Пробуждение

Почему так плохо видны числа на табло? Словно в тумане. Неизвестно почему, но человек, потерявший контроль над своим рассудком, не способный понять, что творится с ним и вокруг него, начинает видеть хуже. Точнее, ему так кажется. Нашим физиологам давно следовало бы потрудиться, устранить или ослабить те переходные состояния меж сном и бдением, те минуты, когда люди сами себе желают доброго утра.

Но саму способность видеть сны людям нужно оставить — сны необходимы, чтобы мозг мог отдохнуть.

“Нужно сохранить и возможность спать с открытыми глазами”, — напоминает ему его “тень”.

На этот раз он с ней согласен.

И даже пытается с ней дискутировать: а как насчет снов о предстоящем, о том, что ждет нас впереди? Великолепных снах, волнующих, будоражащих чувства? Правда, приходится еще и переживать минуты страха, ужасов, с которыми разум совладать не способен, и это чудовищно. Наши предки горячо спорили о так называемых вещих снах. Как с ними? Или все дело в напоре подсознания, пессимистических предчувствий, настроений минуты, потрясений — ну о чем еще вспомнить, что добавить?

Кошмары, его мучили кошмары, ночные кошмары. Так что ж ты, Мишко, не все так плохо, если ты способен рассуждать здраво.

И пока он неспешно изживал из себя Мефисто, чья речь становилась все более несвязной (мозг устал все же), на ум ему пришел великолепный способ проверить, реальность вокруг или сон.

Немедленно он приступил к делу. Развернулся, изо всей силы грохнул костяшками пальцев в стену.

— Аай, больно! — крикнул он во весь голос и с радостью пососал ссадины.

Но недолго пришлось праздновать свою маленькую победу. Грызшие его сомнения вновь напомнили о себе, вопрошая: действительно ли там, за металлическими стенами — космический вакуум и вечная стужа? Может быть, он в модуле, в Центре подготовки? Не продолжается ли некий эксперимент? Не повлияли ли на его сознание изоляция, долгое одиночество? Не утратил ли он одновременно и здравый рассудок и ориентировку в происходящем? Но разве это не довод, чтобы прекратить эксперимент? Слышите! Вы должны меня слышать, я знаю! С меня довольно. Я не останусь тут ни на минуту, ясно вам? Прошу вас, свяжитесь со мной! Я должен с вами поговорить. Я знаю, что вы рядом. Вы видите меня, слушаете мой голос, мое дыхание. Я знаю, что вы не вмешались, когда я впал в депрессию, хотели понаблюдать, как я с собой справлюсь. Но я не знаю, чего еще ждать. Я боюсь, боюсь себя. Все гораздо тяжелее, чем кому-то может показаться, уж поверьте. Вы узнали достаточно. Проверяйте пределы человеческой выносливости на ком-нибудь другом! От продолжения эксперимента отказываюсь. Вы не имеете права держать меня здесь. Выпустите меня отсюда, хоть на день, хоть на два—три часа, наладьте со мной двустороннюю связь. Я хочу поговорить с кем-нибудь, услышать человеческий голос. Я рехнусь от всего этого! Хочу покинуть эту тюрьму, эту клетку! Слышите?

Последние слова он выкрикнул во весь голос. Он был на грани нервного срыва, едва сдерживал истерические рыдания.

Через несколько минут мучительного ожидания он расслышал за стеной какие-то звуки! Распахнулись невидимые двери? Он вскочил с постели, приложил ухо к ближайшей стене, прислушался.

Зачем они пришли? Выпустят наконец? Но почему молчат?

Он отскочил от стены, словно она раскалилась вдруг.

Тишина. Мучительная тишина.

Ничего не слышно. Ни звука. Снова галлюцинации?

Набравшись смелости, он прижал к стене ладони, словно надеялся таким образом установить контакт с теми, снаружи. Он отогнал мысли о таинственных болезнях, эпидемиях, вирусах, внедряющихся в мозг космонавтов. Он здоров, ничего с ним не случилось. Но долго ли он так выдержит?

Его взгляд упал на телефон, позволявший связаться с другими кабинами и отсеками. Превозмогая внутреннее сопротивление, снял трубку. Знакомый шорох в ней успокоил Михаила. Работает. Но что это доказывает? Телефон может работать, пока не разрядятся батареи. А люди, где они? Куда подевались? Неужели смерть настигла нас, беспомощных, так молниеносно, что наши рассудки не успели погаснуть? Но ведь я размышляю, говорю, хожу? На меня надвигается какая-то болезнь, — но с ней, я — думаю, наш врач справится. Вот только симптомы немного необычные. Но и я сам не какая-то там посредственность, подумал он и тут же постарался загнать поглубже эту свою самонадеянность — изредка она вырывалась из подсознания, но он научился справляться с ней.

Что скажет Барбара? Все то же самое: твой недуг, Мишко, не более, чем кошмар, банальный нервный стресс, происходящий от внезапного пробуждения и одиночества. Пусть придет и успокоит меня, это ее обязанность. Но я-то знаю: стоит заснуть, как все начнется сначала. Слишком хорошо я все вспомнил. Так что придется рассказать ей все. Пусть хотя бы посоветует что-нибудь. Нужно проверить, вдруг она проснулась…

Голова опять стала ясной. Не рассуждая, он нажал на клавишу номер пять, и еще раз, и еще, и снова. Безрезультатно. Звонок контрольного сигнала подтверждал, что связь работает, но пятая кабина не отвечала.

Когда-то, во время подготовки к полету, он изучил этот корабль нового типа, который на долгое время должен был стать их домом, лабораторией и транспортным средством. Так что разветвленную систему внутренней связи он знал досконально. Кроме обычной сети, были еще интеркомы во всех отсеках, куда имели доступ люди, были устройства двусторонней связи на каждом рабочем столе, ночном столике, были телефоны с клавишным набором, прикрепленные к стенам. Каждому космонавту присвоили номер. Каждый носил на руке аппаратик, на котором при вызове зажигался сигнал, приглашавший к ближайшему интеркому. Одновременно высвечивался номер вызывавшего. Была еще клавиша с большими буквами ЦЛ — центральная линия. Нажав ее, можно было сразу вызвать всех остальных. Этой возможностью он и решил сейчас воспользоваться.

Но и ЦЛ молчала. Подумав, он нажал кнопку, отличавшуюся от остальных цветом и размерами.

Из динамика над головой раздался глухой равнодушный голос:

— Здесь главный вычислитель, здесь главный вычислитель. Говорите.

— Где Барбара? — спросил он первое, что пришло в голову.

— Не понимаю вопроса, не понимаю вопроса, — бесстрастно сказал вычислитель.

— Соедини меня с врачом, номер пять. Понимаешь теперь?

— Понимаю, соединить с врачом…

Ему показалось, что вычислитель чует его нетерпение и пытается выполнить приказ поскорее — уже через несколько секунд раздался голос:

— Связи с врачом нет. Номер пять не отвечает.

— Это я и без тебя знаю, болван, — сказал Михал мудрейшему на корабле прибору, которому они доверили свои жизни на пути к великой цели. — Не понимаю, как мы доверили такому дурню заботу о нас! Ты слепой и тупой!

Вычислитель молчал. Он не был запрограммирован отвечать на человеческие оскорбления.

Геолог раздраженно крикнул:

— Так соедини меня с кем-нибудь еще!

— Простите, главный вычислитель не понимает приказа. Назовите имя или код вызываемого. Назовите…

— Ну ладно, ладно… Слушай внимательно: дай мне палубного инженера, номер два, или биолога, номер три, потом командира — в том порядке, как я диктовал!

— Понимаю…

Теперь молчание длилось дольше, и вычислитель доложил результаты своих трудов:

— Простите, линия номер два не отвечает, линия номер три не отвечает, линия номер один не отвечает, повторяю…

Он швырнул трубку, не попав на рычаг. Снова поднял ее, вздохнул и сказал:

— Слушай, попробуй еще раз, вызови кого угодно и пусть…

Глупый вычислитель прервал его:

— Главный вычислитель не понимает. Назовите номер линии. Кого угодно.

Бесполезно. Придется действовать самому.

Остальные еще спят.

Спят?