Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 18

Справедливости ради следует заметить, что почти весь период «туркократии» в Фессалии (где-то с 1393 года) монастыри развивались достаточно стабильно. Так продолжалось вплоть до начала XIX века, когда Метеора познала сильнейшее разорение от войск Али-Паши — Османская империя уже была близка к падению и, вероятно, таким образом проявлялась ее предсмертная агония. После этого разрушения Метеора так и не смогла оправиться, вплоть до второй половины XX века, когда силами международных организаций была открыта, как принято говорить, «новая страница истории» Метеоры, ставшая началом крупномасштабных восстановительных работ. И в 1989 году ЮНЕСКО причислила Метеору к памятникам всемирной истории и культурного наследия.

В настоящее время все крупные монастыри Метеоры стали доступны для паломничества. К некоторым из них путь лежит по проложенным над пропастью пешеходным мостикам, соединяющим горы между собой. К другим можно пройти лишь по очень крутой лестнице, вырубленной или встроенной в скале и для безопасности оборудованной высоким бордюром и перилами.

Раньше подняться к монастырю самостоятельно было практически невозможно. Чаще всего людей, провизию, воду и строительные материалы поднимали лебедками в специальных корзинах или в крепких сетках, которые спускали сверху на канате. В сетку усаживался человек, при подъеме она затягивалась под собственным весом; сверху же из монастыря два-три дюжих монаха, «впрягаясь» в деревянное лебедочное колесо, вытягивали бесценный груз наверх и распутывали сеть, высвобождая прибывшего. Сейчас таким же образом, но уже посредством автоматических подъемников, современные монастыри обеспечивают себя и провизией, и стройматериалами, тем более что иного, столь же удобного и рационального, пути практически не существует. Бесстрашные мастеровые, коих сейчас здесь очень много, по причине проводимых реставрационно-восстановительных работ, а также самые любопытные туристы, правда, только с особого разрешения, поднимаются сюда в сетках, по старинке. В скалах Метеоры великое множество природных пещер и небольших углублений, способных предоставить кров всякому, кто «царствiя Божiя ради возжада житiя преподобнаго». Долгое время, еще до строительства первых скитов и монастырей, анахореты-первопроходцы осваивали Метеору в одиночку, заселяя эти естественные природные образования и накапливая первоначальный опыт отшельнической жизни.

По преданию, сначала заселялись «нижние ярусы», позже новые монахи расселялись все выше и выше, пока наконец некоторые из них не достигали вершины, где и образовались первые общежительные монастыри. Следы таких расселений сохранились до сих пор в виде примитивных уступов, похожих на лестничные ступени, вырубленные в скале. Они хаотически соединяют между собою многочисленные узкие пещерные лазы и входы. Иногда, из соображений «безопасности», к скале прикрепляли деревянные или веревочные лестницы. Обычно их не делали слишком длинными: предпочтительнее было обходиться множеством небольших, чем достигались как надежность, так и маневренность при подъеме. Такие лестницы, как некий раритет, сохранились и в наше время. По первому ощущению они кажутся настолько хлипкими, что не всякий, даже опытный и отважный скалолаз, решится воспользоваться ими, чтобы взойти на вершину по отвесной стене в несколько сот метров. Ходят слухи, что некоторые из пещер не пустуют и имеют своих насельников, которые, живя уже по многу лет в затворе, практически не выходят на люди. Говорят, монахи-послушники изредка посещают этих старцев, снабжая их самым необходимым.

В традиции анахоретства (от греческого бобшцтц, то есть отбываю или отстраняюсь) считалось большой добродетелью умение монаха терпеливо и безропотно пребывать на одном месте, иначе говоря, всякому монаху предпочтительнее было вообще не выходить за пределы монастыря. Так что странствия оставались исключительным явлением в монашеской жизни (речь идет о восточной или византийской традиции анахоретства).





В древности, как правило, мужские монастыри бывали закрыты не только для паломниц-женщин, но и для мужчин, не имеющих монашеского пострига или чина послушания. Не всегда, однако, и для собратьев-монахов вход в чужой монастырь мог быть свободным. Так, обычно для посещения существовало определенное время дня или богослужебного года, предполагавшее некоторое послабление в посте и «молитвенном правиле». Ну уж во время поста всякий монастырь закрывался и становился абсолютно недоступен для посторонних. Некоторые уже опытные монахи в продолжение поста нередко уходили в длительный затвор, и в такие дни они подолгу могли обходиться без пищи и даже воды. Причем под постом всегда понимали не просто ограничение в пище, а некое духовное «хранение ума» от развлечения легкомыслием, столь свойственным человеческой натуре. Раньше, как правило, почти все люди знали об этом и старались не нарушать привычного для монастырей течения жизни.

В настоящее время все несколько изменилось: монастыри, особенно крупные и имеющие богатые исторические традиции, перестали восприниматься «неприступным домом» монаха-аскета, становясь местом паломничества и даже туризма, открытым для свободного посещения. Современный монастырский устав, что вполне естественно, стал приспосабливаться к такому негласному изменению традиции, найдя и в этом некую духовную пользу и даже своеобразную новую перспективу для совершенствования человеческой натуры. В древности, когда посещение монастыря посторонними было все-таки явлением редким, существовали и свои особые правила, не только не противоречащие сути традиции анахоретства, но даже подчеркивающие христианскую идею братской любви. Ведь по евангельскому изречению, не человек создан для поста, а пост служит совершенству человека, и никакое «духовное деление» не может быть поставлено выше христианской братской любви — гостеприимство или странноприимничество считалось не меньшей добродетелью, чем отшельничество со строжайшим постом. В настоящем эти правила перестали быть исключением. Именно поэтому большинство современных монастырей радушно принимают паломников, посвящая их в подробности будничной монастырской жизни, освящая и вдохновляя своей бескорыстной любовью будни простого мирянина. Таким образом, живая традиция, пренебрегая иногда буквой обряда и устава, меняет свои формы и, совершенствуясь, адаптируется к потребностям современного человека, сохраняя верность главному принципу — истине Христовой Любви.

Ключевым вопросом христианства неизменно является экзистенциальная проблема жизни и смерти. В этом, что совсем не удивительно, человек всегда оставался верен самому себе. «Помни о смерти, ибо прах ты есть и в прах возвратишься». Такая, казалось бы, удручающе-пессимистическая мысль, выраженная в книге Бытия, появившаяся еще задолго до возникновения христианства, стала почти гимном христианского мировоззрения и одним из нравственных принципов его сотириологии (учения о спасении человека). Теперь, приобретя оптимистическую окраску, звучит иначе — жизнеутверждающе. Жить последним днем, а значит, не упускать никакой возможности к доброделанию, — так кратко можно выразить онтологию христианского сознания. Яркой иллюстрацией этой мысли может служить довольно редкая иконография из соборного храма св. Варлаама над входом в основной предел. Она изображает авву Сисоя, склонившегося над останками Александра Македонского, оплакивающего их и с сокрушением вопрошающего: «…к чему вся эта слава, богатство, великолепие, которого безвозвратно лишается человек со смертию, а бессмертная, но истерзанная несовершенством душа, словно заключенная в темницу своего бренного тела, так и не обретет для себя покоя, ибо не радел человек о воспитании ее, не упражнял в молитве, богомыслии, не закалял в лишениях и скорбях. О, смерть, кому возможно избежать тебя!»

Очень неожиданно и непривычно для обывателя-чужестранца, хотя совершенно естественно для Византии и закономерно для истории, был решен вопрос о традиции захоронения монахов с установлением своеобразных братских храмов-усыпальниц. Каменистая почва, малое пространство, недостаток свободной земли создавали и создают значительные трудности с захоронением умерших. Немногочисленные равнины или высокогорья, чуть более плодородные, обычно занимались под посевы или пастбищные угодья, потому для погребения исторически отводилась земля с гораздо более худшими свойствами. Необходимо заметить, что такая ситуация остается типичной для всей материковой Греции.