Страница 3 из 110
— Нет. Расскажите? — неожиданно для себя спросил барон Томас Чосер, — ему действительно стало интересно.
Тяжелой рукой — все силы куда-то исчезли — он поднял чашечку и отхлебнул полуостывший кофе.
— Новичку на «особое зрение» перестроится трудно. Мои ученики, например, до сих пор закрывают глаза, когда смотрят так. Я обхожусь без этого. Человек выглядит как сплетение разноцветных нитей. Каждая что-то означает: мышцы, кости, сосуды. Толщина, ветвистость, оттенок — все имеет значение, говорит о состоянии и здоровье.
Мысли и намерения отражаются в виде облачка над головой. Вы сейчас сильно волнуетесь — цвет его багряный; но вам интересно — есть чуть-чуть синего, — Гийом говорил почти ласково.
Перед глазами посла поплыли круги, лицо мага на миг стало кошачьей мордой — желтой, усатой, беспощадной.
— Сердце — сосредоточие жизни — переплетенный клубок. Рубить не обязательно, достаточно чуть надорвать коготком. Супруге скажут: сердце не выдержало. Так бывает и с молодыми. Прощайте посол Чосер. Может быть, мы еще увидимся.
Стремительный взмах скрюченной ладонью. Резкая боль в груди. Туман в глазах. Падение.
Где-то уже совсем далеко звон колокольчика. Крик: «Лекаря срочно! Послу плохо!». Чьи-то шаги и голоса. Суета и топот вокруг. Неразличимые лица. Его продолжали мучить: расстегивали костюм, давили на грудь, брали за запястья, лили что-то в рот, тащили куда-то, спрашивали о чем-то.
Барон пытался сказать: «Это Гийом.» Но ослабшее тело не хотело слушаться.
Кто-то закрыл уже невидящие глаза.
«Нет, я еще жив», — подумал Чосер и умер.
За окном особняка вступал в свои права первый осенний вечер 999 года. Вечер по-настоящему красивый и грустный, запоминающийся располагающий к задумчивости. Камоэнс прощался с летом, предчувствуя начало перемен. Тысячелетний рубеж — злое время.
Виконт Марк де Мена[2] остановился у массивной двери, которой было бы впору закрывать от опасностей внешнего мира целый дом, а не кабинет. Провел пальцем по резьбе, украшавшей дверь, по хищному орлу, широко раскинувшему крылья на темном дереве. Гордая птица камнем с неба падала на врага, готовая вцепиться в спину жертвы.
Хозяин кабинета — герцог Антонио Гальба — прозванный Орлом, так же был готов пронзить своими когтями целый мир. Рожденный вторым он не получил престола, но всегда был близок к нему, как при своем брате, так и при трех его сыновьях. Последний из них — Хорхе, сделал его своим первым министром.
Марк хорошо знал герцога, в юности служил ему оруженосцем, после стал верным сторонником. Гальба был честолюбив, властен, расчетлив и злопамятен. Он никогда не мечтал о короне, но всегда был ее преданным слугой, верным сыном Камоэнса. Хорхе — пришедший на трон в разгар гражданской войны, вызванной плохим правлением старшего брата, — нашел в нем надежную опору.
Единицы удостаивались чести быть вызванными в этот кабинет. Дверь, окованная медью, вела как краху, так и к успеху. Все зависело от человека и от судьбы.
Марк бывал здесь не раз как телохранитель, в частности присутствовал при неудачных переговорах Гальбы и мага Гийома. Он знал о многих делах бывшего покровителя, ему было что вспомнить, стоя под дверью.
Агриппе д'Обинье — талантливейшему полководцу — разговор с герцогом помог получить чин маршала Камоэнса. Король давно присматривался к нему, и рекомендация Гальбы оказалась решающей.
Виконт де Мена часто в мечтах оказывался на месте Агриппы.
Его другу и товарищу Альфонсу Васкесу так же повезло. Одна серьезная беседа вознесла его от бездельника-придворного до политика и военного.
— Марк, ты не представляешь, как я счастлив! — он помнил радостный блеск в глазах Альфонса.
Спустя год тот погиб от рук знаменитого мятежника графа де Вега, когда еретики «возвращенцы»[3] подняли мятеж, едва не расколовший страну. Бунт был подавлен; и герцог пожелал, чтобы он — де Мена — стал тем, кто окончательно усмирит беспокойную провинцию. Назначение давало шанс отомстить за друга, возвысится, обогатится. Та роковая весна 998-го[4] казалась ему временем, когда исполняются мечты.
Вспоминая свои несбывшиеся надежды, Марк заскрипел зубами от бессильной ненависти. По его изуродованной щеке скатилась одинокая злая слеза.
Он опозорился и провалил поручение. Вождь мятежников де Вега — трус, чернокнижник и предатель, ожидавший казни в собственном замке, — подло избил его, вступившись за честь своей шлюхи-наложницы. Большие кулаки де Мена сжались, так что пальцы посинели. Его, рыцаря, отмутузили стулом по голове на ужине в замке де Вега. И никто не вступился, ни охранявший того командир королевских гвардейцев Блас Феррейра, ни маг Гийом, покровительствовавший бунтовщику.
Раны были настолько сильны, что он два месяца не вставал с постели, бессильный оправдаться. Столица, не знавшая правды, осмеяла его, за то, что он дал себя ударить. Герцог отвернулся от своего ставленника, запретив появляться в своем доме.
Марк узнал, что такое настоящее одиночество, когда ты абсолютно никому не нужен, когда никто не навещает тебя, кроме родных. Когда по воле Гальбы тебя покидают прежние товарищи, его клевреты. А единственный друг давно уж мертв.
Узнал, что такое бессилие. Когда старые враги безнаказанно смеются, мстя за прошлые обиды. Ведь ты не можешь вызвать их на дуэль. Ты слишком слаб, их слишком много. Всех не убиешь.
Узнал, что такое презрение в женских глазах, что и до этого нечасто бывали к нему благосклонны. Страшных на лицо неудачников никто не любит.
Он истратил половину отцовского наследства на услуги волшебников-лекарей. Лекари подлатали ему лицо и вставили вместо выбитых зубов искусственные, выточенные из рога морского зверя. Но исцелить душевную рану виконта, им было не по силам.
И вот после года забвения он вновь понадобился герцогу Антонио Гальбе. Виконт коснулся искалеченного лица, смахнул соленую каплю. Пусть только Господь даст ему шанс. Он отомстит. Всем отомстит.
Марк с силой толкнул тяжеленную дверь, и та открылась.
— Входи, не стой как девственница на пороге спальни, — услышал он привычную грубость.
Герцог никогда не стеснял себя в выражениях. Марк молча поклонился и, сделав несколько шагов, сел в жестокое кресло напротив него.
Кабинет с момента его последнего визита нисколько не изменился, и был все так же скупо обставлен как монашеская келья. Неудобное сидение гостя напротив огромного массивного стола, обтянутого зеленым сукном; за столом кресло герцога, больше напоминающее трон. На столе магическая лампа, набор для письма и лист гербовой бумаги с печатями.
Дяде короля и первому министру Камоэнса недавно исполнилось пятьдесят, но выглядел он лет на семь моложе. Возраст еще не имел над ним силы, герцог был крепким мужчиной, способным провести весь день в седле. Его короткие русые волосы, еще не тронула седина. Лишь густые, почти сросшиеся брови побелели.
— Вы хотели меня видеть, герцог? — небрежно произнес виконт де Мена.
Взгляд голубых глубоко посаженных глаз герцога был неприятным: холодным, жестким и бездушным. Марк никак не мог к нему привыкнуть, поэтому и смотрел Гальбе в глаза. Надеялся понять, разгадать секрет и запомнить. Запомнить, чтобы обрести такую же власть над людьми. Внушать им такой же трепет и страх.
Герцог усмехнулся и откинулся назад в кресло, скрывая лицо от света лампы. Теперь он видел виконта, а тот его нет.
— Давно ты у меня не появлялся, Марк. Совсем забыл старика. Времени все не было, или я чем обидел твою нежную гордость?
— Вы знаете причину, герцог, — виконт не поддался на провокацию, — Вы отказались от меня, после провала в Мараккойе. Отвернулись, лишили своего покровительства.
2
В роду королей Далации в ходу всего два имени: Марк и Николо.
3
Провинцию Мараккою, называемую Далеким Краем, населяют так называемые «возвращенцы», в отличие от официальной церкви, они считают, что душа после смерти может опять вернуться на землю в другом теле. Они сторонники «дешевой» церкви и не платят десятину Архиепископу Камоэнса.
4
Летоисчисление ведется со времени распада Панцийской империи — раздробления Благословенных Земель на десяток государств.