Роман на Рождество

Совершенно не заботясь о приличиях, Даутри остановился и потянул девушку в укромную нишу, отделенную от залы бархатной портьерой.

– Так вы собираетесь за него замуж? – снова спросил моряк, задергивая за собой портьеру.

Шарлотта хотела ответить, но волнение мешало ей говорить.

Даутри наклонился к ней… Его поцелуй не отличался ни нежностью, ни великодушием, напротив, в нем были требовательность, желание во что бы то ни стало добиться своего, выяснить то, о чем она сказать не могла.

А «несчастная» старая дева наконец обрела присутствие духа, отстранилась, уперла руки в бока и с вызовом бросила:

– Еще не знаю.

Даутри выглядел смущенным, выбитым из колеи – похоже, поцелуй воспламенил кровь не одной Шарлотте.

– Вы не знаете? Чего именно?

– За кого мне выйти.

– Разве у вас есть выбор?

Шарлотта усмехнулась – сестра Мей ни за что бы не узнала ее в этот вечер: серая мышка и впрямь стала царицей Савской, повелительницей мужских сердец.

– Вильерс угрожает мне иском о нарушении брачного обещания, если я ему откажу, – сказала она. Даутри хмыкнул. – Вдобавок я его люблю, – добавила Шарлотта.

Моряк стиснул зубы.

Она шагнула к нему:

– Но теперь у меня есть вы…

– Позвольте, я не делал вам предложения, – возразил он.

«Ах, какой же ты идиот», – с нежностью подумала Шарлотта, а вслух сказала:

– В таком случае мне остается только выйти за герцога. Отныне можете обращаться ко мне «ваша светлость», чтобы быстрее освоиться с моим новым положением.

В глазах Даутри вспыхнула ярость, но тут же угасла: он заглянул Шарлотте в душу и понял, что эта женщина готова назло всем ветрам стоять рядом с ним на палубе корабля, и соленый вкус моря на губах будет ей только в радость.

– Шарлотта…

– На следующей неделе, – ответила она, гордо подняв подбородок, – я решу, какое предложение выбрать, Вильерса или ваше. Вы ведь сделали мне предложение, не так ли? Правда, забыли мне об этом сказать, но я заметила, что скрытность вообще присуща вашей натуре.

В черных глазах моряка заискрился смех. Было в них и еще что-то, отчего Шарлотта пошатнулась и прислонилась к стене, словно ей не хватало воздуха.

Впрочем, через мгновение воздуха действительно перестало хватать, потому что Даутри снова привлек Шарлотту к себе и припал к ее губам.

– Прости, дорогая, ты что-то сказала? – отсмеявшись, спросил Флетч.

– Тот молодой человек, нанятый тобой, – повторила Поппи, – где ты его нашел?

– Какой молодой человек?

– Ну тот, который прикинулся влюбленным в мою маму.

Флетч замер.

– Ах тот… – только и смог он сказать.

– Да, именно, – кивнула Поппи. – Он еще так отчаянно защищал ее доброе имя. Знаешь, у него явно есть актерские способности.

– Но не будешь же ты отрицать, что у леди Флоры слабость к смазливым юнцам? – парировал Флетч.

Он победоносно улыбнулся, но герцогиня лишь укоризненно покачала головой.

– Он сейчас здесь? – спросила она.

– Нет, конечно, – сдался герцог, – ведь это был, как бы поделикатнее выразиться, «ночной мотылек».

– Что? – округлила глаза Поппи. – Неужели? Где же тебе удалось его найти?

– Я просто спросил у одной женщины, которая разбирается в подобных делах.

– У какой женщины? – подозрительно прищурилась Поппи.

– У молодой родственницы миссис Армистед, подруги Фокса.

– Не знала, что ты знаком с миссис Армистед.

Флетч счел за лучшее прекратить танец и отвести жену в сторону.

– Надеюсь, мне не надо рассказывать, как сильно я тебя люблю, Поппи? – спросил он, с обожанием глядя на свою прелестную женушку. Она нахмурилась. – Признайся, ты меня ревнуешь? Имя той женщины Крессида, и она очень красива.

– Я не ревную, тебя, Флетч, – поспешно ответила Поппи и неодобрительно наморщила носик: – Значит, вот ты с кем водишься – с «ночными мотыльками», подружками Фокса…

– Вот и умница, что не ревнуешь, – похвалил жену герцог и в нарушение всех мыслимых приличий поцеловал ее на глазах гостей, хозяев и слуг.

Но Поппи не боялась осуждения – у нее было ощущение, что святочный костюмированный бал герцогини Бомон на годы станет любимой темой для сплетников, и на этом фоне один-два супружеских поцелуя не привлекут особого внимания.

Поскольку Вильерс пошел на поправку, шахматные матчи герцогини Бомон с мужем и выздоравливавшим герцогом, естественно, снова стали притчей во языцех.

– Вы выиграли у него? – спросила миссис Паттон у герцогини, столкнувшись с ней в дамской туалетной комнате.

– Сомневаетесь в моих силах? – подмигнула ей герцогиня.

– Нет, что вы! Какие могут быть сомнения, особенно после того, как вы недавно разбили меня наголову.

– А вы выиграли у меня вчера вечером, – напомнила Джемма. – Как ловко у вас получился тот ход ладьей, вы меня просто обвели вокруг пальца.

– К сожалению, победы у меня случаются редко, но тем они желанней. Итак, вы выиграли партию у своего супруга, а партию с Вильерсом закончили?

– Увы, – нахмурилась Джемма.

– Так вы не выиграли?

– Он жертвовал и жертвовал фигуры, отдал чуть ли не все. Блестящий, жесткий и хитроумный игрок.

– Значит, оба матча продолжатся, и будут сыграны третьи партии, они же финальные, – констатировала миссис Паттон. – Очень увлекательно!

– А финальные партии мы сыграем с закрытыми глазами, – уточнила Джемма.

– И как я слышала, в… – замялась деликатная миссис Паттон.

– В кровати, – закончила за нее Джемма.

– И вы окажетесь в кровати с Вильерсом! – с мечтательным видом произнесла миссис Паттон. – В Англии нет ни одной замужней шахматистки, которая бы за такую возможность не пожертвовала бы ферзя.

– Вильерс отказывается возобновлять матч до полного выздоровления, то есть до истечения шести месяцев.

Миссис Паттон рассмеялась:

– А со своим супругом вы сразу разыграете партию?

– Не знаю, – покачала головой герцогиня, поправляя непослушный локон. – Я выиграла у него некоторое время назад, и у нас пока не было времени обсудить эту тему. Обсудим в ближайшем будущем…

Эпилог

Детская комната в загородном доме герцога Флетчера

25 декабря, семь лет спустя

– «Как в нашу бухту на Рождество три корабля с парусами пришло. На Рождество, на Рождество», – фальшиво и с большим усердием, свойственным всем лишенным музыкального слуха, но жизнерадостным детям, напевала маленькая девочка.

– Три корабля, три корабля приплыли к нам издалека, – присоединился к ее тоненькому голоску сильный, звучный баритон отца.

А потом раздался возмущенный детский визг – это отец подхватил юную певицу и посадил ее себе на плечи. Да и кто бы на ее месте не завопил что есть мочи от подобной бесцеремонности?

– Хватит, папа! – воскликнула крошка Клементина, цепляясь ручонками за волосы герцога Флетчера. – Ты больше не должен так делать. Grandmere[27] сказала, что я – юная леди и мне неприлично кричать. Из-за тебя я нарушила приличия!

Отец послушно снял малышку с плеч, отчего комната огласилась вскриком даже громче прежнего, который привлек внимание еще одного существа, находившегося в комнате.

Герцог даже не успел сообразить, что происходит, как две пухлых ручонки обхватили его щиколотки и острые зубки сомкнулись на его облаченной в шелковый чулок ноге.

– Отпусти Клемми! – потребовал тонкий голосок, чуть приглушенный набившимся в рот шелком. – Ты, папа, плохой! Отпусти Клемми!

– Только не порви чулок, Александр, – попросил Флетч, ставя Клементину на пол так поспешно, что ее кудряшки разлетелись по плечам, как пучок рылец на кукурузном початке. – Ну все, конец чулкам, – простонал герцог, отцепляя сынишку от ноги. – Что скажет наш бедный Мортон?!

Но куда там! Александр, конечно, и не думал о камердинере, раз ему представилась возможность вдоволь повозиться с отцом и даже его поругать:

27

Бабушка (фр.).