Искатели странного

Они медленно удалялись от челнока, так и стоявшего, разинув люки. Видимо, Беккер покосился на них, потому что пилот беззаботно сказал:

— Выгрузят и сами закроют.

Люди здесь действительно бывали редко. Ни дорожки с искусственной тяжестью, ни просто металлической полосы, чтобы воспользоваться магнитными подковками, здесь не было, и Беккер с пилотом двигались, как под водой, — замедленно и чуть покачиваясь, словно опасаясь всплыть. К счастью, идти было недалеко, шлюз оказался рядом.

Внутри было тепло, чисто и хорошо пахло. Скафандры сразу покрылись изморозью, они оставили их в нише шлюза. В коридоре к ним подбежал кот Пират и, выгнув горбом спину и подняв трубой хвост, принялся путаться под ногами, урча, как вибромассажер. Вошедший следом за ним андроид подхватил кота на руки и радушно предложил:

— Проходите в гостиную, располагайтесь.

— А Боучек, э-э-э… — нерешительно спросил Беккер.

— В лаборатории, скоро тоже подойдет. А можете к нему туда пройти: прямо, на уровень вниз и направо.

Беккер прошел прямо, вниз и направо. Боучек, вернее, андроид, который в данный момент был Боучеком, сидел в кресле у камина, вытянув ноги и глядя на разваливающиеся, подернутые тонкой кожицей пепла, угли — в камине горело настоящее пламя, и Беккер подумал: «Одна-ако…» В дальнем углу комнаты на столах стояли какие-то вскрытые блоки, выставляя наружу свою электронную начинку.

— Ментоусилитель? — кивнул на них Беккер, подтаскивая к камину еще одно кресло.

— Он, родимый, — с отвращением сказал Боучек. — Никак стабильности получить не можем…

— Чего же удивительного? Толстых до сих пор доказывает, что эта штука в принципе не работоспособна.

— Но ведь до Марса она дотягивает. Правда, во время парада планет…

Беккер молча пожал плечами. До сих пор все помещенные в Мозг Стабульского люди могли пользоваться искусственными телами только в непосредственной близости от Мозга — в пределах дальности ментосвязи. Мозг и Вайтуленис рассчитали, что в принципе с использованием ментоусилителя дальность можно увеличить до пределов всей Системы, что делало жизнь заключенных в Мозг людей практически такой же полноценной, как и всех остальных. Пока, к сожалению, что-то в этом не вытанцовывалось, но Беккер убежден был, что еще год-два, и все наладится. Мощный толчок в этом направлении дало Мозгу пребывание на Пасторали, как все давно уже стали называть планету с уникальной двухступенчатой цивилизацией. Настоящее ее название мало кто и помнил. Мозг тоже не смог установить связь с надсознанием, но зато сумел достоверно доказать сам факт его наличия. Беккеру было, конечно, приятно знать, что его догадки оказались верны, но всего важнее для него был вывод Мозга, что в данном случае ни о каком вмешательстве «чужих» речи не идет. Это было важнейшим, на взгляд Беккера, достижением, и уж на втором месте оказалось то, что Мозг сумел положить конец загадочным исчезновениям, из-за которых в свое время и заварилась вся каша. Предположение Мозга, что на надсознание можно воздействовать через сознание живущих на Пасторали людей оказалось верным. Целых три года понадобилось для того, чтобы внедрить в общественное сознание мысль о недопустимости психокоррекции или любого иного ментовоздействия, ведь просто объявить об этом и ждать, что все изменится, было бы наивно. Пришлось действовать медленно, но верно, через традиционные средства массовой информации. Тут очень кстати оказалось, что в Мозге «квартировали» столько писателей, художников и вообще людей творческого труда. И когда по прошествии шести лет с начала «кампании» оказалось, что ни одного случая смены психоматрицы не отмечалось уже почти два года, Мозг счел, что его задача выполнена и вернулся в Солнечную систему.

— Ну а как ты? — сменил тему Боучек. — Мы тут наслышаны о твоих подвигах…

— А ты щеголем стал! — вместо ответа сказал Беккер Боучеку. — Опять у тебя новое тело!

Он имел в виду андроида, оболочку Боучека. Как всегда в начале встречи он не воспринимал (хотя и делал усилие, чтобы воспринимать) сидящего рядом андроида как Иржи Боучека, с которым его многое связывало как при жизни, так и после смерти Боучека. «Нет, каково? После смерти!» — восхитился Беккер формой, в какую облек свои мысли.

Боучек поднял к глазам руки и повертел их, рассматривая, словно видел впервые.

— Шарль одно время носился с идеей, — наконец сказал он, — выращивать тела для нас методами биопластики. К счастью, сам в конце концов понял, что нельзя этого делать. Чем-то это на каннибализм смахивает: полностью вырастить человеческое тело, а потом арендовать его…

Помолчали. Первым нарушил молчание Беккер:

— Устал я, Иржи. В очередной раз пустышку вытянули, — вздохнул он.

— Пустышку? Не сказал бы, ведь Сванидзе и его рать вовсе не твои придумки. Верховному Совету еще на несколько лет хватит работы по преодолению последствий внедрения деловитых, энергичных и абсолютно аморальных… э-э-э… «протеже» Сванидзе, а также выработке мер недопущения впредь аналогичных ситуаций.

— Ладно тебе! Я ведь не это имел в виду, и ты прекрасно все понимаешь…

— А может, это и хорошо? Ну зачем нам дополнительная головная боль? Найдешь ты следы пришельцев, пусть даже свежие следы, и что дальше? Они же не такие дураки, чтобы дать себя поймать. Если бы они были на одном уровне с человечеством, мы бы уже давно их вычислили — если они, конечно, есть. А если они ушли от нас далеко вперед — никогда нам их не обнаружить. Да если и найдем, ничего от такого контакта, кроме комплекса неполноценности, не получим!

— Не знаю… — задумчиво сказал Беккер. — Как-то уже привыкли опасаться: «Чужие! Чужие!» Твоя, между прочим, концепция!

Боучек наклонился, взял кочергу и помешал в камине. Притухшие было угли снова разгорелись, выбросив облачко искр, подхваченных движением воздуха и втянутых в дымоход. На поверхности углей заплясали синеватые язычки. Наконец он сказал:

— Знаешь, Беккер, у меня тут было время подумать. Вот на их месте я бы ни за что не стал засылать на Землю разведчиков или, как там… прогрессоров… Я бы повел дело значительно тоньше. Контролировал бы и направлял процесс руками самих землян. Причем поиски чужих ни в коем случае не стал бы сворачивать, а еще и расширил бы.

— Ну, положим, в первой части твоего утверждения здравое зерно есть. Но почему расширил бы?

— О! Вот хороший вопрос! А если не я один такой умный? Если есть и еще кто-то, чужой не только вам, но и мне? Нет, сворачивать поиски странного нельзя ни в коем случае!

Некоторое время в лаборатории царила тишина, в которой слышалось лишь чуть слышное потрескивание углей в камине. Наконец Беккер нехотя сказал:

— Самое печальное, что похожие мысли появлялись и у меня, я просто не формулировал их с такой категоричностью. Кроме того, после включения Комкона в штаты УОП усиление его растянулось на годы и годы, так что кто теперь разберет, естественный это процесс или стимулированный извне! К тому же, если принять за основу твой же постулат, определить это никак и не удастся…

— Беккер, — тихо сказал Боучек. — Беккер… ты ведь старше меня, Беккер. А ты не задумывался, что из всех, кто начинал работу в наше с тобой время, ты один и остался? Я не в счет, у меня вторая попытка. Остальные тихо состарились и умерли, и не помогла никакая юнизация, тем более что это, по сути, лишь косметическая операция. А ведь на Венере ты, если я правильно понимаю, был в роли молодого человека? И если я не ошибаюсь, ты действительно достаточно молод для такой роли? Как прикажешь понимать это? А может, кто-то, кого ты устраиваешь в этой твоей роли «искателя странного», по чьему мнению ты весьма эффективно со своей работой справляешься, с тебя, фигурально выражаясь, пылинки сдувает?

Беккер продолжал молчать, и Боучек поднялся:

— Пойдем, там уже Канэко заждался. Отбивные его знаменитые готовы, пилот уже слюни пускает.

Они вышли, в молчании поднялись по лестнице, и, когда уже входили в дверь столовой, Боучек придержал Беккера за локоть и вполголоса сказал: