Страница 6 из 26
Память о тех годах всегда с ним. «До сих пор вижу детские сны, причем всегда на русском языке», – говорит Юрий.
Но наступила пора, когда верность детству оказалась опасной: грянула «культурная революция». Под лозунгом войны со старыми идеями, старой культурой звучали и такие призывы: «Бить Конфуция, как крысу, перебегающую дорогу». Хуан Цзянь не был психологически готов к происходившему. Хунвэйбины – штурмовые отряды, созданные в основном из учащихся средних школ и студентов, рыскали по стране в поисках врагов. Среди них, естественно, оказался Хуан Цзянь. Особенно ему запомнилась «дацзыбао» (газета больших иероглифов): «Чем больше успехов у тренера Хуана, тем опаснее его преступление». Такова была логика тех лет.
А успехи действительно были. Холодным ноябрьским днем 1957 года его воспитанница Чжэн Фэнжун установила мировой рекорд в прыжках в высоту. Два обстоятельства делали его уникальным. Прохладное отношение к спорту в дореволюционном Китае и восприятие женщины как существа второстепенного в феодальном обществе, из недр которого вышел новый Китай. Это выразилось даже графически: иероглиф «нюй» – женщина изображает коленопреклоненное существо.
В 60-е годы, когда блистал Валерий Брумель, в сборную Китая пришел некто Ни Чжицинь. Он был талантлив, но хиловат. И тренер решил применить затяжную тактику – каждый год прибавлять по два сантиметра. «До сих пор не пойму, – говорит Хуан, – как я, склонный к авантюре, избрал такую тактику».
В 1966 году Ни Чжицинь прыгает на 2.27. До мирового рекорда остается один сантиметр. Но тренера отстраняют от работы, отправляют в одиночку, а затем в горный район провинции Шаньси, в поселение, где интеллигенцию перевоспитывали физическим трудом…
А мысли его были о воспитаннике, который продолжал тренироваться по прежней методике. «Однажды мне было видение, – вспоминает Хуан, – во сне вижу стадион „Динамо“, сектор для прыжков, поединок Ни Чжициня и Брумеля. Победил мой воспитанник». Сон оказался вещим. Китаец действительно установил мировой рекорд – 2.29. Правда, поединок был заочный. И вот одно из ярких мгновений в жизни Хуан Цзяня. Он в составе колонны перевоспитуемых идет на работу в горы. Навстречу марширует другая колонна и дружно скандирует: «Поздравляем тренера Хуана. Если бы не удались 2.27, не бывать 2.29». Люди поняли, что творилось в душе тренера, и протянули руку.
«На каком языке видел ты тот сон?» – спрашиваю Хуан Цзяня. «На этот раз на китайском. Впервые», – смеется он.
Окончание следует
Юрий Савенков
Неведомые тропы:
Дядька тверских медвежат
День обещал быть солнечным, ясным и – морозным! Зима началась необычно: вместо привычных для этой поры в Тверской области затяжных снегопадов ударили морозы, крепчая день ото дня. И Валентин Сергеевич Пажетнов, собираясь на прогулку с медвежатами, вынужден был одеться по-зимнему. Напяливая на себя огромные валенки с галошами, теплую, шинельного сукна куртку, меховую шапку-ушанку, он недовольно ворчал:
– Погода совсем с ума спятила. Снег нужен. Медведям самое время в берлоги ложиться, на зимнюю спячку. А как без снега? Нет, пока снег не пойдет, в берлоги не лягут. Новый дом-лаборатория его разместился неподалеку от заброшенной деревни Бубенец. Дом стоит на склоне невысокого холма, забором почти соприкасаясь с темнеющим массивом леса. За калиткой начинается тропа, ведущая к вольерам, где живут медвежата.
– Однако знаешь что, возьми-ка лучше вот это, – протянул мне Валентин Сергеевич довольно-таки увесистый кол, когда мы уж совсем было вышли за калитку.
– Да зачем мне этот кол, – воспротивился я. – Не к бугаю же какому-нибудь идем, а к медвежатам. Я и обезьян в сухумских лесах без палки снимал, а уж с медвежатами-то и подавно справлюсь.
– Тут дело в другом, – остановил меня Пажетнов. – Медвежата сильно не покусают, если подойдут. Ну, порвут одежду… Но нужно их непременно от себя гнать! Чтобы в дальнейшем жить дикими в лесу, они не должны привыкать к человеку, должны бояться его! И поэтому на прогулке ты близко ко мне не подходи. Снимай издали – и ни слова! Разговаривать даже шепотом нельзя.
Поклявшись молчать как рыба, держа в руках кол, не представляя, однако, как с ним быть, когда наступит момент съемки, я двинулся, отстав на несколько шагов, вслед за Пажетновым.
…Имя этого человека должно быть хорошо знакомо давним читателям «Вокруг света», впрочем, возможно, как и тем, кто только начал читать журнал теперь. Некоторое время назад, работая охотоведом в Центрально-лесном государственном биосферном заповеднике, человек этот по совету ученых провел удивительный эксперимент. Трем медвежатам, оставленным медведицей в берлоге в пору молочного вскармливания, он на два долгих года заменил мать. При этом не медвежат приучая к человеческому жилью, а себя к жизни медвежьей.
Прикрываясь лишь полотнищем палатки, и в снег, и в дождь, и в жаркую комариную пору немало дней провел он с медвежатами в сумеречном болотистом лесу заповедника. Получил уникальную возможность наблюдать неведомую ранее жизнь медвежат в семье, следить за их ростом, созреванием, питанием, выработкой определенных реакций поведения. С медвежатами, как и подобает ворюгам-медведям, отправлялся Пажетнов кормиться на овсах, следил, как отъедаются перед спячкой звери на рябине, укладывал в берлогу спать, а затем, как если бы проспал четыре зимних месяца рядом с ними, встречал по весне и продолжал ходить по лесам.
Об этом он написал прекрасную книгу «Мои друзья медведи», которую я с превеликим удовольствием перечитывал не раз. Главный, даже для него, к тому времени опытного охотоведа, был сделан вывод, что медведь, всем известный хищник, может годами питаться лишь ягодами да травкой, набирая вес, запасая на зиму необходимый жир. Лишь в зрелом возрасте медведи-самцы начинают охотиться на крупных лесных зверей, а иногда среди них появляются и «стервятники», нападающие на домашний скот.
С тех пор минуло немало лет. Валентин Сергеевич продолжал всерьез заниматься изучением жизни бурого медведя. Наблюдения за зверем в заповеднике, где он охранялся, не давали полной картины, и Пажетнов стал подыскивать место на территории Тверской области, где можно было бы проследить за поведением медведей в условиях обычной охоты на него. Он рассказывал, что затратил на эти поиски много времени, пока не остановился на Бубенце. В ту пору в деревне оставались жить лишь старушка со стариком. Брошенные избы разбирали предприимчивые цыгане и перевозили их в город Торопец продавать. Деревню окружали леса, где водились волки и медведи, и Пажетнов вместе с постоянной помощницей-женой, по образованию тоже охотоведом, поселился в одной из заброшенных изб, открыв здесь поначалу наблюдательный пункт заповедника.
С годами наблюдения копились, знания нарастали, имя Пажетнова стало широко известно, он издал книгу «Бурый медведь», в которой прослеживал и объяснял жизнь таинственного лесного обитателя – как если бы тот постоянно жил на наших глазах. В начале прошлого года Валентин Сергеевич защитил докторскую диссертацию, но возиться с полюбившимися животными, как я узнал, не перестал.
Прошлым летом ко мне заехал его сын, Сергей, работающий старшим егерем в заповеднике. Отец, рассказывал он, собрал с окрестных деревень девять медвежат, где выкупив их, где выпросив. Медвежата осиротели либо в результате до сей поры проводимых охот на берлогах, либо – при вырубке лесов заготовителями. Потревоженные медведицы, покинув берлогу, обычно к медвежатам не возвращаются.
Участь медвежат, оказавшихся в руках случайных людей, незавидна. В лучшем случае – цирк или клетка в зоопарке. Но иногда их сажают на цепь в темном закутке, выкармливая, как поросят, на мясо. Не раз в последнее время приходилось видеть и телерепортажи из Санкт-Петербурга, в которых рассказывалось, как медвежат (условия содержания жуткие!) готовят для тайной продажи за границу. Пажетнов же решил вернуть зверей в природу – дорастить медвежат до того состояния, когда они смогли бы начать самостоятельную жизнь в лесу.