Страница 10 из 13
7
– У меня нет таких денег, – сказала Амалия после крохотной паузы.
– Я вам верю, – легко согласился Пенковский. – Зато у вас есть Синяя долина. Полагаю, вы могли бы выделить мне часть земель – в качестве уплаты долга по векселю.
– Лесами или лугами? – саркастически осведомилась Амалия. – А может, начнем дележ с прудов?
О нет, она вовсе не была жадной, ничего подобного! Корыстолюбие было ей чуждо, хотя наша героиня и была далека от мысли о том, что без средств в современном мире прожить куда легче, чем с ними. Однако она ненавидела, когда ее пытались припереть к стенке и вынудить сделать что-то лишь потому, что этого хотелось противоположной стороне. Пенковский, похоже, даже не понимал, какого врага он приобрел.
– Должен признаться, я не понимаю вас, – проговорил Сергей Сергеевич после недолгого молчания, и сейчас уже никто не смог бы сказать, что он похож на примерного сына. – Я навел о вас справки, госпожа баронесса. По моим сведениям, вы весьма обеспечены, так что заплатить по векселю человека, который завещал вам все, решительно все, не составит для вас труда.
– Я не настолько обеспечена, чтобы разбрасываться десятками тысяч рублей, – отрезала Амалия, которую бессмысленная беседа уже начала утомлять. – Кроме того, я не знаю вообще, о каком векселе вы говорите. Может быть, он существует лишь в вашем воображении, как знать?
– Боюсь, что вексель вполне реален, – кротко возразил Сергей Сергеевич. – И если вы мне не заплатите, не взыщите, дорогая кузина, но мне придется подать в суд.
– Покажите вексель, – сухо сказала Амалия, отходя к камину. – Пока я не увижу его, дорогой кузен, я не дам вам ни гроша.
Сергей Сергеевич вздохнул с видом человека, чье терпение подвергается незаслуженному испытанию, но, однако, в карман все-таки полез. Из кармана акцизный чиновник извлек вчетверо сложенную бумажку.
– Как видите, все честь по чести, – объявил он. – Девять тысяч восемьсот рублей.
Амалия нахмурилась. Получается, почтенный мировой судья таки подложил своей наследнице свинью, и свинья эта объявилась в облике его крестного сына Пенковского.
За окнами вновь потемнело и глухо что-то зашаркало. Через мгновение снаружи опять принялся лить дождь.
– Я ничего не вижу, – сказала Амалия, щуря глаза на вексель. – Откуда мне знать, что там написано?
Сергей Сергеевич подошел ближе и протянул ей бумагу, не выпуская заветный листок из пальцев. Амалия наклонилась и прищурилась еще сильнее. А затем произошло то, о чем Пенковский не любил вспоминать до самого конца своих дней: драгоценный вексель выскользнул у него из пальцев и неизвестно как очутился в руках у баронессы, хотя чиновник и помнил строго-настрого наказ своей жены – ни за что бумагу ей в руки не давать. Амалия посмотрела поверх векселя на Пенковского, и глаза ее сделались совсем золотыми. А в следующее мгновение листок порхнул в огонь, горящий в камине.
– Ой, какая я неловкая! – пропела Амалия.
Сергей Сергеевич взвыл от горя и кинулся спасать вексель. Да куда там! Он лишь обжег руки и едва не спалил сюртук. Листок уже почернел и съежился, а через мгновение от него остались лишь хлопья пепла.
С перекошенным лицом Пенковский обернулся к Амалии.
– Вы… вы… – Он искал слов, которые могли передать то, что он чувствовал, – и не находил.
– Да, я, – спокойно ответила Амалия. – И по совести, вы должны меня поблагодарить.
– Я? – задохнулся от негодования любитель делить чужие заливные луга и леса.
– За подделку векселя у вас могли бы быть серьезные неприятности, – спокойно отозвалась баронесса. – Или вы так хотите переселиться в Архангельскую губернию?[14]
– Что вы себе позволяете? – вскинулся акцизный чиновник. – Сударыня, это… это просто возмутительно! Я… я доложу куда следует! Не думайте, что если вы уничтожили… сожгли… – Он находился в таком состоянии, что готов был броситься на Амалию, но остановился, заметив у нее в руке хлыст.
– Вы, Сергей Сергеевич, глупы, – еще спокойнее проговорила Амалия. – Просто глупы. В следующий раз, когда будете подделывать вексель, помните, что слово «восемьсот» пишется с мягким знаком. Покойный Савва Аркадьич обладал скверным характером, но писал он грамотно и грамматических ошибок не делал. Зря вы взялись не за свое дело, малоуважаемый господин Пенковский. А теперь – убирайтесь из моего дома. – Она указала глазами на дверь. – И чтобы я больше вас здесь не видела!
Бормоча какие-то невнятные ругательства, Пенковский попятился к двери, взялся за ручку, хотел на прощание сказать какую-то дерзость, но покосился на хлыст и передумал.
– Вы за это ответите! – только сдавленно прошипел он. И, чтобы отвести чувства, грохнул дверью с такой силой, что она чуть не слетела с петель.
Амалия пожала плечами, положила хлыст на место и кликнула Дмитрия. Когда слуга явился, на лице его было написано такое почтение к новой хозяйке, что Амалии хватило одного взгляда, чтобы понять – тот все слышал.
– Дмитрий, когда бы господин Пенковский сюда ни явился, меня для него нет. И для его жены тоже. – Амалия поморщилась и добавила: – Пусть убираются ко всем чертям!
Она не знала, да и знать не могла, что это было одним из любимых выражений покойного судьи. Услышав знакомые слова, Дмитрий вытянулся в струнку, и почтение на его физиономии сменилось выражением прямо-таки священного ужаса.
– И никаких гостей сегодня больше не принима-ть, – продолжила Амалия в сердцах. – Хватит с меня покамест визитеров!
Однако ей все же пришлось принять еще одного гостя. Вернее, гостью. Ближе к вечеру по аллее, усыпанной желтым песком и покрытой лужами после недавнего дождя, проскрипели колеса элегантного ландо. До Амалии донесся глухой голос Дмитрия, но затем он смолк.
Через минуту в дверь заглянула Лизавета, и ее лицо, искаженное страхом, Амалии инстинктивно не понравилось.
– В чем дело? – довольно сухо спросила она, откладывая в сторону том душещипательного романа, изданного в 1807 году.
– Амалия Константиновна… госпожа баронесса… – Лизавета явно не знала, с чего начать. – Там… там… Вы должны это увидеть!
Амалия поднялась с места и вышла в гостиную. Величественная дама в светлом платье, заслышав ее шаги, обернулась. Возле камина стоял, пошатываясь, Дмитрий, и даже сизый нос его побелел от ужаса.
– А… э… – начал он, когда Амалия появилась, но больше ничего не смог сказать и только беспомощно указал на гостью.
– Наконец-то! – воскликнула дама и, прищурясь, оглядела нашу героиню с ног до головы. – Вы его спутница жизни? Может быть, дальняя родственница? Впрочем, неважно. Я Любовь Осиповна Севастьянова, супруга покойного Саввы Аркадьича. И я приехала сюда из Парижа, чтобы вступить в законное владение Синей долиной и прочим имуществом моего безвременно усопшего мужа.
Глава 2
Юноша
Одной Татьяной поражен,
Одну Татьяну видит он.
Тут был один диктатор бальный,
Прыгун суровый, должностной;
У стенки фертик молодой
Стоял картинкою журнальной,
Румян, как вербный херувим,
Затянут, нем и недвижим.
14
Одно из мест тогдашней ссылки за не самые тяжкие правонарушения.