Страница 49 из 64
Парадокс начала XXI века может быть сформулирован так: слабые государства - сильные правительства. Власть - как систему принуждения меньшинства по отношению к большинству - никто не собирался отменять или ослаблять. Отменяется только ответственность.
Демонтаж механизмов гражданского участия, вопреки представлениям традиционной политической науки, не сопровождается сегодня подавлением личных свобод, установлением цензуры, ограничением права на передвижение или индивидуальными репрессиями. Связь между свободой и демократией, считавшаяся самоочевидной для мыслителей XVIII и XIX веков, сегодня разорвана. Общество развивается в условиях свободы, но при отмирающей демократии. Крах Советского Союза и установление либеральных политических институтов в России - чем не доказательство торжества свободы? Да, либеральные институты в России (если верить интеллектуалам) не работают. Или работают не так, как на Западе. Или, если уж говорить честно, работают примерно так же, как и на Западе, но не так, как нравится интеллектуалам. Если считать, что критерием демократии является наличие многопартийной системы и существование легальной оппозиции, то у нас всё в полном порядке. По всему миру наблюдается такой же прогресс. Даже жестокие репрессивные режимы, систематически убивающие собственных подданных за малейшую провинность или вообще без всякой причины, теперь редко решаются формально запрещать оппозиционные партии и сажать в тюрьмы их лидеров. Никогда еще в мире не было такого количества правителей, получивших свой мандат на основе состязательных выборов с участием оппозиции. Однако трудно найти в истории период, когда выборы так мало решали, а население относилось к ним со столь откровенным цинизмом.
Разумеется, в разных странах имеет место разный уровень деградации демократических институтов. Но интеллектуалам, сетующим на недемократическую практику в нашем Отечестве, стоит повнимательнее приглядеться к Европейскому Союзу, где бюрократические структуры и политические элиты систематическими усилиями создают себе совместную площадку, полностью свободную от контроля со стороны избирателей. Возникающая на этом уровне круговая порука блокирует любые попытки пересмотра принятых решений, даже если они находятся в вопиющем противоречии с мнением подавляющего большинства населения. А сами решения представляют собой итог закулисных переговоров внутри бюрократической олигархии и лоббистов от бизнеса.
Ссылка на «общее мнение» и «общеевропейское большинство» является постоянным аргументом, а порой и формой шантажа, с помощью которого власти оказывают моральное давление на граждан, лишая их политической инициативы и заставляя отказываться от суверенитета. Плюрализм партий тоже давно превратился в фикцию. Различия между ними стали понятны лишь специалистам-политологам, да и то не всем. Связь партии и ее сторонников в лучшем случае - как у болельщиков со «своей» спортивной командой.
«Круговая порука мажет как копоть», - писал когда-то Илья Кормильцев. Это было сказано про советскую систему. Увы, к нынешней либеральной вроде-бы-демократии это относится ничуть не меньше.
В подобной ситуации отчуждение масс от политических институтов само по себе не только отнюдь не свидетельствует об ослаблении демократического потенциала общества, но, напротив, демонстрирует его силу. Люди не верят в демократию не потому, что хотят жить при тирании, а потому, что понимают - на деле никакой демократии нет, всё обман, фикция, издевательство.
Однако вакуум доверия, окружающий институты формальной демократии, может быть преодолен не только за счет прогрессивных народных инициатив, но и за счет развития реакционных движений. Избиратели реагируют на происходящее возрастающей апатией, которая, впрочем, время от времени нарушается появлением новых политических сил, бросающих вызов истеблишменту в целом. Эти силы, однако, чаще оказываются популистскими, ультраправыми и неофашистскими, нежели левыми, или прогрессивными, или демократическими.
Ультраправая «альтернатива» уже превратилась в реальность для целого ряда европейских стран. Показателем могут быть выборы в Австрии, где крайне правые получили в 2008 году 29 % голосов, став если не самой крупной, то, безусловно, самой динамичной политической силой страны. Резкий подъем влияния ультраправых можно было наблюдать на протяжении 2000-х годов в некоторых землях Германии, в Голландии, Италии и других странах. Популярность подобных идей неуклонно возрастает в странах Восточной Европы, причем там они все больше проникают в идеологический «мейнстрим», меняя наши представления о допустимом и недопустимом в «приличном обществе».
Фашизм - детище свободного рынка. Он возвращается с растущей неудовлетворенностью плодами рыночной свободы. Кризис нынешней модели капитализма, развернувшийся по всему миру в середине 2008 года, поставил вопрос еще острее. Ведь издержки свободного рынка приходится исправлять за счет вмешательства государства. И чем более «свободным», неконтролируемым и неуправляемым был рынок в течение предшествующего периода, тем более тяжеловесным, массивным и жестким должно быть корректирующее его результаты государственное вмешательство.
На фоне кризиса национальное государство внезапно оказывается единственно возможной и необходимой основой для восстановления экономики. Однако встает вопрос о том, каким будет это государство, на основе каких принципов и в чьих интересах оно будет осуществлять свое вмешательство? Опыт Великой депрессии показал, что ответом на кризис рынка может быть как либеральный прогрессизм «нового курса» Ф. Д. Рузвельта, так и политика «Народного Фронта» или, напротив, фашистский тоталитаризм.
Кризис начала XXI века грозит оказаться не менее масштабным, продолжительным и острым, нежели Великая депрессия 1929-1932 годов. Хуже того, глобальный финансовый кризис 2008 года уже превзошел показатели биржевого краха 1929 года, точно так же, как спасительные меры по огосударствлению финансовых институтов, предпринятые правительствами по всему миру - от России до США, - оказались беспрецедентными. Эти меры, однако, показали не только значение и необходимость государственного вмешательства, но и полное отсутствие механизмов гражданского контроля за действиями государства. В сложившихся обстоятельствах огосударствление экономики служит ровно тем же целям и интересам, что прежде - разгосударствление. Иными словами, речь идет о спасении корпоративных элит за счет общества. На сей раз спасать их приходится от самих себя, точнее - от результатов собственной деятельности, но социальная сущность политики от этого не меняется.
Ключевым вопросом для будущего демократии является социальная (в широком смысле - классовая) природа власти. Государственная власть упорно старается представить себя исключительно технической структурой, осуществляющей «объективно необходимые» меры в рамках «узкого коридора возможностей». Дискуссия сводится к минимуму, объективный смысл проводимых мер не обсуждается.
Однако кризис - хороший учитель. Он заставляет людей задавать вопросы. И если в конце кризиса мы увидим все же не торжество тирании, а восстановление демократии, то произойдет это благодаря борьбе за экономическую политику государства.
Нравится нам это или нет, но человечество вступает в новую эпоху конфликтов, кризисов и революций, в ходе которой нам предстоит увидеть разрушение значительной части привычного мира и возникновение нового. Крушение коммунистических режимов в 1989-1991 годах было не концом современной политической эволюции, а лишь концом истории ХХ века.
Торжество демократии и свободы совершенно не гарантировано, более того, оно в высшей степени проблематично. Формула Розы Люксембург «социализм или варварство» приобретает в наши дни зловещую актуальность, особенно на фоне позорной деморализации сторонников социализма и, в более широком смысле, левого движения.
Однако, если даже будущее свободы остается под большим вопросом, у нас остается достаточно оснований, чтобы верить в него и не терять надежду. Перспективы демократии спорны, туманны, но они есть. Кризис создает новые опасности, открывает перед нами новые возможности, но самое главное - налагает на нас беспрецедентную ответственность. Мы не просто обязаны повторять заклинания о своей приверженности ценностям свободы, просвещения и социальной справедливости, но действовать ежедневно, защищая и утверждая их.