Страница 4 из 26
В себе он тоже не был уверен и начал сеансы с психоаналитиком в январе, через неделю после дебюта «Фрэнси». Он уже несколько месяцев ощущал смутное недовольство и тревогу, но все это относил за счет волнения. Ожидания, как отнесется публика к мюзиклу. Провал первого мюзикла в турне до сих пор вспоминал с ужасом. Больше такое не должно повториться. Донни Клайн, его сценарист, всегда выражал здоровый оптимизм по поводу «Фрэнси». Но не Эймос. Тем не менее он работал много, не обращая внимания на участившиеся боли в спине, начавшиеся за две недели до репетиций. И перенес все турне стоически, выдерживая боль, затягиваясь в ортопедический корсет.
На следующий день после открытия шоу в Нью-Йорке он получил пятьдесят четыре телефонных звонка с поздравлениями. В ту ночь, страдая бессонницей без особых причин, он вдруг подумал, что ему абсолютно безразличны мнения всех этих пятидесяти четырех. А час спустя пришел к выводу, что, за исключением жены и ребенка, ему наплевать на все на свете – людей, места, вещи, все.
Утром он разбудил Донни Клайна вопросом, есть ли у того психоаналитик, который может рекомендовать Эймосу своего коллегу? А через два дня Эймос впервые встретился с доктором Марксом, и начались их беседы пять раз в неделю с девяти двадцати до десяти минут одиннадцатого, с понедельника по пятницу. И все пошло неплохо, как вдруг, буквально за неделю до поездки в Европу, однажды вечером у них с Лайлой вышла крупная ссора, и как всегда без всякого повода. Ссора вылилась в рыдания Лайлы и ее бегство на кухню. Он пошел на веранду и там принялся злобно выстукивать по коленке в такт ее всхлипываниям. Окно кухни выходило на террасу, и немного погодя Эймос подкрался к нему и стал рассматривать свою жену, взвешивая все ее достоинства и недостатки, и вдруг понял, что ему она тоже глубоко безразлична.
А через минуту ворвался на кухню, схватил в свои объятия Лайлу, умолял о прощении, испуганно прижимая ее к себе.
– И что тебя напугало? – спросил после доктор Маркс.
– Ну как же, с ума сойти можно. Ты представляешь – смотреть на свою жену и думать, что тебе на нее наплевать.
– Хочешь развод?
– Я сам не знаю, чего хочу. Маркс помолчал.
– Я подумал, может быть, мне поехать в Европу, – сказал Эймос.
– Одному?
– Нет-нет, с ними обеими.
– Когда?
Эймос пожал плечами:
– Хоть завтра. Доктор Маркс молчал.
– Ты не считаешь, что это хорошая идея, не так ли?
– Мое мнение здесь ни при чем, ты должен убедиться сам.
Эймос покачал головой:
– Ты очень добр.
– Думаешь, Лайла хочет развода?
– Ты смеешься? – Эймос сел на кушетке. – Если только у нее возникнет малейшее подозрение, что я подумываю о разводе, она с ума сойдет. Я знаю Лайлу. Она может придираться и ругаться, но она очень привязчива. – Он задумчиво добавил: – Почему брак такая сложная штука?
Доктор Маркс ударился в свое обычное венское красноречие.
– Когда одного знаменитого судью спросили, почему происходит так много разводов, знаешь, что он ответил? Он сказал, и я под этим готов подписаться: «Потому что чертовски трудно любым двум людям ужиться вместе!»
Эймос сошел с тротуара и вернулся к такси. Просунул голову в окно.
– Извините меня, – сказал он, обращаясь к дочери, – но я ищу мисс Джеллохэд Маккрекен.
– Это я – Джеллохэд Маккрекен.
Эймос просунул голову дальше.
– Нет, – сказал он, – я признаю сходство, но настоящая Джеллохэд Маккрекен никогда не путешествует без своей куклы.
– Да вот же Каддли! – Джессика, приходя в радостное возбуждение, показала куклу. – Видишь? Видишь?
– Тогда вы действительно она. Выходит, что я ваш отец. А это, вероятно, мое такси. – Он сел в машину и захлопнул дверцу. – И значит, это моя жена.
– Ненормальный, – сказала Лайла.
– Почему ты уходил? – спросила Джессика.
– Мне надо было проветриться.
И все трое неожиданно рассмеялись, каждый по своей причине.
Наконец, они прибыли к собору Святого Павла.
– Оказывается, он все еще на месте, – заметил Эймос, когда такси остановилось у парадной лестницы.
– Прекрати, – сказала Лайла, выходя из машины, – перемирие – есть перемирие.
– Можно я заплачу водителю? – спросила Джессика.
– Послушай, Джеркхэд, если я дам тебе деньги, где уверенность, что ты не удерешь к границе?
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – подпрыгивала от нетерпения Джессика.
Эймос взглянул на счетчик. Потом выудил из бумажника банкноту:
– Скажи ему, чтобы сдачу оставил себе. Увидишь, как он рассердится.
Джессика просунула деньги в прорезь перегородки:
– Сдачу оставьте себе.
– Благодарю вас.
– Видишь? Он на меня не рассердился! – И первая полезла из такси. – Сегодня я буду лидером, ладно? Где мамочка? – Она оглянулась. – Вот она! – и показала на Лайлу, стоявшую на верхней ступени около входа, направив на них «Майнекс». Она снимала мужа и дочь, пока они не присоединились к ней. – Это правда насчет Вилли Мэйса, папочка. Я читала своими собственными глазами.
Эймос кивнул. Джессика еще не умела читать, но с прошлого лета, обнаружив страстную отцовскую любовь к Замечательному Вилли, она каждый день просматривала счет матчей. Всегда могла определить команду Вилли, потому что Сан-Франциско было самым длинным названием в любой лиге, а найдя необходимое, искала буквы HR. Дальше было просто – она знала, как выглядит имя «Вилли» наряду с другими словами: «кошка», «собака», «Сара Ли» и «Бамбл Би Тьюна».
– Надеюсь, он завтра тоже выиграет, – продолжала Джессика.
– Я тоже, – отозвался Эймос. Они присоединились к Лайле.
– По-моему, пора войти. – Она указала на вход.
– Мы так долго и с такими мучениями добирались сюда, что наши ожидания не должны быть обмануты.
Поскольку он был измучен жарой, занят мыслями о своем ребенке и все время находился в состоянии войны со своей половиной, красота собора захватила его врасплох. Эймос застыл, как громом пораженный, в прохладной спокойной атмосфере собора, и у него невольно вырвалось:
– О!
Он был в Лондоне уже семьдесят два часа. Сначала потратил время на сон, чтобы привыкнуть к изменению временного пояса, просыпался и снова засыпал. После относительного отдыха беспорядочно начал осматривать достопримечательности – Тауэр, Биг Вен, Вестминстерское аббатство. Присутствовал при смене караула у Букингемского дворца, подняв на плечи Джессику, чтобы она могла что-то увидеть из толпы туристов. Спиной чувствовал нагрузку, и время потянулось бесконечно, просто удивительно, что его тогда не скрутил приступ. Видел зоопарк в Риджент-парке, пеликанов на Сент-Джеймс, статую пухлого Питера Пэна, отыскать которую можно только по компасу, театры на Шафтсбери авеню и на Пиккадилли, Сохо, Трафальгарскую площадь и дом под номером десять на Даунинг-стрит,[1] где, что бы ни говорили, для Эймоса всегда жили Уинни,[2] Марбл-Арч[3] с ненормальными ораторами, Харродс и Либеритс, Фортнам и Мэзонс.[4] Не говоря о двух безумных поездках на метро и семи поездках вдвоем с Джессикой на двухэтажных автобусах; правда, из семи удались только пять, потому что два раза наверху не было мест, и им пришлось сидеть внизу. Эймосу понравилось все, что он увидел в Лондоне.
Но собор Святого Павла отличался от всего ранее увиденного. Озираясь вокруг, Эймос вспоминал, что знает о соборе. Знал он очень мало. Архитектор Рен, то ли Чарльз, то ли Кристофер.[5] Ничего не знал о Хоукмуре, который тоже, скорее всего, был гением в архитектуре, но здесь участвовал лишь как подмастерье. Ни о тех мастерах, которых Рен приглашал из других мест, – Гринлинг Гиббоне из Голландии, великий Тижу из Франции, способный плести кружева из железа.
1
Даунинг-стрит, 10 – адрес дома английских премьер-министров.
2
Имеется в виду Уинстон Черчилль.
3
Триумфальная арка, построенная в 1851 г. перед Букингемским дворцом, была перенесена в Гайд-парк, впоследствии вынесена за его пределы.
4
Ряд фешенебельных универсальных магазинов.
5
Кристофер Рен (1632–1723) – архитектор, математик и астроном. Представитель классицизма. Собор Святого Павла построен в Лондоне в 1675–1710 гг.