Страсти Челси Кейн

Оставив «блайзер» во дворе, Джадд и Челси прошли в дом. Бак, поджав хвост, проскользнул в дверь вслед за ними, улегся у порога и тихо, жалобно заскулил. Джадд снял куртку и, бросив ее в прихожей, прошел в ванную. Через минуту оттуда раздался шум льющейся из душа воды. Челси направилась в кухню, чтобы вымыть посуду и подмести пол. Она знала, что ей будет стоить немалого труда привести все в порядок и расставить по местам. Но оказалось, что рабочие "Плам Гранит", преисполненные сочувствия к горю Джадда, вымыли и посуду, и пол, не оставив нигде ни пятнышка, ни соринки.

Челси прошла в гостиную и села на пол у камина. Она добавила в едва тлеющий огонь несколько поленьев, и они занялись одно за другим. Через несколько минут ярко-оранжевые языки пламени с шипением взметнулись ввысь. Камин этот был сложен руками покойного Лео. Как и изгородь вокруг дома, как и множество других каминов, печей и изгородей. Лео вырастил и воспитал Джадда. Теперь, после смерти, он продолжал жить в творениях своих рук, в сердцах тех, кто знал и любил его.

Из прихожей вышел Бак. Стуча когтями по полу, он подошел к Челси и ткнулся носом ей в шею. Она погладила его по голове, и пес, вздохнув, понуро поплелся на свой коврик в комнате Джадда.

В ванной по-прежнему шумела вода. Челси представила себе, как Джадд, стоя под обжигающим душем, все никак не может согреться, ибо сердце его сжато холодной рукой отчаяния. Она вспомнила, каким холодным и пустым казался ей весь мир после смерти Эбби. В течение нескольких недель она ощущала внутри и вокруг себя лишь ледяную пустоту.

Ей хотелось рассказать об этом Джадду и уверить его, что со временем боль его станет менее острой, но она отказалась от этой мысли. Когда умерла Эбби, она предалась безысходному горю и вовсе не стремилась избежать страданий, которые причинила ей эта невосполнимая утрата. Она винила себя в том, что осталась жива, и ей казалось, что лишь терзания и муки, которые она испытывает, могут хотя бы отчасти искупить эту вину. Слова соболезнований, которые она слышала от знакомых, не могли воскресить Эбби. И никакие ее самые искренние и проникновенные слова не вернут Джадду отца.

Внезапно звук льющейся воды стих. Челси поспешила на кухню и приготовила какао, надеясь, что ей удастся уговорить Джадда выпить хоть глоток для поддержания сил. Она вернулась в гостиную с чашкой в руках. В камине по-прежнему ярко горел огонь, и громкий треск поленьев эхом разносился по всему дому. Без Лео жилище Стриттеров словно опустело, и даже Челси, хотя она стала бывать здесь сравнительно недавно, отчетливо ощутила это.

Она опустилась в кресло и, задумчиво глядя в огонь, ждала появления Джадда. Он неслышными шагами вошел в комнату и, остановившись у камина, оперся локтями о высокую каменную решетку, бессильно свесив голову. Он был в одном белье, с его мокрых волос стекала вода.

Глядя на него, чувствуя, каким безысходным горем полна его душа, любя – да, любя – его, Челси не могла побороть в себе желания утешить его, прильнуть к его груди в порыве сочувствия и сострадания. Она вскочила на ноги и, подбежав к нему, обняла его, крепко, что было сил прижавшись к нему. Она знала, что Джадд без слов поймет ее.

Первые несколько секунд он оставался безмолвен и недвижим, но затем из горла его вырвался хриплый стон, полный боли. Он стиснул плечи Челси и выкрикнул ее имя.

– Я здесь, – отозвалась она. – Я с тобой. Снова издав болезненный стон, он провел дрожащими руками вдоль ее тела, затем, слегка отстранив ее, легко, едва ощутимо коснулся ее грудей и живота.

– Это жизнь! Жизнь! – воскликнул он, словно бросая вызов той смертной тоске, которая стремилась безраздельно завладеть его душой. Взяв ее за подбородок, он вдруг прильнул к ее губам в страстном, требовательном поцелуе.

Челси бросилась к нему в порыве любви и сострадания, вовсе не ища физической близости с ним, но теперь ее охватило бурное, неистовое желание, показавшееся ей столь же естественным, как и ее любовь, и сочувствие, и горечь утраты.

Он снял с нее свитер и, когда оба они опустились на колени подле камина, принялся расстегивать пуговицы на ее блузке, целуя ее лицо, шею и грудь. Движения его были страстными и порывистыми, но вместе с тем в них чувствовалось отчаяние, стремление избавиться от владевшей им боли и прильнуть к Челси как к источнику жизни, надежды и любви. Она с готовностью отзывалась на его ласки, и желание отдать ему всю себя без остатка охватило ее с неудержимой силой.

Он снял с нее нижнюю рубашку и долго не отрываясь смотрел на ее округлившийся упругий живот. Словно выполняя некий священный ритуал, он бережно обнял ладонями это вместилище новой жизни, и вдруг ребенок начал шевелиться, расправляя свои крохотные члены, как будто прикосновение Джадда пробудило его ото сна. Углы губ Джадда тронула едва заметная улыбка, исполненная нежности и горечи. Ребенок продолжал двигаться, и Джадд держал ладони прижатыми к животу Челси, пока он не затих.

Челси не сводила с него нежного, влюбленного взгляда. Джадд издал короткий гортанный звук и привлек ее к себе. На несколько мгновений они застыли в этой позе. Никогда еще она не испытывала такого полного единения с Джаддом. Челси казалось, что в эти минуты душа его полностью раскрылась перед ней. Он стремился вобрать в себя всю ее, чтобы заполнить ею зиявшую в его душе пустоту, и она с радостью шла навстречу его желанию.

Движения его были исполнены неистовой, нетерпеливой страсти, но вместе с тем так бережны и осторожны, что он, не причинил ей ни боли, ни даже малейшего неудобства.

Уже под утро, вконец изможденный, он уснул тяжелым сном, держа Челси в объятиях. Ей казалось, что она способна часами лежать подле него, не шевелясь, и любоваться им. Все эти месяцы вынужденной разлуки ей так недоставало его близости, тепла его сильного, мускулистого тела. Эту потерю ей не могли возместить одеяла и пледы, в которые она куталась, работа, которая поглощала почти все ее время, и даже ожидание ребенка, день ото дня становившееся все нетерпеливее. Она не могла отвести взгляда от его бледного лица с заострившимся носом и резко обозначившимися скулами. Глаза ее то и дело наполнялись слезами радости и скорби, и слабая улыбка, полная нежной горечи, не сходила с ее губ.

Но вот веки ее отяжелели и, поцеловав его в плечо, она прошептала:

– Я люблю тебя, Джадд! – и в то же мгновение уснула.

ГЛАВА XXII

Донна редко обращалась за чем-либо к Оливеру. Она не считала его ни отзывчивым человеком, ни внимательным, любящим отцом. Но теперь она как никогда прежде нуждалась в его поддержке.

Она была уверена, что застанет его одного, поскольку Маргарет все дни напролет пропадала на бесконечных заседаниях, собраниях и дружеских встречах тех обществ и комитетов, членом которых она состояла. Донна не отрываясь смотрела в широкое окно витрины, пока не убедилась, что к величественному каменному дому, фасадом выходившему на площадь, подъехал грузовик компании "Плам Гранит". Оливер вернулся домой.

Мэтью сидел за кассой. Двух недель оказалось достаточно, чтобы неглубокая рана на бедре, нанесенная ему братом-рогоносцем, почти полностью зажила.

Но душевные раны не затягиваются так быстро, и Донна до сих пор не могла оправиться от случившегося. Остальные члены их клана вскоре после происшествия зажили своей прежней жизнью, но для Донны День Благодарения оказался своего рода поворотным рубежом. Она наконец приняла решение, которому так долго – слишком долго – противилась.

– Я пошла к отцу, – сказала она Мэтью и, не дожидаясь его ответа, направилась к выходу из магазина. После кровавого скандала в доме Фарров Мэтью не стал относиться к ней иначе, напротив, он держался даже более самоуверенно и при каждом удобном случае старался оскорбить и унизить Донну. Зато ее реакция на эти каждодневные проявления его грубой, низменной натуры в корне изменилась. Она просто перестала реагировать на его поступки, твердо решив в самое ближайшее время возбудить дело о разводе.