Страница 2 из 3
Его Превосходительство довольно приподнял брови. Затем он перевел взгляд на дверь. Из-за нее появился адъютант. Он снял фуражку, положил ее на пол, опустился на четвереньки, приладился и исполнил стойку на руках и голове. Штанины его форменных брюк задрались, открыв носки малинового цвета. Я продолжал плясать.
Его Превосходительство хлопнул в ладоши, и я остановился. Адъютант опустился на пол, встал, надел фуражку и, как ни в чем не бывало, вышел.
— Так, — сказал Его Превосходительство, — хорошо. Теперь три вопроса. Первый: с помощью этой штуки мысли читать можно?
— Увы, Ваше Превосходительство, УВИ для этого не предназначен. Он только соединяет биополя. Информация же, в них записанная, идет совершенно на другом уровне. Я даже и не представляю себе, как ее можно считать.
— Так. Но я могу приказать говорить мне правду?
Я облился холодным потом. Кажется, настал решающий момент.
— Да, Ваше Превосходительство, можете, так что это будет все равно что чтение мыслей. Никто не устоит, всякий выложит вам все самое сокровенное.
— Это хорошо, — сказал Его превосходительство, не сводя с меня глаз.
Он нажал кнопку.
— Второй вопрос. Говорить правду, только правду. В твоем досье записано, что по приговору военного трибунала за антиправительственную деятельность расстреляны два твоих брата и твоя невеста Почему же ты решил служить мне? Правду!
Я знал, что пришел самый страшный миг. Все мое естество рвалось выложить всю правду — всю, какая есть. И я надеялся только на инстинкт самосохранения. Ибо вся правда для меня означала смерть.
— В-ваше Превосходительство, — запинаясь начал я. Я весь трясся и чуть не падал от слабости в коленках. — Я никогда не ладил со своими братьями, я всегда с ними ссорился и всегда говорил им, что они наживут неприятностей из-за этой политики. Я-то сам в нее не лез — некогда было, я делом занимался, наукой. А невеста меня бросила тоже из-за этой проклятой политики незадолго до ареста.
Я говорил правду. С братьями — они были моложе меня — мы действительно часто ссорились и дрались. Только это было в детстве. И с Мирабеллой мы действительно вздорили из-за политики. Это была правда. Но не вся правда. К счастью, Его Превосходительство выключил аппарат.
— Так. Ладно. Последний вопрос — почему сам не воспользовался изобретением?
— Ваше Превосходительство, я назвал свой прибор усилителем, но это не вполне правильно. Он ничего не усиливает. Он только соединяет биополя разных индивидов напрямую. И тот, чья воля сильнее, навяжет ее другому. Поэтому я решил, что аппарат должен по праву принадлежать человеку с самой сильной в стране волей — вам, Ваше Превосходительство.
— Ладно. И что ты просишь за это?
— Ваше Превосходительство, я бы хотел, чтобы некоторое время аппарат побыл у вас и вы бы по достоинству оценили его возможности. А после, скажем, через пару дней, вы меня вызовете и мы обсудим все подробно.
Его Превосходительство благосклонно кивнул. Аудиенция была закончена.
Во дворец меня вызвали на третий день. А на второй день по столице поползли слухи о каком-то чудовищном скандале во время дипломатического приема по случаю приближающейся годовщины начала Эпохи Процветания, а если говорить проще — военного переворота, приведшего к власти Его Превосходительство.
Газеты насчет скандала все как одна хранили гробовое молчание, зато город гудел. Говорили, что на прием Его Превосходительство явился со слуховым аппаратом и жаловался, что в последнее время он стал туг на правое ухо. Говорили, что сначала все шло нормально, прием, как прием — дипломаты во фраках с орденами, дамы в вечерних туалетах с брильянтами, речи, тосты, шампанское…
А затем все вдруг как взбесились — одни в большей, другие — в меньшей степени. Самый приличный эпизод из множества рассказываемых повествовал о том, как дамы и господа сбрасывали одежки и, в чем мать родила, сигали в бассейн. Все остальное было уже совершенно нецензурно.
Когда я предстал перед Его Превосходительством, Отец Нации был настроен совершенно благодушно.
— Я опробовал аппарат, — заявил он. — Хорошее, очень хорошее изобретение. Что просишь за него?
— Ваше Превосходительство, — ответил я с поклоном, — во-первых, мне нужны деньги, чтобы построить усовершенствованную модель с радиусом действия до самого видимого горизонта. А во-вторых, Ваше Превосходительство, разрешите задать вам вопрос.
Отец Нации благосклонно кивнул.
— Через неделю будет восемь лет, как вы пришли к власти. Вам еще не надоело?
Его лицо снова напомнило мне морду породистого пса-боксера. Складки у крепко стиснутых челюстей и два глаза, как два лазера.
— Я хочу сказать, Ваше Превосходительство, не надоело ли вам за восемь лет быть правителем этого захолустья? О большем вы никогда не задумывались? Скажем, власть над всем континентом? Или над всем полушарием, а в перспективе — над всей земной сферой?
Его лицо приобрело выражение совершенно безумное. Я решил, что пробил мой смертный час. Сейчас он бросится на меня и вцепится в глотку.
Вместо этого он хрипло произнес:
— Так. Это серьезно?
Я напрягся. Настал миг идти ва-банк. Все балансировало на острие ножа, и страху не должно быть места.
Страха не было. Я ощущал прилив боевой ярости.
Я подошел к столу Отца Нации, уперся в его поверхность кулаками и сделал то, на что еще ни разу не решался в присутствии Его Превосходительства, — посмотрел ему прямо в глаза и позволил себе не скрывать ненависти.
— Слушай, ты, — сказал я с холодной злобой. — Неужели ты воображаешь, что я принес бы тебе свое изобретение, если бы ты не был мне нужен? И неужели ты думаешь, что я только и мечтаю о том, как лучше услужить бывшему содержателю борделя, ставшему диктатором в никому не известной, богом забытой дыре? Ведь вы, Ваше Превосходительство, подрабатывали на падших дамах до того, как подались в тайную полицию, не так ли?
В его лице промелькнула тень растерянности, хотя глаза продолжали гореть злобой. Кажется, я сумел его пронять. Следовало ковать железо, пока горячо.
— Если бы у меня была хоть сотая часть той силы воли, которая есть у тебя и благодаря которой ты из сутенеров прыгнул в Отцы Нации… Но я, как и большинство интеллектуалов, вял, нерешителен, слабохарактерен и слабоволен. Поэтому сам я не смогу использовать аппарат в полную меру. Затем ты мне и нужен. К сожалению, господь наделяет сильной волей таких вот горилл, вроде тебя. Но зато гориллам он не дает воображения. Если бывший хозяин борделя сумеет подмять под свою задницу страну, то он, превратив ее в один большой бордель, на этом успокаивается. Такой горилле нужен хороший советник — чтобы новые горизонты открывать и новые цели ставить. Но я не хочу быть советником у рядового мини-фюрера, я хочу быть первым доверенным лицом у настоящего владыки — перед которым трепещет весь мир. Понял, дубина?
Его палец лежал на кнопке звонка. Он сказал совершенно спокойно:
— Ты знаешь, какие искусники работают в моих подвалах? Знаешь, как умело продлевают они жизнь человеку, который, подпав к ним, молит господа-бога и Деву Марию только об одном — о быстрой смерти? Знаешь, скольких я отправил в эти подвалы за гораздо меньшие оскорбления — в сущности, за совершеннейшие пустяки?..
Он снял палец с кнопки. В его лице вдруг появилось что-то жалкое.
— Но ты говорил то, что думал. Ты знаешь, позавчера я вызывал па одному всех своих друзей и соратников, всех приближенных, всех преданных слуг и верных работников. С помощью твоего аппарата я внушал им, чтобы они говорили правду (потом, конечно, я приказывал им все забыть). Я спрашивал их, как они относятся ко мне. И знаешь, они все, все до единого хотят моей смерти. Они хотят занять мое место. Сначала я решил было их всех того, в подвал и к стенке; но это значит остаться в пустоте — их слишком много… А работать — то с кем — то надо…
Он подавленно замолчал и, кажется, даже всхлипнул.
Я выпрямился.