Страница 3 из 26
В X веке случилась трагическая история, которая чуть было не нарушила чистоту традиции. Некто по фамилии Лю работал в усадьбе. В ту пору все, кто служил здесь, имели право сменить свою фамилию на Кун.
Так Лю Мо стал Кун Мо. Воспользовавшись смутой, он убил Кун Гуанси, прямого наследника Конфуция в 42-м поколении. Похитил официальную семейную печать и стал князем. Но у убитого был 9-месячный наследник. Узурпатор решил с ним расправиться. Кормилица почувствовала опасность и, когда Кун Мо пришел в детскую, отдала ему вместо наследника своего сына того же возраста, которого Кун Мо убил.
Наследник оказался усердным и талантливым и, когда ему исполнилось 19 лет, поехал в столицу сдавать имперские экзамены на должность чиновника. Успешно сдав их, направил императору челобитную с объяснением случившейся трагедии. Расследование подтвердило факты, и разгневанный император повелел казнить узурпатора. Титул князя вернулся в семью Кун. А семейство кормилицы, пожертвовавшей своим сыном ради спасения потомка Учителя, принимали в доме как самых высоких гостей. До сих пор сохранился небольшой лесок, посаженный в честь благодетельницы.
Удивительный все-таки город Цюйфу. Расположенный на востоке Китая, среди бескрайней равнины, с цепочкой холмов на горизонте, он на первый взгляд не отличается от других провинциальных китайских городов. Но есть в нем своя мелодия. Из 600 тысяч жителей каждый пятый носит фамилию Кун. Далеко не все из них потомки Конфуция, но жители убеждены, что особая мягкость, вежливость, отзывчивость людей (на улицах не услышишь брани) связаны с тем, что в этих краях родился Совершенномудрый. Здесь кладбище рода Конфуция, самое большое родовое кладбище в Китае. Во дворе усадьбы колодец, из которого брал воду Учитель… А храм, воздвигнутый в его честь, по площади уступает лишь императорскому дворцу в Пекине.
В храме древность органично вплетается в современную суету. Но суета эта какая-то расслабленная, неозабоченная. Вдоль стены тянется рынок: там продают сувениры, кассеты с современной музыкой (правда, она звучит несколько приглушенно), в печках пекут батат, на подводах – сладкая красно-белая редька, нарезанная в виде лотоса. Здесь никто не хватает за руку, наверное, чувствуют соседство храма.
А в самом храме крестьяне с сумками и чемоданами возжигают свечи в честь Учителя (прежде простолюдинам это не разрешалось). Старушки охранницы в тишине павильона пьют жасминовый чай. Вокруг все атрибуты быта – термосы, чашки, полотенца, тазы, рукомойники. Почти все служительницы вяжут. Какое-то наваждение это вязание. Как будто никакого почтения к святому месту.
Но вспомним: Учитель не чурался повседневных дел. В молодости, получив место смотрителя амбаров, вникал во все мелочи, следил, чтобы доброкачественными были товары, расспрашивал людей, знающих толк в хозяйстве, интересовался у крестьян, как улучшить урожай. Конфуция интересовали не абстрактные истины, а поведение людей в конкретных обстоятельствах. Он понял, что всякое дело, даже незначительное, повод для внутреннего самоусовершенствования.
Он завещал систему этических норм – честность, бережливость, верность долгу, почтение к старым, милосердие, склонность к компромиссу. Эти заветы и сегодня живы.
Истинный правитель, считал Конфуций – не тот, кто обременен административными хлопотами, а тот, кто правит, не управляя, потому что услышал в сердце веление небес. Воля правителя должна слиться с неосознанной стихией народного быта. И в идеале простые люди могут даже забыть о существовании государства. Но Конфуций именно потому и стал отцом китайской традиции (никто другой не сыграл такую роль в формировании национального характера, мировоззрения и культуры), что каждой черточкой своего поведения подчеркивал: в мире должны быть порядок и гармония.
Разве сегодня не звучат злободневно его мысли: государство, где царит свой Путь, можно назвать хорошо управляемым, плохо управляемое – это то, которое сошло со своего пути? А в лишенном всякого управления царит хаос.
Свой путь Конфуций разделил на шесть этапов: «В пятнадцать лет я обратил свои помыслы к учебе. В тридцать обрел самостоятельность. В сорок освободился от сомнений. В пятьдесят познал волю неба. В шестьдесят научился отличать правду от неправды. В семьдесят стал следовать желаниям моего сердца и не нарушал этикета».
Еще в детстве любимой его игрой была игра в обряд жертвоприношения предкам. Дощечки на игрушечном алтаре служили поминальными табличками. Черепки – жертвенными сосудами. Вместо вина – вода, вместо мяса – глина. Остальное как у взрослых.
В основе китайской религии лежал культ предков, что соединял в себе человеческое и божественное начало. В храмах устраивали не только жертвоприношения, но и свадьбы, и иные торжества. И вот в пору раздробленности, раздоров и падения нравов именно в ритуале увидел Конфуций возможность возрождения старинного благочестия. Послушаем его рассуждения: «Почтительность без ритуала приводит к суетливости. Осторожность без ритуала – к боязливости. Смелость без ритуала – к смутам. Прямота без ритуала – к грубости». Живущий по конфуцианскому ритуалу внешне словно умаляет себя, уступает другим, но при этом сохраняет внутреннее достоинство.
Сегодня в храме можно увидеть обряд вознесения жертвы Учителю. На каменных парапетах люди в бордовых халатах оживленно беседуют, кокетничают с девицами, читают, играют в шахматы. Но вот призывно зазвучал барабан. И они мгновенно становятся чиновниками и воинами, участниками церемонии. Начинаются танцы, которые видел еще сам Конфуций. Звуки серебряных колокольчиков сменяются веселыми голосами флейт, потом снова напряженно звучат барабаны. Когда стихает последний аккорд, зрители кидаются на мраморную платформу, чтобы потрогать старинные инструменты.
В окрестностях Цюйфу, у подножия глинистого холма, – грот. Рядом с ним – стела с надписью: «Пещера Наставника». Имя не указано. Каждый знает – это Конфуций. Он же Учитель, Совершенномудрый. По преданию, именно в этом гроте на каменной плите 22 сентября 551 года до нашей эры в день осеннего равноденствия и появился на свет мальчик, которого назвали Цю, что значит Холм. По старинному обычаю, ему сразу дали и прозвище Чжун Ни, что значит «Второй, появившийся на глиноземе» (первым был его брат). Темечко на голове мальчика было окружено бугорками, потому и назвали его Холмом.
У старого воина Шулян Хэ из рода Кунов было девять дочерей. Соседи злорадствовали: в подземном царстве мертвых обречен ты на голод и жажду, ведь только потомкам-мужчинам дозволено подносить душам усопших жертвенное мясо и вино. Мальчик все-таки родился, но оказался хромым. И вот 70-летний старец идет на отчаянный шаг – женится на 17-летней, сопровождает ее на моление духу Глиняного холма, просит послать здорового сына.
Однажды жена, гласит легенда, увидела во сне волшебного зверя Единорога. Издревле это считалось предвестием прихода в мир великого мудреца. Легенда утверждает, что, когда родился Конфуций, окрестности огласила дивная музыка, птицы небесные обмахивали крылами новорожденного, чтобы тот не страдал от жары. А вода в колодце стала бить фонтаном, чтобы мать напоила младенца.
Об этой легенде поведал мне Ван Тунси, смотритель этого священного места, крестьянин из соседней деревушки. Он убежден, что Китай пропадет без памяти о Конфуции. Не бывать тогда ни стабильности государства, ни процветанию граждан. Совершенномудрый нужен китайцам как пища и одежда. «Какое ваше самое любимое изречение Конфуция?» –спрашиваю у Вана. Он долго смотрит в сторону реки и произносит: «Жизнь течет, как эти воды, всякий день и всякую ночь».
Что в имени тебе моем?..
Все началось с того, что я отправился заказывать визитные карточки. На улице Четвертого мая, напротив Галереи изящных искусств, стоял застекленный павильон с выразительными иероглифами на фасаде «Минпянь» – «Дощечка с именем». В мастерской было неожиданно людно, кто-то пришел за заказом и проверял точность набранного текста, кто-то выбирал образец. Человек в голубом почувствовал во мне новичка и обратил мое внимание на карточки, в которых заказчики решили отказаться от наборных шрифтов и выразить себя в каллиграфии. «Почерк – картина души, – просвещал меня новый знакомый. – Эти стремительные иероглифы, словно рвущие пространство, говорят об активной натуре. А этот человек добродушный – видите, какие мягкие линии». Фамилия моего собеседника была Чжан. Он сообщил, что на свете сто миллионов Чжанов – каждый десятый китаец. И, как ему кажется, эта фамилия самая распространенная не только в Китае, но и в мире. «Народная мудрость гласит – какая же деревня без Чжана». Стоявший рядом юноша улыбнулся: «Вы не закончили мысль. Нет Вана, нет и деревни». И представился: «Моя фамилия Ван».