Страница 3 из 4
И все. Тележка продолжала катиться, и, чтобы не отстать, пришлось идти дальше. Останки Болтуна вскоре скрылись из виду. Больше ни слова не сказали в его честь ни Ахмед, ни Марчч. Они шли за тележкой по—прежнему невозмутимые, так как были готовы к любым поворотам судьбы.
Потом Марчч внезапно сообразил:
«А ведь теперь моя доля увеличилась в полтора раза!»
И тут же обожгла другая мысль:
«Корабль до Земли вполне может довести и робот…»
Он взглянул на Ахмеда. Их взгляды скрестились, и Марчч понял, что Ахмед думает о том же. Оба схватились за бластеры, но Марчч успел быстрее…
Голосом он остановил тележку, а сам присел на выступ скалы, потому что колени дрожали. Какое—то время он провожал взглядом медленно оседающий пепел — все, что осталось от Ахмеда — и неверной рукой все пытался засунуть бластер в кобуру.
— Закурить бы, — он поднес руку к лицу, чтобы отереть пот, но уткнулся в стекло гермошлема.
Стоп, хватит эмоций на сегодня.
Марчч встал, запустил тележку и зашагал вслед. В конце концов, он остался жив, руда принадлежит ему, а до ракеты не больше трех часов ходу.
Чтобы не чувствовать кожей сгущающегося одиночества, он говорил и говорил:
— Приду, первым делом закурю. Душистую сигару. Специально приберег для такого торжественного случая. Потом приму душ, надену любимый халат, подаренный креолкой в Каракасе, ох, до чего же была темпераментна Долорес, когда ее распалишь… Потом потребую от Дика подать фирменное блюдо: знаменитую свою яичницу с беконом, помидорами и жгучим чилийским перцем. Запьем ее бутылочкой чего—нибудь покрепче и — спать. До посинения, до отлета. В тепле, под пледом. Потом три месяца перелета и все. Все!
Он увеличил скорость тележки, и сам ускорил шаг. Шагал, как робот, не глядя по сторонам и ничего не ощущая, отмечая только, что вот еще пять минут миновало, значит, идти осталось на пять минут меньше.
Показалась знакомая скала с обломанной верхушкой, за ней знакомая купа кристаллических деревьев, еще одна знакомая скала, похожая очертаниями на эмбрион дромадера, и вот он — корабль. А он, Марчч, по—прежнему жив и он дошел.
Веселое спокойствие охватило Марчча. Он подогнал тележку вплотную к стабилизаторам корабля, вырубил сервомоторы и, птицей взлетев по трапу к пассажирскому люку, просигналил о прибытии. К его удивлению, дверца не открывалась.
— Заблокирована, что ли? — Он включил интерком и вызвал робота.
— Да, сударь, — в наушниках раздался знакомый голос без обертонов.
— Привет, Дик. Что—то случилось с люком, он не отпирается.
— Я заблокировал его, сударь. И грузовой люк — тоже.
— Зачем? Впрочем, теперь это неважно… Сними блокировку с обоих и помоги втянуть груз.
— Нет.
— Что значит, нет?! Ты что? Дик! — встревожился Марчч.
— Я не стану снимать блокировку, сударь.
— Но это приказ!
— Я его не выполню.
— Что?! Ты, ржавые мозги! Да как ты смеешь… — Марчч задохнулся от злости.
— Бесполезно кричать, сударь, я не открою.
Марчч перевел дыхание и заговорил снова. Голос его был полон холодного, еле сдерживаемого гнева:
— Да ты, милый, свихнулся. Тебе ремонт надобен.
— Отнюдь, сударь. Я функционирую совершенно нормально.
«Боже, а ведь он это серьезно», — подумал Марчч и душу его сдавило тяжелое предчувствие. Он впервые ощутил страх.
— Это замечательно, Дик, что ты в полном порядке. Но если это так, то должен меня впустить: ты ведь знаешь, что, не сделав этого, обречешь меня на смерть от недостатка кислорода. В таком случае ты нарушишь Первый Закон, а этого делать нельзя. Ты дол—жен впус—тить ме—ня.
Марчч говорил спокойно и даже вежливо, но по лицу его струился пот, а в мозгу билась одна—единственная мысль:
«Только бы попасть внутрь, только бы попасть… Уничтожу мерзавца! Только бы попасть!»
Идиотизм ситуации бесил Марчча. Он яростно сжимал в руке бесполезный бластер и готов был испепелить робота на месте. Но, тот за броней планетолета был недосягаем.
— Ты слышишь меня, Дик? Ты обязан подчиниться Первому Закону.
— Законы роботехники распространяются на роботов, сударь, но не на людей.
Марчч окончательно убедился, что робот спятил. Единственный путь к спасению: выявить его идею—фикс и логически обойти. Самое главное в его положении — это выдержка и ясное мышление.
— Ладно, Дик, Бог с ними, с этими Законами, но почему ты не хочешь меня впустить? (Только бы попасть внутрь! Только бы попасть!)
— У меня одно желание, руда должна достаться мне одному.
Марчч истерически расхохотался.
— На кой тебе руда?
— Ее хватит на все: на приобретение нового корпуса и на то, чтобы Верховный суд официально признал меня человеком. Со всеми правами.
Во рту Марчча пересохло.
Он облизал губы.
Вот оно что. Робот действительно в порядке, он лишь усвоил кое—какие новые аксиомы. Но что же теперь делать?
— Слушай, Дик, — Марчч помолчал. — Я отдам тебе половину. Этого хватит на все твои прихоти, включая издержки на Верховный суд.
— Целое больше любой своей части, сударь.
— Я отдам все, только впусти меня! — голос Марчча сорвался на визг.
— Я не верю вам, сударь. Людям свойственно лгать.
«Успокойся, кретин, — мысленно приказал себе Марчч, — еще не все потеряно. Надо собраться, надо».
— Дик, но ведь человеком тебя признают лишь в будущем, а сейчас ты продолжаешь оставаться роботом. Ты должен подчиниться Первому Закону.
— Если будущее рассчитано со стопроцентной точностью, нет смысла отделять его от настоящего. Кроме того, вердикт о признании меня человеком имеет обратную силу. Вспомним дело Патриции Кортланд против корпорации IBM в двадцать шестом году и прецедент Скачущих Кибертавров в тридцать пятом. Поскольку все будет так, как я решил, то я уже и сейчас юридически человек.
— Так вот не будет по—твоему, ржавая жестянка! — заорал Марчч.
Он сбежал по трапу и попытался запустить двигатель. Тележка на его усилия не отреагировала. Марчч склонился над пультом.
— Если вы, сударь, надеетесь сбросить руду в пропасть, чтобы она никому не досталась, то трудитесь напрасно, — сказал Дик. — Я предвидел подобные попытки. Тележка управляется и из ракеты. Двигатель не заведется.
— Так я эту руду на горбу перетаскаю!
— Вашего запаса кислорода хватит на перенос не более 7 % груза. Мне хватит и оставшихся 93 %.
Марчч застонал в бессильной злобе и излил душу в потоке самой изощренной ругани.
Робот выслушал и продолжил менторским тоном:
— Видите ли, не в моих интересах, чтобы на Земле узнали, что робот в состоянии нарушить Три Закона, поэтому вы были обречены с того момента, как я получил сообщение о находке руды. Прощайте, сударь, я выключаю связь.
Ослепительный вихрь самых разных чувств взметнулся в душе Марчча, но тут же опал, как—будто лампочка перегорела. Бездна разверзлась у его ног: он понял, что надеяться больше не на что. Марчч побрел, куда глаза глядят, наткнулся на валун, застыл на мгновение, потом присел на его ледяную, округлую поверхность, лицом к кораблю, но глядя не на него, а в черное небо.
Великий смертельный покой снизошел на Марчча. Он знал, что конец близок и что последний отрезок его многогрешной жизни отмеряется ныне не часами и хронометрами, а стрелкой указателя давления в кислородном баллоне. Трижды уходил он от электрического стула, а сколько от ножа и пули — не сосчитать. Всю жизнь он привыкал к смерти, научился поджидать ее более или менее хладнокровно и только гадал, какой она будет. Оказывается, вот какой.
С изумлением Марчч обнаружил, что страха в душе больше нет.
Наоборот, даже ощутилось некое облегчение, когда пришло осознание того, что судьба решена. Бездарная, глупая пьеска, которая звалась его жизнью, наконец, подкатилась к финалу. Окончены бесконечные крысиные бега. Не будет утомительного перелета в рассыпающемся корабле, не будет таможенных проверок и нудных допросов в Бюро Контроля. Не надо будет придумывать легенд, подкупать полицию Системы, приобретать новое имя и новую биографию, становиться лояльным гражданином. Ломать голову о надежном помещении капитала, заводить ненужные связи и ненужные знакомства, искать ненужной любви готовых на все баб. Ничего не нужно. Срок отмерен. Заботы сгинули, иллюзии растворились. Можно никуда не спешить, просто сидеть на валуне и вслушиваться в надвигающуюся тишину. С легким хрипом воздух переходит по патрубкам из баллона в легкие, а стрелка манометра, подергиваясь, неодолимо западает все левее и левее, к нулю, к пределу…