Двенадцатая карта

Кара сказала:

— Образ «Повешенного» не имеет ничего общего с насилием или смертью, он означает духовную неопределенность, ожидание. — Она покачала головой: — Это не та карта, какую мог бы выбрать убийца, разбирайся он хоть немного в таро. Тут подошла бы «Башня» или один из младших арканов масти «мечей» — именно они предрекают дурное.

— Значит, он выбрал ее только из-за того, что ему она показалась зловещей, — резюмировал Райм. — И еще потому, что планировал задушить, то есть «повесить», жертву.

— Думаю, так.

— Спасибо, — сказал Райм.

Сакс тоже ее поблагодарила.

— Пора возвращаться — надо еще репетировать. — Кара пожала Женеве руку: — Надеюсь, у тебя все обойдется.

— Спасибо.

Кара направилась к выходу, но у самой двери обернулась и посмотрела на девушку:

— Ты любишь фокусы и магические представления?

— Мне редко приходится выбираться, — сказала Женева. — Школа отнимает много времени.

— В общем, так. Через три недели у меня представление. Если тебе интересно, вся информация на билете.

— Где-где?

— На билете.

— Но у меня нет билета!

— Конечно, есть. В сумочке. Ах да, для чего там цветок? Считай его талисманом на удачу.

Кара вышла. Все услышали, как хлопнула дверь.

— О чем это она? — недоуменно спросила Женева, глядя на закрытую сумочку.

Сакс рассмеялась:

— А ты посмотри.

Расстегнув молнию, Женева заморгала от удивления. Внутри лежал билет на представление Кары, а рядом — сухая фиалка.

— Как она это сделала? — прошептала Женева.

— Нам ни разу не удалось ее подловить, — ответил Райм. — Одно ясно: она чертовски ловкая.

— Вот уж точно. — Девушка приподняла цветок.

Взгляд детектива привлекла карта, которую Купер пришпиливал к доске для улик рядом с распечаткой.

— Итак, выбором карты преступник только создает видимость, будто нападение совершено по оккультным мотивам. На самом деле он понятия не имеет о ее истинном смысле. А значит… — Райм умолк, разглядывая таблицу с уликами. — Господи!

Остальные уставились на него.

— Что? — спросил Купер.

— Мы все неверно истолковали.

Селлитто оторвал пальцы от лица.

— То есть как?

— Помните отпечатки на предметах из «набора насильника»? Свои он стер, так?

— Так, — подтвердил Купер.

— Но все-таки отпечатки там есть, — развивал мысль Райм. — И скорее всего принадлежат кассирше, поскольку совпадают с отпечатками на чеке.

— Верно. Ну и что? — Селлитто пожал плечами.

— А значит, свои он стер еще до того, как подошел к кассе. Прямо там, в магазине.

Никто не проронил ни слова. Райма задело, что никто не уловил его мысль. Он продолжал:

— Преступник и хотел, чтобы на всех предметах остались отпечатки кассирши.

Сакс догадалась:

— Он планировал оставить пакет на месте нападения специально для нас.

Пуласки понимающе закивал:

— Иначе он бы стер все отпечатки, когда принес покупку домой.

— Вот именно, — с торжествующими нотками в голосе произнес Райм. — Думаю, улики он подбросил специально, чтобы изобразить изнасилование по каким-то оккультным мотивам. Так-так… давайте-ка отступим на шаг.

Райма позабавило, как при этих словах Пуласки смущенно глянул на его ноги.

— Преступник застает Женеву в музее. Вряд ли подходящее место для преступления на сексуальной почве. Дальше наносит ей по голове — вернее, по манекену — удар такой силы, каким можно не только надолго оглушить, но и убить. Если так, то зачем ему перочинный ножик и клейкая лента? А еще он оставляет карту таро, которая, как ему кажется, выражает угрозу. Нет-нет, на попытку изнасилования не похоже.

— Что же он тогда замышлял? — спросил Селлитто.

— Вот это-то мы и должны выяснить. — Райм немного подумал, затем спросил: — Ты говоришь, доктор Бэрри ничего не видел?

— Так он сам мне сказал.

— И тем не менее наш объект возвращается и убивает его. — Райм нахмурился. — А еще наш мистер Десять-девять расколошматил аппарат для микрофиш. Он ведь профессионал, подобные припадки гнева вряд ли ему свойственны. От него вот-вот уйдет жертва, а он принимается громить вещи только лишь потому, что у него не задался денек? — Райм посмотрел на Женеву: — Ты сказала, что читала какую-то старую газету?

— Да, журнал, — уточнила школьница.

— На том аппарате для микрофиш?

— Ага.

— Вон те кассеты? — Райм кивнул на большой полиэтиленовый пакет с коробкой под микрофиши, которую Сакс прихватила с собой из библиотеки. Места под кассеты один и три пустовали.

Женева проследила за его взглядом и утвердительно кивнула:

— Да, недостает как раз той статьи, которую я читала.

— Ты изъяла ту, что была в аппарате?

Сакс ответила:

— Кассет в аппарате не было. Наверно, забрал с собой.

— И аппарат разбил, чтобы мы не заметили пропажу. О-о, уже интереснее. В чем мотив?

Селлитто усмехнулся:

— Я думал, мотив тебя не волнует. Только улики.

— Лон, смотря для чего нам нужен мотив. Одно дело, если мы хотим выстраивать на нем доказательство вины подсудимого, что в лучшем случае будет натяжкой, и другое — если ищем улики. Скажем, человек застрелил партнера по бизнесу из пистолета, который, как мы доказали, хранился в его гараже, был заряжен пулями, купленными им же, судя по чеку с его же отпечатками пальцев. Тогда какая разница, почему он убил: потому что его заставила собака, говорящая человеческим голосом, или потому что убиенный спал с его женой? Улики — вот что решает дело. Но если у нас нет ни пуль, ни оружия, ни квитанций, ни следов протекторов? Тогда возникает резонный вопрос: за что поплатилась жертва? Ответ выведет нас на улики, которые не оставят сомнений в виновности подозреваемого. Извиняюсь за лекцию, — добавил Райм без капли сожаления в голосе.

— Настроение уже ни к черту? — спросил Том.

— Я никак не могу уловить что-то важное, и мне это не нравится, — проворчал Райм.

Заметив, как Женева сдвинула брови, он спросил:

— В чем дело?

— Ну… я тут вспомнила… Доктор Бэрри говорил, что кто-то еще интересовался тем же номером журнала. Просил его почитать, но доктор Бэрри сказал — надо дождаться, пока я закончу.

— Он упомянул, кто это был?

— Нет.

Райм подумал, потом сказал:

— Так-так, давайте-ка поразмыслим. Библиотекарь сообщает объекту, что ты интересовалась тем же журналом. Тот собирается кассеты украсть, а тебя — ликвидировать, потому что ты статью либо прочитала, либо вскоре прочтешь. — Райм, конечно, вовсе не был убежден в реальности такой ситуации, но своими успехами в криминалистике среди прочего был обязан тому, что никогда не отказывался рассматривать самые смелые версии. — И забрал он как раз ту статью, которую ты читала, верно?

Девушка кивнула.

— О чем в ней шла речь?

— Да ничего серьезного, об одном моем предке. Для нашего историка «предки» — любимая тема, вот нам и задали написать о семейных корнях.

— И кем был твой предок?

— Прапрапра-кто-то-там — вольноотпущенник. Я пришла в музей на прошлой неделе и узнала, что в одном номере «Иллюстрированного еженедельника для цветных» есть про него статья. Журнала в библиотеке не оказалось, и доктор Бэрри пообещал принести микрофишу из хранилища. Ее как раз недавно вернули.

— О чем говорилось в статье? — настойчиво повторил Райм.

Девушка на секунду смутилась, затем раздраженно пересказала:

— Чарлз Синглтон, мой предок, был рабом в штате Виргиния. Затем хозяин по идейным соображениям освободил всех невольников. Поскольку Чарлз с женой давно жили в доме хозяина и даже обучали детей хозяина чтению и письму, тот подарил им ферму в штате Нью-Йорк. Чарлз участвовал в Гражданской войне, потом вернулся домой, а в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году его обвинили в краже из фонда образования для черного населения. К тому моменту, когда заявился мужчина в маске, я успела дочитать, как Чарлз, спасаясь от полиции, прыгнул в реку.