Страница 21 из 22
По высочайшему распоряжению императора Николая II Министерство финансов выделило на Полярную экспедицию 240 тысяч рублей – сумму по тому времени внушительную. Но денег никогда много не бывает, тем более что только за покупку и переоборудование шхуны в Норвегии надо было уплатить 60 тысяч рублей. Однако предприятие Толля вызвало в России такую волну энтузиазма, что многие ведомства, учреждения, да и просто состоятельные люди помогали экспедиционерам всем чем могли.
Что же касается государя императора, то ему Земля Санникова «досталась по наследству» – от отца, Александра III, крайне благоволившего господам изыскателям и жившего c постоянной думой о том, как сделать так, чтобы на этой, еще не открытой земле не взвился первым иностранный флаг. Об этом же болела душа и у патриарха отечественной географии Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского: «Недалеко уже то время, когда честь исследования… Земли Санникова будет предвосхищена скандинавами или американцами, тогда как исследование этой земли есть прямая обязанность России». Ему вторил Великий князь Константин Константинович, президент Академии наук и председатель Комиссии по подготовке Полярного похода: «Экспедиция на Санникову Землю была бы теперь особенно своевременна…»
…Первый серьезный удар судьбы молодому Колчаку пришлось пережить после того, как он обратился с просьбой к вице-адмиралу Степану Осиповичу Макарову. В военной гавани Кронштадта тогда уже стояли под парами готовые к отплытию на Шпицберген ледокол «Ермак» и военный транспорт «Бакан». На «Ермаке» уже развевался вице-адмиральский флаг Макарова. Именно он должен был вести экспедицию в Арктику, и именно к нему и явился объятый нетерпением лейтенант.
Степан Осипович смотрел на Колчака почти что ласково, очевидно, видя в этом лейтенанте с горящими глазами самого себя лет двадцать назад. Тем не менее ответ его был отрицательным. И тому было свое объяснение – не в его власти было сорвать военного офицера с боевого корабля, ведь пока будут оформляться все необходимые бумаги, «Ермак» уже давно снимется с якоря. С тем и вернулся лейтенант в отцовский дом в Петровском переулке. Василий Иванович как мог утешал сына, ссылаясь на то, что и так уж, несмотря на молодость, наплавался он вдосталь, а в числе прочего намекал на то, что давно пришла пора и своей семьей обзаводиться.
Колчак-старший, уйдя сначала в отставку, а затем и на пенсию, давно уже по земляческим каналам высмотрел для сына невесту. Софья Омирова – статная, красивая и не в меру серьезная выпускница Смольненского института благородных девиц, была дочерью покойного начальника каменец-подольской Казенной палаты, а в последние годы – круглой сиротой, зарабатывавшей на жизнь учительством.
Александр, как и большинство молодых людей, не любил, когда родители активно вмешиваются в личную жизнь, навязывая своих кандидаток в созидательниц семейного счастья. И тем не менее знакомство состоялось. Вопреки скептическим ожиданиям потенциального жениха Софья оказалась отнюдь не кисейной барышней, она была начисто лишена манерности столичных девиц, а собственный заработок придавал ей в жизни ту уверенность, которую Александр ценил как в себе, так и в других. Они на равных вели беседу, вольно или невольно экзаменуя друг друга на остроту ума, эрудицию, пристрастия. Софья приятно удивила его своей начитанностью и здравостью суждений, она в совершенстве владела английским, французским, немецким и чуть хуже итальянским, польским языками, превосходно музицировала, а также небезуспешно пробовала свои силы в живописи. Александр живо и с юмором рассказывал ей о морях и странах, в которых ему довелось побывать, о забавных случаях из корабельной жизни. Софье открывался совершенно неведомый мир, она слушала его с нескрываемым интересом и более того – с увлечением расспрашивала о том, что интересовало не всякого сослуживца. О Земле Санникова, о Южном полюсе, о пропавшей экспедиции лейтенанта Де-Лонга.
…Тем временем молодой лейтенант исправно нес службу на броненосце «Петропавловск», который в то время шел через Гибралтар и Суэц – в Порт-Артур. «Во время моего первого плавания, – вспоминал Колчак, – главная задача была чисто строевая на корабле, но, кроме того, я специально работал по океанографии и гидрологии. С этого времени я начал заниматься научными работами. Я готовился к южнополярной экспедиции, но занимался этим в свободное время; писал записки, изучал южнополярные страны. У меня была мечта найти Южный полюс…». Кстати, эти его записки высоко оценил адмирал Макаров, найдя эти труды замечательными, и даже представив их в 1899 году на рассмотрение Императорской Академии наук.
Во время одной из стоянок в Пирее лейтенанта Колчака разыскал барон Толль, следующий к Земле Санникова. «Совершенно неожиданно для себя, – сообщал Колчак, – я получил предложение барона Толля принять участие в организуемой Академией наук под его командованием северной полярной экспедиции в качестве гидролога. Мне было предложено кроме гидрологии принять на себя еще и должность второго магнитолога».
На все эти предложения Колчак ответил «да». Более того, он воспринял это бесспорно опасное предложение как счастливейший дар судьбы. Еще бы: идти туда, где не побывал еще никто, пробиваться сквозь льды и снега на шхуне, на собаках, на лыжах – да есть ли еще более достойное для мужчины дело!
Для всесторонней подготовки к поиску сибирской Атлантиды лейтенант Колчак был направлен в Главную физическую обсерваторию, где провел три месяца – это было время упорного постижения всевозможных геофизических таинств. Затем последовала стажировка в Норвегии, причем процесс этот проходил под руководством самого Фритьофа Нансена. Наконец, после всех необходимых подготовительных работ и связанных с ними формальностей шхуна «Заря» в июне 1900-го, снявшись с якоря, отправилась в опаснейшее и совершенно неведомое плавание. Никто не мог сказать, сколь долго продлится это путешествие, никто не знал, как в случае непредвиденных ситуаций можно помочь этим отчаянным храбрецам, а главное – где их искать, если понадобится эта помощь. Александра Колчака в то безнадежное плавание провожала невеста – Софья Омирова.
«Колчак – не только лучший офицер, но он также с любовью предан своей гидрологии. Научная работа выполняется им с большой энергией, несмотря на трудности соединить обязанности морского офицера с деятельностью ученого» – так писал о нем руководитель экспедиции барон Толль. И это была сущая правда. «Не жалея живота своего», Колчак делал все, что было в его силах и даже сверх того. И все же, несмотря на все усилия, предпринимаемые каждым из двадцати членов экспедиции, в определенный момент стало ясно, что полярные льды не намерены позволить «Заре» идти дальше на север, к острову Беннетта, откуда барон Толль первоначально планировал совершить бросок на заветную Землю Санникова. Потеряв всякую надежду пробиться к островам на шхуне, Толль принял решение идти туда пешком. Взяв с собой трех спутников и оставив склад продовольствия на Новосибирских островах, он буквально растворился в заснеженной пустыне. Последним распоряжением, ставшим, как выяснилось позже, его последней волей, была просьба увезти «Зарю» в устье Лены, а также доставить в Петербург все собранные за время плавания материалы. Одержимый Толль, даже на краю гибели, пусть и неочевидной для него, думал только об одном – о том, что рано или поздно, но должна была быть подготовлена новая экспедиция…
Колчак выполнил последнюю волю Толля. В декабре 1902 года он, выбравшись, наконец, ценой неимоверных усилий из бескрайних ледяных просторов, сделал в Академии наук экстренный доклад о работе экспедиции, а главное – об отчаянном положении барона Толля. Это означало, что счет жизни, если барон со своими спутниками был еще жив, шел на сутки, в крайнем случае на недели. Сам же он, без всякого сомнения, уповал на лучшее – на то, что вся группа под предводительством барона Толля, добравшись до Земли Беннетта, сумела устроиться там на зимовку. Эту позицию разделял и адмирал Макаров, тут же вызвавшийся идти на поиски отважного барона. Но после того как были сопоставлены стоимость одного только угля с возможными сложностями зимовки большого судна во льдах, решение об отказе от поисковой экспедиции стало однозначным.