Страница 109 из 116
Образ сексуальности, связанный с «трехрасовыми» группами также подтверждает нашу гипотезу. «Туземцы», разумеется, всегда имморальны, но расовые ренегаты и отверженные просто должны быть подвержены многообразным извращениям. Буканьеры были мужеложцами, мароны и «горные люди» рожали полукровок, «Джуки и Кал-ликаки» обвинялись в блуде и кровосмешении (ведущим к мутациям вроде полидактилии[260]), дети их бегали голыми и открыто мастурбировали и т. д. и т. п. Возвращение в «царство Природы» парадоксальным образом позволяет практиковать любые «противоестественные» действия; по крайней мере, в это верили пуритане и сторонники евгеники. И поскольку многие люди в морализаторском и расистском обществе тайно мечтали о том, чтобы совершать эти развратные действия, они проецировали их на маргинализов, тем самым убеждая себя в том, что уж они-то остаются цивилизованными и чистыми. В действительности некоторые маргинальные сообщества отвергали общепринятую мораль — уж пираты-то точно! — и, без сомнения, делали многое из того, чего желали подавленные цивилизацией. (А вы разве нет?) «Одичание» — это всегда эротический акт, акт обнажения.
Перед тем как закрыть тему «трехрасовых изолятов», я хочу напомнить вам, с каким энтузиазмом Ницше относился к «смешению рас». Находясь под впечатлением силы и красоты сельскохозяйственных гибридов, он предложил межрасовое скрещивание не только как решение проблемы расы, но и как основополагающий принцип для нового человечества, свободного от этнического и национального шовинизма, образ которого, наверное — предшественник «психических кочевников». Мечта Ницше, похоже, также далека от нас сегодня, как была далека от него самого. С шовинизмом до сих пор все ОК. Смешанные культуры остаются в подчиненном положении. Но автономные зоны буканьеров и маронов, исмаэлитов и мавров, рамапо-гов и «калликаков» продолжают существовать, или же продолжают существовать их истории как свидетельство феномена, который Ницше мог бы назвать «Воля к Власти как Исчезновение». Мы должны вернуться к этой теме.
Музыка как организационный принцип
Тем временем, однако, обратимся к истории классического анархизма в свете концепции ВАЗ.
До того как состоялось «закрытие карты», солидная доля антиавторитарной энергии уходила на создание «эскапистских» коммун, различных Фаланстерий и т. д. Любопытно, что некоторые из них создавались не «навсегда», а только лишь до тех пор, пока проект оправдывал себя. По социалистическим/утопическим стандартам эти эксперименты «провалились», и поэтому мы мало о них знаем.
Когда побег за фронтир оказался невозможным, в Европе началась эра революционных городских Комунн. Парижская, Лионская, Марсельская коммуны не просуществовали достаточно долго, чтобы приобрести какие-либо устойчивые свойства, и можно только спрашивать себя, преследовали ли они подобную цель. С нашей точки зрения главная причина обаяния этих образований коренится в духе коммун. В эти и последующие годы анархисты стали практиковать революционное кочевничество, перемещаясь от восстания к восстанию, стремясь сохранить в себе ощущение духовного подъема, которое они испытывали во время этих восстаний. В действительности, некоторые анархисты штирнерианско-ницшеанского направления стали рассматривать этот процесс как самоцель, как способ постоянно открывать для себя все новые и новые автономные зоны, которые появлялись накануне или в ходе войны и революции (ср. с «зоной» Пинчона в его «Радуге гравитации»). Они заявляли, что если бы какая-нибудь социалистическая революция увенчалась успехом, они первыми бы стали противиться ей. Испытывая потребность во всеобщей анархии, они не собирались останавливаться. В России в 1917 году они с радостью встретили свободные Советы: их цель была достигнута. Но как только большевики предали дело Революции, анархисты-индивидуалисты первыми вернулись на тропу войны. После Кронштадта, разумеется, вообще все анархисты осудили «Советский Союз» (какое, однако, противоречие в терминах) и выдвинулись на поиски новых мятежей.
Махновская Украина и анархистская Испания были нацелены на продолжительное существование и, несмотря на издержки непрекращающейся войны, в известной степени преуспели в этом отношении: они не существовали «долго», но они были успешно организованы и могли бы существовать и дальше, если бы не внешняя агрессия. Тем не менее среди всех экспериментов межвоенного периода я выберу для очерка сумасбродную Республику Фиуме, которая известна слабо и которой не предназначалась долгая жизнь. Габриэль Д'Ан-нунцио, декадентский поэт, художник, музыкант, эстет, распутник, безрассудно смелый испытатель первых аэропланов, черный маг, гений и хам, вышел в отставку после Первой мировой войны, имея под своим командованием маленькую армию так называемых «Ардити» (пылкие). В поисках приключений он решил захватить город Фиуме у Югославии и подарить его Италии. После некромантской церемонии со своей любовницей на кладбище в Венеции он отправился завоевывать Фиуме и достиг этого без особых трудностей. Но Италия отвергла его щедрое предложение, а премьер-министр назвал его придурком.
Разозлившись, Д'Анунцио решил провозгласить независимость и посмотреть, сколько он сможет продержаться. Он и один из его друзей-анархистов написали Конституцию, которая провозглашала музыку основой существования государства. Флот (набранный из дезертиров и миланских портовых анархистов-юнионистов) назывался Ускочи, в честь давным-давно исчезнувших пиратов Адриатики, которые когда-то жили на местных прибрежных островах и охотились на венецианские и османские купеческие корабли. Современные Ускочи провели ряд успешных набегов: несколько богатых итальянских торговых судов неожиданно обеспечили республике будущее: в их сейфах оказались деньги! Художники, богема, авантюристы, анархисты (Д'Анунцио переписывался с Малатестой), изгнанники и беженцы, гомосексуалисты, денди из военной среды (униформой республики были черные мундиры с пиратскими «черепом-и-костями» — впоследствии этот символ был украден СС) и причудливые религиозные реформаторы всех расцветок (включая буддистов, теософов и последователей веданты) толпами повалили во Фиуме. Праздник не прекращался ни на минуту. Каждое утро Д'Анунцио читал со своего балкона стихи и манифесты, каждый вечер давался концерт, затем фейерверк. Это и составляло всю деятельность правительства. Спустя восемнадцать месяцев, когда вино и деньги кончились, а итальянский флот, наконец, проявил себя и выпустил пару снарядов по Городскому дворцу, ни у кого уже не было энергии сопротивляться.
Д'Анунцио, подобно многим итальянским анархистам, впоследствии обратился к фашизму — Муссолини (сам бывший анархист-синдикалист), по сути, лично подбил поэта встать на этот путь. К тому времени как Д'Анунцио осознал свою ошибку, было уже слишком поздно: он был слишком стар и болен. Но дуче все равно его убрал — скинул с балкона и сделал его «мучеником». Что до Фиуме, то, хотя этому предприятию не хватало серьезности свободной Украины или Барселоны, его пример может пролить свет на некоторые аспекты нашего исследования. В некотором роде это была одна из последних пиратских утопий (или это единственный известный современный пример). С другой стороны, похоже, что это была почти что первая современная ВАЗ.
Я думаю, что если мы сравним Фиуме с парижским восстанием 1968 года (а также с итальянскими городскими восстаниями начала семидесятых), с американскими контркультурными коммунами и влиянием анархистов и новых левых, мы обязательно найдем известные сходства. Например, то значение, которое придается эстетической теории (ср. с ситуационистами), а также то, что может быть названо «пиратской экономикой», то есть принципы красивой жизни на базе избыточности современного производства. Определенное сходство есть даже в популярности яркой военной формы, концепции музыки как революционной силы и, наконец, в общем для всех этих образований духе непостоянства или готовности изменяться, двигаться, перебраться на другое место, заброшенную ферму или даже на другие уровни реальности. Никто не пытался переехать в другой университет, горный лагерь, гетто, фабрику, оставленный дом, объявить «диктатуру пролетариата» в Фиуме, в Париже или в Милл-бруке. Будет меняться мир или не будет, мы будем путешествовать и жить насыщенной жизнью — таковы были их принципы.
260
Полидактилия — генетическая мутация, выражающаяся в появления лишних пальцев на руке.