Все краски ночи

Ей, Нине, негде было жить. Он только сейчас до конца осознал этот факт. Дом ее сильно пострадал.

– Твой дом похож на тебя. Никаких сантиментов, – сказала она, безмятежно улыбаясь. – Мне нравится.

Он прикоснулся к ее щеке одним пальцем, ласково поглаживая гладкую кожу.

– Ты можешь остаться тут, – предложил он без обиняков.

– Ты хочешь, чтобы я занялась с тобой сексом?

Он чуть не упал. Костыли как-то сразу отказались его держать. Но он не нашел в себе сил солгать. Глядя в ее голубые глаза, он мог говорить только чистую правду.

– Да, черт возьми.

– Ты знаешь, что я была монахиней?

Как она может быть такой спокойной, когда у него сердце чуть ли не выпрыгивает из груди?

– Я слышал. Ты девственница?

Она улыбнулась. Едва заметно.

– Нет. Это имеет значение?

– Да, и еще какое! Знаешь, ты меня здорово успокоила. Мне пятьдесят лет, мне такого стресса не выдержать.

– Ты не хочешь знать, почему я больше не монахиня?

Он сжал зубы и рискнул:

– Потому что тебе слишком сильно нравился секс, чтобы от него отказываться?

Она прыснула от смеха. Похоже, его ответ так ее насмешил, что она не могла остановиться, она шлепнулась на диван, хохоча так, что слезы на глазах выступили. До Крида начало доходить, что ей не так уж сильно нравился секс. Он готов был поспорить на то, что заставит ее изменить свое мнение. Теперь он был не так быстр, как раньше, но знал чертовски много, а это, когда дело касается секса, совсем неплохо.

– Я стала монашкой, потому что слишком боялась жизни, боялась жить, – наконец сказала она. – Я ушла из монастыря, потому что в монастырь идут не из-за этого. Для того чтобы оставаться в нем, нужны другие причины.

Он опустился на диван рядом с ней, убрал в сторону костыли и приподнял ее лицо за подбородок.

– Ты помнишь, где мы остановились, когда взорвали мост и по твоему дому стали стрелять?

– Смутно, – сказала Нина, но озорной огонек в ее глазах говорил о том, что она его дразнит.

– Ты хочешь начать с того места, где мы закончили, или пойти в кровать и заняться любовью там?

Щеки ее порозовели, она смотрела на него совершенно серьезно.

– В кровать. Слава тебе Господи.

– Ладно, но вначале я хочу прояснить два момента.

Она кивнула. Она смотрела ему прямо в глаза.

– Вот уже несколько лет, как я тебя люблю и хочу на тебе жениться.

Она открыла рот и побледнела. Затем снова порозовела. Как он надеялся, от удовольствия.

– На самом деле, я думаю, это отдельные части большого целого.

– Ты знаешь, наверное, ты прав.

Кончилось тем, что Нина уселась к нему на колени. Они целовались как безумные. Очень скоро она уже была наполовину раздета, молния на его штанах оказалась расстегнута. Нина, задыхаясь, прижималась к его потной груди. Про кровать Крид уже и не думал.

– Пусть будет хорошо, – задыхаясь, проговорила она с оттенком угрозы в голосе.

– Будет, – пообещал он, пристраивая ее так, чтобы было удобнее в нее войти.

– Если я все это время прожила без секса, чтобы и на этот раз все оказалось вхолостую, я…

– Сладкая моя, – сказал он веско и отчетливо, излагая последнюю ясную мысль перед затмением, которое продлится минут двадцать, не меньше, – пехотинцы холостыми не стреляют.

– Кейт! – Шейла выбежала из дома, всхлипывая от радости и облегчения, хотя Кейт позвонила матери два дня назад, как только смогла добраться до телефона. Ей не терпелось поговорить с матерью до того, как о произошедшем в Трейл-Стоп передадут по радио и телевидению, и еще ей хотелось поговорить с мальчиками. Они уже спали, но Кейт настояла на том, чтобы Шейла разбудила их.

Поскольку у полиции возникло много вопросов к Келвину, на которые он был обязан ответить, выехать они смогли только сегодня утром. До тех пор пока не восстановят мост и электричество, вернуться в Трейл-Стоп они не могли, и родители Кейт пригласили их пока пожить в Сиэтле.

Шейла крепко обняла дочь, поцеловала, прижала к себе, отпустила, снова обняла. Из дома вышел отец Кейт и тоже ее обнял. Следом за ним из дома выскочили двое подпрыгивающих, кричащих и очень грязных мальчугана, которые не знали, то ли им кричать «мама!», то ли «мистер Халлис!». Поэтому они кричали то и другое по очереди.

Келвин обменялся быстрым рукопожатием с отцом Кейт после чего, опустившись на одно колено, раскинул руки для малышей, которые чуть не задушили его в объятиях. Затри года Кейт привыкла к тому, что, если мальчики стоят перед выбором, к кому бросаться на шею первому, к ней или к Келвину, предпочтение близнецы всегда отдают ему. Неудивительно: мало того что у него имелся волшебный ящик с инструментами, он еще и научил их ругаться. Такую конкуренцию ни одна мать не выдержит. Кейт поймала себя на том, что ухмыляется как идиотка, глядя, как мальчишки, обвив его ручонками за шею, наперебой рассказывают о том, что интересного происходило с ними за то время, что они гостят у бабушки.

– Я вижу, что была права, – с удовлетворением сказала Шейла, глядя на Келвина сверху вниз.

– Насчет чего? – сумел выдавить он. – Что между вами и Кейт что-то происходит.

– Да, мэм, вы были правы. Я положил на нее глаз еще три года назад.

– Ну что же, отличная работа. Вы собираетесь пожениться?

– Мама!

– Да, мэм, – сказал Келвин, ни капельки не краснея.

– Когда?

– Мама!

– Чем скорее, тем лучше.

– В таком случае, – сказала Шейла, – я позволю вам остаться здесь. Но никаких шашней с моей дочерью под крышей моего дома!

Отца Кейт душил смех. Кейт подумала, что сейчас задохнется от возмущения.

– Не стал бы даже думать о таком, мэм, – убедительно заверил Шейлу Келвин.

– Лжец! – коротко бросила Шейла.

Келвин подмигнул будущей теще.

– Да, мэм, – очень внятно сказал он, и она улыбнулась.

Через пару недель тот, кто раньше был Кенноном Госсом, а еще раньше Райаном Феррисом, неспешно прогуливался по кладбищу в пригороде Чикаго. Со стороны казалось, что он просто гуляет, иногда из любопытства останавливаясь, чтобы прочесть имя на могиле, и идет дальше.

Он прошел мимо недавней могилы. На ней стояла временная табличка с именем Юэлл Фолкнер, с указанием даты рождения и даты смерти. Человек не остановился, не уделил этому захоронению никакого внимания. Он прошел мимо и остановился, чтобы рассмотреть памятник на могиле ребенка, погибшего в 1903 году. А оттуда направился к могиле ветерана, украшенной двумя маленькими американскими флагами.

Вот она, кривая ухмылка судьбы. В ту ночь Фолкнер уже был мертв. Несколько часов, как мертв. Смерть старины Хью Токстела была лишней, можно было и не приносить его в жертву. То же касается и остальных, но до Тига и его двоюродного брата Троя ему дела не было. Но ему действительно было интересно, как обстояли дела с Билли Коуплендом и тем молодым парнем, Блейком. Он их не убивал, тогда кто же их убил?

Кажется, в тот вечер он почувствовал нечто вроде дуновения холодного ветерка, словно рядом с ним кто-то двигался. Может, то на самом деле был ветер – обычный ветер, вызванный движением воздушных пластов. Но как объяснить, что с тех пор он несколько раз просыпался среди ночи от странного ощущения, что сон его стал явью, или от ощущения того, что за ним наблюдают?

Он с радостью уехал из Айдахо, но оставаться в Чикаго ему было нельзя. Пора было двигаться дальше. Может, куда-нибудь в теплые края. Возможно, в Майами. Он слышал по новостям, что там произошла серия жутких убийств. Убийца явно коллекционировал глазные яблоки.

Каковы шансы?