Страсти Челси Кейн

ГЛАВА XXI

– Ты избегаешь меня! – сказала Челси Хантеру, лишь только тот открыл дверь своего дома. Стоя на пороге под пронизывающим ветром, Челси спрятала руки в рукава своего свитера. Теперь, в начале ноября, вечерами землю сковывал мороз. Она переминалась с ноги на ногу. Из жилища Хантера доносились звуки Девятой симфонии Бетховена. – Ты не бываешь в карьере, когда я там, – кричала Челси, стараясь не сорвать голосовые связки. Стереопроигрыватель Хантера был включен на полную мощность. – И в офисе не показываешься, если знаешь, что я на рабочем месте. И в церковь не заходишь, если я присутствую на службе.

– Я вообще никогда не хожу в церковь, – отозвался Хантер, глядя на ее живот, заметно увеличившийся за последние недели. – Удивляюсь, как это они тебя туда пускают!

– А что им еще остается? – усмехнулась Челси. – Ведь я пожертвовала церкви новый орган! Пастор настоял, чтобы я сидела на передней скамье. Поэтому там мы с ребенком и помещаемся! – Челси уже несколько недель как начала носить специальную одежду для беременных, и ее будущий ребенок, словно восприняв это как сигнал к действию, вырос за это время не меньше чем вдвое. И когда Челси проходила между рядами скамей к почетному месту, отведенному ей пастором, живот ее, к вящему негодованию и смущению прихожан, был заметен всем и каждому.

– Побьюсь об заклад, что нашим старушенциям это пришлось по вкусу! – развеселился Хантер.

Челси улыбнулась еще шире.

– Ты угадал. Они просто в восторге!

Хантер внезапно посерьезнел и, засопев, отвел глаза в сторону.

– Можно мне войти? – спросила Челси, передернув плечами. – Здесь несколько прохладно…

– Ты никак снова пришла жаловаться на одиночество и отсутствие собеседников?

– Нет, я больше не одинока. Бак – прекрасный собеседник, терпеливый и внимательный. Но я беспокоюсь.

– О чем бы это?

– О тебе.

Она вытянула руки вперед, почти касаясь его груди и тем самым давая ему возможность уклониться от ее прикосновения, если он того пожелает. Хантер отпрянул в сторону, и Челси вошла в дом. Звуки симфонии стали громче. Оглянувшись, она увидела, что Хантер неподвижно стоит у закрытой двери.

– Ты не мог бы немного приглушить звук?

– Мне нравится и так!

– Но у меня мысли разбегаются от этого грохота!

– Если тебе надо поразмыслить о чем-то, поезжай к себе домой!

Бросив на него взгляд, исполненный негодования, Челси подошла к проигрывателю и убавила громкость. Облегченно вздохнув, она пробормотала:

– Соседи, надо полагать, в восторге от этого грохота!

– Поэтому я и включаю его на полную мощность!

Такая бесцеремонность по отношению к соседям, разумеется, не делала Хантеру чести, но в данный момент Челси гораздо сильнее интересовали размер и состав его коллекции записей. Хантер несомненно был большим знатоком и любителем классической музыки.

– Ты никогда не рассказывал мне, откуда у тебя любовь к классике.

– Нет.

Она всем своим видом выразила нетерпеливое любопытство.

После довольно продолжительного молчания Хантер нехотя произнес:

– Мальчишкой я, бывало, каждую субботу таскался на симфонические концерты.

– Хантер!

– Тебе-то что до этого?

– Мне хочется знать!

– Моя мать любила классику. Этого с тебя довольно? Челси сочла его интерес к серьезной музыке одной из важных сторон его личности, во многом объяснявшей склад его характера и мировоззрение. Сознание того, что между ними так много общего, радовало ее.

– Да. Этого довольно. Но не скажешь ли ты мне, в чем все-таки дело?

– Дело только в том, что тебя это совершенно не касается!

– Но меня беспокоит твое поведение, – возразила Челси, пряча руки в карманы куртки и глядя на него в упор. – Мне казалось, что мы с тобой так хорошо понимаем друг друга.

Хантер молчал, обхватив руками плечи.

– Я что-нибудь не так сказала? – забеспокоилась Челси. – Я обидела тебя?

Но Хантер снова не произнес ни звука, лишь равнодушно пожал плечами.

– Может быть, кто-нибудь сказал тебе обо мне что-то неприятное, и это расстроило тебя? – предположила она. Мало ли какие сплетни могли распускать горожане об отце ее ребенка или о ней самой, о ее родителях, о ее фирме в Балтиморе, наконец, о ее планах на будущее…

Хантер покачал головой.

Поняв, что он не собирается говорить с ней об этом, Челси вынула из кармана рисунок серебряного ключика, сделанный ею по совету Нолана, и показала его Хантеру.

– Ты ничего о нем не знаешь?

Хантер скользнул по рисунку взглядом и нехотя произнес:

– Нолан показывал мне такую же картинку. Где ты его взяла?

Она рассказала ему о серебряном ключе все, что было известно ей самой, и добавила:

– Я хотела бы, чтобы ты помог мне выяснить, откуда он взялся и куда он делся.

– Меня?! – изумился Хантер. – Но почему именно меня?!

– Потому что ты мне нравишься. И я тебе доверяю. Он взглянул на нее с вызовом и насмешкой.

– Я не из тех, кто нравится. И кому доверяют.

– Кто тебе это сказал?

– Я получаю подтверждения этому на протяжении всей своей жизни от всех, с кем меня сталкивает судьба.

– Ты ошибаешься. Джадд симпатизирует тебе. Парни на работе уважают и ценят тебя. Ты не доверяешь людям и, стоит им проявить к тебе участие, уходишь прочь и заявляешь, что тебя никто не любит!

– Спасибо вам, доктор Фрейд! Вы мне замечательно все объяснили!

Челси хихикнула.

– Хотела бы я, чтобы здесь сейчас оказалась Сидра. Вот бы она посмеялась над нами! – Челси очень скучала по Сидре. Они часто разговаривали по телефону, но разве эти разговоры могли заменить их совместные пробежки, когда, сбиваясь с дыхания и обливаясь потом, они рассказывали друг другу о самом сокровенном? – Ты помнишь Сидру? Она была у меня на приеме.

– Я ее помню.

– Ты просто заинтриговал ее своим видом.

– Как и большинство других женщин, с кем мне доводилось встречаться.

– Если она приедет ко мне в гости еще раз, ты пригласишь ее куда-нибудь?

– Я не имею привычки приглашать женщин куда-либо. Я делаю свое дело и ухожу.

– "Свое дело"! – передразнила его Челси. – Как ты можешь так говорить? Сидра – очень привлекательная женщина! И она вовсе не страдает от отсутствия кавалеров, которые готовы приглашать ее куда угодно!

Хантер равнодушно взглянул на нее и отвернулся.

– Ну хорошо, – примирительно проговорила она. – Не хочешь – не надо. Но ты поможешь мне отыскать ключ?

Он уперся руками в бедра. Взгляд его стал жестким и неприязненным. В эту минуту он был как две капли воды похож на Оливера.

– Что же я, черт побери, могу сделать для того, чтобы он нашелся?

– Расспросить всех, кого сможешь.

– Этим вовсю занимается Нолан.

– Но ведь ты знаешь многое и многих здесь и в Корнере. – Челси понимала, что заниматься поисками ключа следовало как можно более активно, но сама она не могла спрашивать о нем незнакомых людей. Делать это следовало кому-либо из местных жителей. – Люди охотнее поделятся тем, что они знают, с тобой, чем с Ноланом или со мной. Ведь кто-то наверняка знает, куда он делся.

– А от чего он, ты знаешь? – спросил Хантер, окинув ее изучающим взглядом.

– Мне сказали, что такой ключ может подходить к музыкальной шкатулке, – ответила Челси, выдержав его взгляд.

– Но у тебя ведь, насколько мне известно, ее нет. Зачем же тогда тебе этот ключ?

– Потому что он мой! – воскликнула она, сжав руки в кулаки. – И принадлежит мне по праву! Это единственная вещь, доставшаяся мне от моих родителей! И я очень хочу найти его. А если это окажется невозможным, то мне хотелось бы узнать, кто дал его адвокату, который послал его моей матери.

– А что тебе известно о самом адвокате?

– Совершенно ничего. Я как в тумане. Похоже, что все, имевшие хоть какое-то отношение к моему удочерению, уже умерли. В Балтиморе этим занимался поверенный моих родителей, но его давно уже нет в живых, и никаких записей о совершенном акте в его бумагах не осталось. Моя мать родила меня дома, а не в больнице, поэтому роды не были соответствующим образом зарегистрированы. Я спрашивала Нейла, не обращалась ли какая-нибудь беременная женщина в больницу Норвич Нотча для обследования или консультации незадолго до моего рождения. Но он ответил, что нет. Вернее, обращалась только одна, и это была твоя мать! Я надеялась, что узнаю правду от повитухи…