Страница 5 из 19
«Впереди конницы неприятельской, еще многочисленной, грозной, блестящей, на статном крутом коне рисовался лучший наездник французской армии. По наряду его, живописно-фантастическому, узнавали в нем короля Неаполитанского», — вспоминал очевидец. Но не только маршал Мюрат, любитель эффектного антуража, — вся многоликая армия Наполеона, которую он направил по смоленскому тракту: бельгийцы, поляки, немцы, итальянцы, голландцы, португальцы, испанцы и прочая — всяк в своем мундире, являла собой впечатляюще парадное зрелище. «Две армии стали на этих полях, одна перед другой, — писал В.А. Жуковский. — В одной — Наполеон и все народы Европы, в другой — одна Россия».
25-го на рассвете Наполеон через подзорную трубу внимательно изучал расположение русских войск. Донесения разведчиков убедили его в том, что главный удар надо нанести по левому плохо укрепленному флангу. Прорвать боевой порядок, разрезать его и, оттеснив войска, уничтожить их по частям.
Довольно скоро последовало напутствие императора: «Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас».
Кутузов ранним утром того же дня объезжал армию на своих дрожках. Традиционного приказа по войскам не последовало. Задачу на завтра главнокомандующий объяснял без пафоса: «Каждый полк будет употреблен в дело. Вас будут сменять, как часовых, каждые два часа. Надеюсь на вас. Бог нам поможет. Отслужите молебен».
Вдоль рядов пронесли икону Смоленской Божьей Матери, спасенную из горящего города.
Кутузов, сдернув фуражку с седой головы, тяжело опустился на колени. За ним его генералы: Багратион, Барклай, Платов, братья Тучковы...
Многим вспоминалось: после молебна схлынуло психологическое напряжение. Видимо, «все перестали почитать себя земными, отбросили мирские заботы и стали как отшельники, готовые к бою насмерть... Раз обрекли себя на гибель — никто уже не думал о следующем дне».
Генерал Дмитрий Сергеевич Дохтуров сел играть в бостон. Вокруг стояли с интересом наблюдавшие за сим офицеры. Солдаты чистили оружие, точили клинки...
Если даже представить, что когда-нибудь все свидетельства очевидцев, поверенные бумаге, войдут в исторический оборот, то и тогда едва ли хроника «дня Бородина» будет полной. Вряд ли мыслимо отразить грандиозную, то и дело меняющуюся картину сражения, столь длительного и столь кровопролитного.
И все-таки в общем водовороте событий выделялись два очага, два, как их называли, «действующих вулкана», на которые была сделана особая ставка командования и где битва носила беспрецедентно ожесточенный характер.
Первый из них: Багратионовы флеши — укрепления на левом фланге русской армии, принявшие на себя главный и многократный удар противника. Второй: самая высокая точка поля, курган естественного происхождения, превращенный в хорошо укрепленный бастион и мощную огневую точку, — так называемая батарея Раевского. Бои за два этих укрепления во многом определили не только весь ход Бородинского сражения, но и его итоги.
В холодных предрассветных сумерках понедельника 26 августа 120-тысячные русские полки встали под ружье.
Около 6 часов утра с французских батарей заговорила артиллерия. Русские пушки открыли ответный огонь. Эта грозная увертюра была коротка. «В пять минут, — писал участник битвы Федор Глинка, — сражение было уже в полном разгаре... Ядра визжали пролетными вихрями над головами. Гранаты лопались».
На левом фланге русской армии находилась 2-я Западная армия под командованием генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона. Для защиты флешей он первоначально выделил 8 тысяч человек, которые и встретили первыми французов. Те же двигались плотными рядами, словно вырастая из еще нерастаявшего тумана.
При сближении примерно на сто метров врага встречал град ружейных пуль. Солдату того времени для того, чтобы приготовить ружье к бою, требовалось выполнить… 14 операций, на счет пятнадцать следовало — «Пли!» Чтобы попасть в грудь противника, целились в кивер.
После первой, хоть и отраженной, атаки стало ясно, насколько решительно настроен противник. Пехотные полки флешей готовились к отражению новой, и в 6.30 она началась. Маршал Даву торопился выполнить приказ Наполеона как можно скорее взять эти укрепления. Именно здесь он хотел прорвать оборону противника и, расчленив его, уничтожать по частям.
Поначалу Наполеону казалось, что для выполнения этой задачи вполне хватит двух пехотных дивизий. Но вторая атака, уже поддержанная артиллерией, также была отбита.
Получив это известие, Наполеон бросил на флеши 30 тысяч человек при 160 орудиях, третья по счету атака велась с двойным превосходством французов. Численный перевес помог им продвинуться вперед — часть флешей была занята. После полуторачасового боя русские кирасиры, пришедшие к 9 часам утра на помощь товарищам, заставили французов отойти на исходные позиции.
Четвертая атака началась около 10 часов утра. Ожесточение схватки нарастало, кавалерийские корпуса французов, поддерживая наступающую пехоту, с бешеным натиском устремились на флеши. Багратион нес огромные потери. На помощь ему были посланы два полка под командованием генерала Александра Тучкова. И тут наступил критический момент боя. Флеши оказались занятыми врагом. Между тем средняя из них представляла для русских особую ценность: расположенная уступом, невидимая со стороны противника, а потому необстреливаемая, она служила опорой для наших контратак. Вернуть ее было необходимо любой ценой.
Но ураганный огонь противника одну за другой замертво укладывал солдатские колонны — атаки русских захлебывались.
Тогда Тучков, схватив знамя и обернувшись к своим пехотинцам, крикнул: «Ну что же вы, ребята, трусите? Тогда я один пойду!» — и ринулся вперед. Но успел сделать только несколько шагов...
Между тем гибель любимого командира словно вернула поредевшим полкам былые силы. Атака, стоившая жизни генералу Тучкову, была отражена, а французы выбиты из флешей.
Наполеон, обескураженный тем, что русские не только держат оборону, но и постоянно атакуют, бросал на этот клочок земли дивизию за дивизией. А Багратионовы флеши, словно жернова, перемалывали их одну за другой.
Французский генерал Пеле впоследствии писал о защитниках флешей: «Посреди открытой местности и картечь нашей артиллерии, и атаки нашей кавалерии и пехоты наносили им огромные уроны. Но пока у них оставалось хоть сколько-нибудь силы, эти храбрые солдаты снова начинали свои атаки».
В 11 часов 30 минут французы начали свою очередную атаку. Фамилии генералов, брошенных на полуразрушенные уже флеши, не нуждаются в рекомендациях: Даву, Ней, Жюно, Мюрат. Их поддерживало огромное количество артиллерии — более 400 орудий, почти половина из того, что Наполеон имел при Бородине. Численный перевес был на стороне французов.
«Наши дрались как львы: это был ад, а не сражение... Стены сшибались и расшибались, и бой рукопашный кипел повсеместно. Штык и кулак работали неутомимо, иззубренные палаши ломались в куски, пули сновали по воздуху и пронизывали насквозь, — писал участник сражения. — И над этим полем смерти и крови, затянутым пеленою разноцветного дыма... ревели по стонущим окрестностям огромные батареи».
Если читать подобные описания без торопливости, даже самое вялое воображение способно вполне зримо воспроизвести эту ужасную сечу под полуденным августовским солнцем. И тогда веришь всем запечатленным очевидцами деталям: и тому, что конница не могла передвигаться из-за груд тел, громоздившихся друг на друге, и тому, что земля устала впитывать кровь, и тому, что здесь уже не было никаких различий между князьями и холопами, начальниками и рядовыми — десятки тысяч людей «один на один с бешенством отчаяния» дрались штыками, прикладами, тесаками, камнями, кулаками, дрались до последнего дыхания.
Во время этого боя осколком гранаты был смертельно ранен князь Багратион, возглавлявший контратаку русских. Весть об этом ввела защитников флешей, а затем и всю армию в настоящий шок.