Страница 7 из 18
С чего все началось? Формальным поводом для того, чтобы сослуживцы взглянули на Бенкендорфа под иным углом зрения, послужила стычка с командиром Преображенского полка К.К. Кирхом. Обеспокоенный тем интересом, который проявляет гвардейская молодежь к революционным событиям, происходящим в Испании, Бенкендорф приказал Кирху подготовить подробную докладную записку об «опасных разговорах». Тот отказался, заявив, что не желает быть доносчиком. Начальник Гвардейского штаба в гневе выставил его за дверь. О произошедшем узнали офицеры Преображенского полка, разумеется, вовсю порицавшие инициативу Бенкендорфа. Оправдания этому поступку просто быть не могло, мало того, что доносительство было не в чести, главное же заключалось в том, что дух свободомыслия, принесенный из заграничных походов, буквально клокотал среди людей в мундирах, причем даже более, чем среди гражданских.
Прошло несколько месяцев, и разразилась так называемая «Семеновская история». Жестокость по отношению к подчиненным Ф.Е. Шварца, командира родного для Бенкендорфа полка, возмутила не только солдат, но и офицеров. Восстание лейб-гвардии Семеновского полка продолжалось всего двое суток — с 16 по 18 октября 1820 года, но этого оказалось достаточно, чтобы похоронить уверенность правительства в абсолютной преданности не только гвардейцев, но и большинства армейских людей.
Бенкендорф одним из первых понял, к чему может привести «брожение умов», те рассуждения, споры и планы, которые вызревали в сердцевине тесных офицерских собраний. В сентябре 1821 года на стол императору Александру I была положена записка о тайных обществах, существующих в России, и в частности о «Союзе благоденствия». Она имела аналитический характер: автор рассматривал причины, сопровождавшие возникновение тайных обществ, их задачи и цели. Здесь же высказывалась идея о необходимости создания в государстве специального органа, который бы мог держать под надзором настроение общественного мнения, а если надо, то и пресекать противоправную деятельность. Но помимо всего прочего в ней автор называл поименно тех, в чьих умах поселился дух свободомыслия. И это обстоятельство роднило записку с доносом.
Искреннее желание предотвратить расстройство существующего государственного порядка и надежда на то, что Александр вникнет в суть написанного, не оправдались. Общеизвестно сказанное Александром об участниках тайных обществ: «Не мне их судить». Это выглядело благородно: император и сам, было дело, вольнодумствовал, замышляя крайне смелые реформы.
А вот поступок Бенкендорфа как раз был далек от благородства. 1 декабря 1821 года раздраженный император отстранил Бенкендорфа от командования Гвардейским штабом, назначив его командиром Гвардейской кирасирской дивизии. Это была явная немилость. Бенкендорф в тщетных попытках понять, чем она вызвана, снова писал Александру. Вряд ли он догадывался, что императора покоробила эта бумага и он преподал ему урок. И все же бумага легла под сукно без единой пометки царя. Бенкендорф затих...
«Разъяренные волны свирепствовали на Дворцовой площади, которая с Невою составляла одно огромное озеро, изливавшееся Невским проспектом» — так писал очевидец страшной ноябрьской ночи 1824-го. Вода в некоторых местах Петербурга поднялась тогда на 13 футов и 7 дюймов (то есть более чем на четыре метра). По городу, превратившемуся в огромное взбаламученное озеро, плавали экипажи, книги, полицейские будки, люльки с младенцами и гробы с покойниками из размытых могил.
Стихийные бедствия всегда обнаруживали и негодяев, спешащих воспользоваться чужим несчастьем, и отчаянных храбрецов, спасавших других, не заботясь о себе.
Так, перейдя набережную, когда вода доходила ему уже до плеч, генерал Бенкендорф добрался до катера, на котором находился мичман гвардейского экипажа Беляев. До 3 часов ночи вместе они успели спасти огромное число людей. Александр I, получивший множество свидетельств мужественного поведения Бенкендорфа в те дни, наградил его бриллиантовой табакеркой.
Прошло несколько месяцев, и императора не стало. А 14 декабря 1925-го Петербург взорвался Сенатской площадью. То, что в конце концов стало едва ли не самой возвышенной и романтичной страницей русской истории, свидетелям того памятного декабрьского дня таковым не казалось. Очевидцы пишут об оцепеневшем от ужаса городе, о залпах прямой наводкой в плотные шеренги восставших, о тех, кто мертвыми падали лицом в снег, о ручейках крови, стекавших на невский лед. Потом — о запоротых солдатах, повешенных, сосланных в рудники офицерах. Кое-кто сожалел, что, дескать, «страшно далеко они от народа», а потому и масштабы оказались не те. А то бы, глядишь, и запылало: брат на брата, полк на полк... Бенкендорфу же казалось, что налицо явная начальственная промашка и страшный убыток государству даже в том, что отличному человеку мичману Беляеву, с которым они в ту безумную ночь сновали, как по морю, по всему Петербургу, 15 лет теперь гнить в сибирских рудниках.
Но именно те трагические дни положили начало доверию и даже дружеской приязни нового императора Николая I и Бенкендорфа. Остались свидетельства, что утром 14 декабря, узнав о бунте, Николай сказал Александру Христофоровичу: «Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но по крайней мере мы умрем, исполнив наш долг».
Бенкендорф свой долг видел в защите самодержца, а значит, государства. В день бунта он командовал правительственными войсками, расположенными на Васильевском острове. Потом был членом Следственной комиссии по делу декабристов. Заседая в Верховном уголовном суде, он не раз обращался к императору с просьбами о смягчении участи заговорщиков, хорошо при этом зная, насколько принималось Николаем в штыки всякое упоминание о преступниках.
Жестокий урок, преподанный императору 14 декабря, не прошел даром. Волею судеб тот же день изменил и судьбу Бенкендорфа.
В отличие от царственного брата Николай I внимательнейшим образом ознакомился со стародавней «запиской» и нашел ее очень дельной. После расправы с декабристами, стоившей и ему немало черных минут, молодой император всячески стремился устранить возможные повторения подобного в будущем. И, надо сказать, не напрасно. Современник тех событий Н.С. Щукин писал об атмосфере, царящей в русском обществе после 14 декабря: «Всеобщее настроение умов было против правительства, не щадили и государя. Молодежь распевала бранные песни, переписывали возмутительные стихи, бранить правительство считалось модным разговором. Одни проповедовали конституцию, другие республику...»
Проект Бенкендорфа являлся, по сути, программой создания в России политической полиции. Что надлежало делать? Заниматься политическим сыском, добыванием необходимой информации, пресечением деятельности лиц, ставших в оппозицию режиму. Когда же был решен вопрос, чем именно будет заниматься политическая комиссия, встал другой — кто будет заниматься сыском, сбором информации и пресечением противоправных действий. Бенкендорф ответил царю — жандармы.
В январе 1826 года Бенкендорф представил Николаю «Проект об устройстве высшей полиции», в котором, кстати, писал и о том, какими качествами должен обладать ее шеф, и о необходимости его безусловного единоначалия.
«Для того чтобы полиция была хороша и обнимала все пункты Империи, необходимо, чтобы она подчинялась системе строгой централизации, чтобы ее боялись и уважали и чтобы уважение это было внушено нравственными качествами ее главного начальника...»
Объяснял Александр Христофорович, для чего и обществу полезно иметь подобное учреждение: «Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину доносом, будут по крайней мере знать, куда им обращаться».
В 1826 году в корпусе жандармов служило более 4 тысяч человек. Силой сюда никого не загоняли, напротив, вакансий было гораздо меньше, чем желающих: солдат отбирали только грамотных, офицеры принимались лишь с хорошей рекомендацией. Однако некоторые сомнения менявших армейский мундир на жандармский все же одолевали. Как их обязанности будут сочетаться с понятиями чести дворянина и офицера?