Страница 18 из 44
— А много времени вы проводили на чердаке среди бумаг и документов?
— Много. Очень часто мы поднимались туда после школьных занятий, а когда не было уроков — так проводили там целые дни. Нам выпало счастье, о котором мечтают все мальчишки: огромный чердак, сундуки, набитые старинными книгами и бумагами. Много дней мы провели на «волшебном» чердаке, покрытом вековой пылью. Руки привыкали держать тяжелые фолианты, глаза разбирать старинную каллиграфию. Это было так увлекательно, словно сама история входила в нас, когда мы держали перед глазами пергамент XII века или когда наш предок «посылал» нам письмо из века XVIII. Так мы узнали маркиза.
— Когда вы в первый раз прочли его литературные произведения?
— Впервые в семнадцать лет, а потом перечитал в двадцать два года, перед защитой диплома. Первое чтение было поверхностным, но при втором я обнаружил политическое и философское значение этих произведений.
— А первое впечатление от «Жюстины» и от «120 дней Содома?»
— Я был разочарован. Маркиз-писатель сильно отличался от человека, чьи письма я читал. В романах я не нашел того «огня», который озаряет все его письма.
— А насилие, эротика, извращения, описанные вашим предком, не ужаснули вас в семнадцать лет?
— Нет, уже тогда я воспринимал описания этих сцен как прелюдию, пусть несколько особенную, к его философским рассказам и письмам. Мне казалось, что все это типично для литературы XVIII века. Но в двадцать два года, когда я начал серьезно изучать его тексты, я был потрясен. Даже был вынужден уединиться в одной из дальних комнат нашего замка... И вы знаете, чем больше я читал, чем глубже погружался в творчество маркиза, тем меньше времени мог находиться в этой комнате. Мне казалось, что там даже воздух насыщен насилием. Я читал и перечитывал сцены насилия, чтобы понять их тайный смысл. Как наяву, вставали они передо мной, заполняли все пространство, становились невыносимыми. И тогда я почувствовал есть в этих книгах что-то опасное, разрушающее, что именно этого и добивался маркиз. «120 дней Содома» начинаются с описания природы пейзаж расцвечен всеми цветами радуги. Но от страницы к странице они блекнут: теперь только два цвета — белый и черный, а в конце один черный. Напряжение нарастает и книга заканчивается грандиозным массовым избиением. Страшно то, что сюжет придуман, взят из головы, поддается определенной логике. И заключенная в нем логика ужасна. Маркиз хотел встряхнуть своего читателя, разрушить его стереотипные представления, заставить заглянуть в свою душу как можно глубже, на самое дно. Маркиз добился своего — никто и никогда не оставался прежним по прочтении его книг.
— А как же вы? Вас это тоже коснулось?
— Да, но заставило скорее проанализировать философию маркиза, поставить и ответить на многие вопросы самому себе. Это, я уверяю вас, ужасный опыт. Мать, видя мои страдания, каждый вечер приходила ко мне в комнату, и мы обсуждали прочитанное — то новое, что я обнаружил для себя и в самом себе, изучая произведения моего предка. Я ей благодарен за эту помощь.
— Вам не тяжело нести эту тяжелую ношу имя де Сад?
— Нет, совсем! Я предпочитаю носить имя де Сад, чем, скажем, Руссо.
— Вам не нравится Руссо?
— Почему же, нравится. Но его имя не вызывает у людей такой бурной реакции, как де Сад. Есть люди, которые, услышав мою фамилию, сначала удивляются, а потом сердятся или смеются, называют меня шутником. Они объясняют мне, что маркиза де Сада не существовало, что это литературный образ, выдуманный для того, чтобы описывать всевозможные пороки, что не было и не могло быть в природе такого ужасного человека. Другие смотрят на меня скептически, для них я — обманщик. По их мнению, маркиз существовал, но был столь порочен, что никак не мог иметь детей, а значит и потомков. Но есть и другие кто по-настоящему интересуется маркизом, хочет знать, кем же он был на самом деле и что скрывается под легендой. Для них мой предок — тайна, которую они хотят разгадать.
— Ваше имя не мешает вам в работе?
— Нет, скорее забавляет: ведь история порою разыгрывает веселые шутки. Представляете, сейчас я усиленно работаю над пакетом законов о семье, защите детей и престарелых. Мне часто звонят люди по этим вопросам и, когда я называю свое имя, удивленно спрашивают, не потомок ли я маркиза де Сада. Получив утвердительный ответ —смеются. Трудно представить маркиза или кого-то из его потомков на поприще милосердия. Мир перевернулся. Не правда ли?
Анна-Мария Мержье, Алексей Васильев — специально для «Вокруг света» | Фото авторов
Via est vita: В снегах на Мак-Кинли
Впервые силами российских альпинистов осуществляется программа «Семь высочайших вершин континентов».
Весной 1994 года ее участники взошли на вершину Мак-Кинли.
Этот «шеститысячник», расположенный почти на Полярном круге, снискал славу одной из самых суровых вершин мира.
Есть места, в которых ты чувствуешь — тебе надо побывать. Есть места, куда ты знаешь — тебе нужно обязательно вернуться.
Попадая в такие края, ты как будто начинаешь ощущать свою неразрывную связь с ними, которая побуждает тебя возвращаться вновь и вновь.
Для многих, кто ходит в горы, это справедливо и по отношению к горам как таковым.
Для меня же, на сегодняшний день, первые места в этом списке занимают Непал и Аляска.
Непал история отдельная, и не об этом сейчас речь. Аляска же...
Мое первое знакомство с Аляской состоялось в 1986 году, когда наш научный корабль проходил через Берингов пролив. Заснеженные горные хребты и остроконечные вершины вдали, на той стороне, завораживали...
С этого времени я стал более целенаправленно изучать все, что попадалось мне в руки об этой части света. Все мои знакомые американцы на вопросы об Аляске отвечали в духе старого одесского анекдота так: «О, Аляска — это совсем не то, что Америка!» В их словах чувствовался некоторый оттенок трепетного уважения и восхищения, иногда даже зависти. Точной формулировки, что же это за такое — «совсем не то», добиться не удавалось.
В 1991 году, во время путешествия по Непалу, я встретил первого настоящего аляскинца. Этот человек лишь укрепил мои представления — он был крепок, радушен, гостеприимен и открыт. Он рассказывал о горах Аляски. В это время у меня уже был кое-какой альпинистский опыт, и мечта сходить на Мак-Кинли стала мечтой из разряда «несбыточных».
Но вот мой друг Рик, горный гид из Вайоминга, побывал на Мак-Кинли сам и прислал мне ксерокопии маршрутов. Спустя два года знакомые из Анкорид-жа, с которыми я тоже встретился все в том же Непале, прислали карту высочайшей части Аляски Denali National Park.
А когда внушительная 400-страничная монография Джонатана Уотермана «Высокая Аляска: горы Денали, Форакер, Хантер» оказалась на моем столе, я почувствовал, что несбыточная мечта становится все более и более реальной.
Случай не заставил себя долго ждать. В мае 1994 года представилась возможность принять участие в экспедиции на Мак-Кинли.
Но только в тот момент, когда под крыльями самолета, пролетевшего над Ледовитым океаном и Гренландией, показались заснеженные хребты Аляски и впечатляющие своими размерами ледники, только в этот момент я понял, что мечта становится реальностью.
Анкоридж встретил нас зеленой травой и развевающимся аляскинским флагом. Зубцы гор Чугач, обрамляющие город с севера, в нижней части уже были свободны от снега. Смелые люди аляскинцы, приближая лето, ходили в шортах.
Наш автобус в Талкитну должен был прийти только поздно вечером, пока же надо было закупить продукты.
Джо и Джилл, две мои знакомые, встречавшие нас в аэропорту, любезно предоставили свой гараж под наше экспедиционное барахло и помогли сориентироваться с магазинами продуктов и снаряжения. Общественным транспортом жители Анкориджа не избалованы, поэтому две их машины также были как нельзя кстати.