Она была актрисою

Короче, в этом смысле все складывалось как нельзя лучше. Правда, возникли неприятности совсем иного рода. Кирилл подкараулил Вику в коридоре и мрачно заявил:

— Значит, выдали меня своему кавалеру? Спасибо! Вот как вы меня, значит, цените?

— Но, Кирилл! — попыталась оправдаться она. — Мне ничего другого не оставалось. Я уверена, все разъяснится, и ничего страшного не произойдет. Игорь Витальевич просто собирает сведения, вот и все.

— Да, но почему именно обо мне?

— Обо всех.

— Вот как? Что-то незаметно. Ну, так знайте! Если вы рассчитываете, что я и дальше буду вести себя, как дурак, то зря. Подставлять шею под удар — ищите для этого других. Вы меня хотите опустить, так я сам кого хочешь опущу, понятно? Как вы со мной, так и я с вами, понятно?

Вике было не очень понятно, однако уточнять она сочла неуместным. Пусть сперва остынет, нельзя выяснять отношения сгоряча. Вон, даже перешел на блатной жаргон — это Кирилл-то, всегда такой сдержанный! Нет, следует пока держаться от него подальше. И она поспешно юркнула в зал.

В новой Марининой пьесе было две героини-подружки, и на сей раз главной ролью оказалась Дашенькина, а Наташина второй. Девочки принялись за читку текста по ролям, сперва довольно невыразительно, но потом все больше увлекаясь. Увлеклась и Вика. Когда эпизод был сыгран, Талызин тихо произнес:

— Вот общаешься с актерами, люди себе и люди, ничем не отличаются от нас, а стоит им выйти на сцену, как все меняется. Именно это очаровывает в театре.

— Да, — кивнула Марина, — я сама часто об этом думаю. — И она задумчиво продекламировала:

— Над черной слякотью дороги

Не поднимается туман.

Везут, покряхтывая, дроги

Мой полинялый балаган.

Лицо дневное Арлекина

Еще бледней, чем лик Пьеро,

И в угол прячет Коломбина

Лохмотья, сшитые пестро.

Тащитесь, траурные клячи!

Актеры, правьте ремесло,

Чтобы от истины ходячей

Всем стало больно и светло!

— Удивительно точно, — согласился Талызин, и голос его, дрогнув, зазвучал незнакомо. — И истина-то ходячая, и балаган полинялый, а больно и светло все равно становится.

А Вика вдруг увидела этот балаган, и пестрые лохмотья, и бледные лица, словно давно знакомая картина всплыла неожиданно в памяти, заставляя сердце замирать то ли от счастья, то ли от горя.

— Маринка, неужели это ты сочинила? — почти в ужасе спросила она.

Подруга легко засмеялась.

— Спасибо, Вичка! Если б я могла такое сочинить… Это Блок написал, Александр Александрович.

Вика повернулась к следователю и по глазам его поняла, что он-то узнал автора сразу, и ей стало настолько тошно, что на глазах выступили слезы. Вот эти двое стоят и понимают друг друга с полуслова, а она между ними, как последняя дура! Ладно, забыла стихотворение, она не слишком-то любила стихи, но ведь так легко было притвориться, что прекрасно помнишь, здесь же не школа, никто не проверит, а она добровольно взяла и выставила себя на позор перед чужим человеком! Лучше б ей никогда его не встречать, раз в его присутствии она отвратительно глупеет! А уж по контрасту с умной Мариной, наверное, кажется Талызину полной идиоткой. Слава богу, что он ей совершенно безразличен, а то страшно представить, сколько страданий он бы ей принес. Откуда только некоторые взяли, будто она ему нравится? Он ее, конечно, презирает.

Вика рискнула вновь обернуться к Игорю Витальевичу и обнаружила, что тот с трудом сдерживает улыбку. Издевается над ней, да еще с Маринкой на пару?

Впрочем, Марина, похоже, думала о другом. Она взглядом оценила расстояние до сидевшего у противоположной стены Сосновцева и быстро произнесла:

— Я еще не поблагодарила вас, Игорь Витальевич.

— За что?

— За это.

Она кивнула в сторону сцены, где девчонки изучали следующий кусок пьесы.

— А, это! Благодарите Викторию Павловну. Идея ее, я был простым исполнителем. У Виктории Павловны мышление истинного стратега.

Вика насупилась, почуяв издевку, и Талызин, вежливо кивнув, ретировался к Кириллу.

— Ты просто гений, Вика, — потрясенно констатировала Марина. — Мне бы подобный финт даже в голову не пришел.

— Издеваешься?

— Господи, Вика! Да ничего подобного! Ум ведь не в том, чтобы помнить кучу ненужных сведений, а в том, чтобы наименьшим количеством действий достигать наилучшего результата. Ручаюсь, Талызин, как практик, в неописуемом восторге.

— Что-то незаметно!

— А ты на него не смотришь, поэтому тебе и незаметно, — пояснила подруга. — А мне очень даже заметно.

Настроение у Вики моментально повысилось, и она рискнула спросить:

— Марина, а скажи мне честно… Вот все эти цитаты, ты их зачем заучивала? Тебе же это по специальности не нужно, это скорее мне. И много это у тебя заняло времени? Хотя бы примерно.

— Я не знаю, — растерялась Марина. — Я не заучивала, они как-то сами…

— Вот счастливая!

— Тоже мне, отыскала счастливицу. Я вот теперь решила не портить больше отношений с Сосновцевым. Как ни противно, но надо быть с ним милой, правда?

— Ну, конечно! Он с его самомнением быстро решит, что ваша ссора объяснялась твоим женским кокетством. Вот только надо остерегаться, чтобы снова не стал приставать.

— Конечно, я знаю верный способ навеки его отвадить, — огорченно заметила собеседница, — но применить опасаюсь.

— Какой способ? — заинтересовалась Вика.

— А начать за ним бегать, демонстрируя всепоглощающую страсть.

— И — что?

— Его это быстро отпугнет. Только, боюсь, недостаточно быстро.

— Ты, конечно, умная, — хмыкнула Вика, — но иногда выдумываешь совершенно дурацкие вещи. Мужчинам очень даже нравится, когда им демонстрируют всепоглощающую страсть.

— Смотря каким мужчинам и смотря как демонстрировать. Если человек начинает чувствовать себя дичью, его естественная реакция — поскорее скрыться. Особенно если он обладает повышенной вредностью, как наш директор.

Вика собиралась возразить, однако не успела — тет-а-тет прервала Тамара Петровна. К сожалению, ее новая бесцеремонная манера поведения вовсе не исчезла — наоборот, скорее усугубилась.

— Виктория Павловна! Как удачно сегодня началась репетиция новой пьесы, правда? Девочки в ударе, особенно Дашенька. Я рада, что ей снова представится возможность блеснуть. Только, по-моему, присутствие следователя их, бедненьких, смущает. Вы наверняка это тоже заметили, правда?

И Тамара Петровна, нелепо подмигнув, продолжила:

— Он, конечно, хороший человек и к вам прекрасно относится, но его присутствие на репетициях совершенно ни к чему. Из-за девочек, разумеется, а не по какой другой причине. Если вы стесняетесь ему об этом сказать, могу намекнуть я. Он человек интеллигентный и не захочет нам мешать. Но, знаете, даже интеллигентный человек, если он посторонний… тем более, т а к о й посторонний, — она понизила голос, — он может… Зачем же нам рисковать? В смысле, рисковать успехом новой пьесы. Ее успех теперь, когда с нами больше нет Евгения Борисовича, — наш последний шанс. Так вы доверяете мне объяснить Игорю Витальевичу ситуацию? Не сомневайтесь, я сумею так, что он не обидится.

— Но я сама попросила его прийти! — несколько ошарашенная, сообщила Вика.

Собеседница осеклась, затем осторожно произнесла:

— Вы считаете, так будет лучше? Я в этом не уверена. Знаете, он человек с двойным дном. Хотя… разумеется, решать вам. По крайней мере, имейте в виду — я всегда готова вас поддержать…

Она как будто ждала ответа, и Вика ответила:

— Спасибо, — поскольку ничего другого не пришло в голову.

Однако Тамара Петровна продолжала настойчиво заглядывать в лицо, что было Вике довольно неприятно. Но искать предлога прервать странную сцену не пришлось. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Галина Николаевна.

Она была одета так, словно собралась на прием к английской королеве, дабы обсудить с нею вопросы благотворительности. Элегантнейший костюм, дивной красоты шляпка, туфли и сумочка из змеиной кожи да ожерелье из жемчугов, слишком крупных для того, чтобы быть натуральными, и тем не менее, похоже, натуральных. Осанка и гордая посадка головы неожиданно навели Вику на мысль о том, что вдова Преображенского в молодости наверняка занималась балетом. Хорошо, но что ее в подобном прикиде принесло сюда? Не к добру это, не к добру!