Страница 105 из 110
Две сотни янычар успели прорваться к стрелкам прежде, чем брешь закрыли. Паасины отбросили луки, обнажая длинные мечи, сверкая легкими секирами. Их было в десять раз больше, но янычары доказали свое превосходство, умело пользуясь теснотой и коротким оружием, они нещадно резали паасинов, ведомые одной целью — добраться до королевы. Последних из них убили рыцари личной охраны Ангелы.
Рыцари храброго до бесшабашности графа Рибейра ударили по стрелкам янычарам с тыла — в короткой жестокой схватке растоптали их. Только сам граф этого не увидел — его стащили с коня и закололи в щель между латами.
На правом фланге султанцы праздновали победу. Их натиск сумел сломить волю камоэнсцев. Генерал — граф Дорес — пропал без вести. Алькасары разорвали связь между полками, дошли до линии таборов — укреплений из возов, сцепленных квадратом. Там их встретил град стрел и арбалетных болтов.
— Готовсь! Пли! — по знаку Барта Вискайно — уже капитана и командира третьего табора — полыхнули нафтой огнплювы. Заложило уши от воплей сжигаемых заживо алькасаров первой линии.
— Бей их парни! — Барт, стоявший на возу, за высоким бортом, выбросил вперед длинную спису.
Узкое лезвие наконечника легко вошло в грудь султанца из второй атакующей линии. В тот же миг алебардщик рядом с Бартом осел зажимая горло, пробитое стрелой.
Южные всадники не могли пройти мимо таборов — это спасло отступавшие в беспорядки части камоэнской конницы. Алькасары скакали вокруг, осыпая гарнизоны стрелами, соревнуясь в меткости с паасинами, лезли на списы и алебарды ордонансов. Гибли во множестве, но шли на приступы, как на конях, так и спешиваясь.
Таборы были им как заноза. У султанцев не было единого командира, способного остановить бесполезное занятие и добить дрогнувшую конницу камоэнсцев. Вместо этого алькасары истекали кровью и теряли время. Им удалось взять лишь один табор. Отдав десять-двадцать своих за одного врага, они ворвались во внутрь, изрубив защитников саблями.
Бегущих камоэнсцев остановил маленький отряд всадников в голубых плащах с красными песочными часами — последних паладинов ордена Сент-Фербе.
— За мной, рыцари! Во имя Господа нашего! Вперед! — Рафаэль Альберти — изуродованный командор вел братьев в бой, к спине его было привязано древко с рваным красно-голубым стягом Стражей Юга.
Пример орденцев увлек за собой слабодушных, дал им силы, воодушевил, устыдил. Вновь атаковали они алькасаров и после жестокой сечи отбросили их от таборов. Воля султанцев оказалась сломлена. Уставшие, потерявшие половину товарищей, лишенные власти беев, они побежали. В короткий миг исчезла их ярость, их могучее единство, не стало войска — появилась толпа. Толпа желающая спастись. Камоэнсцы настигали их и убивали.
Только Рафаэль Альберти этого уже не увидел. Булава расколола его шлем, и командор рухнул на землю, широко раскинув руки, обнимая землю, которую защищал всю жизнь.
На правом фланге Агриппа д'Обинье так же погнал алькасаров. Лишь в центре они еще дрались, окруженные. Там, атакуя обороняющихся янычар, погиб Мигель де Клосто.
А азарте боя он оторвался от товарищей, таранным ударом глубоко вломился в плотный стой султанцев, разя мечом, топча конем. Острый крюк зацепил его за латы. Янычар дернул и стащил рыцаря на землю. Мигель не успел встать, острие рогатины ударило его в живот, ломая платину доспеха. Вместо крика из его рта хлестнула кровь. Друг Гийома и деверь Луиса пал, защищая свою родину, погиб, чтобы жили другие. Он не мог поступить иначе.
Сражение и погоня длились до вечера. Трава исчезла под грудами тел. Войска Дракона больше не существовало. Редкие сотни алькасаров, ушедших от погони, бежали на юг, загоняя белых от пены коней.
Тяжело далась камоэнсцам эта победа — десять тысяч только убитых. Ранены были почти все. До глубокой ночи бродили по полю воины — вытаскивали своих, добивали чужих.
Медленно возвращались в лагерь гвардейцы, на большинстве из них уже не было плащей, как щитов и шлемов. Агриппа д'Обинье, ехавший впереди маленького отряда, не на миг не закрывал тяжелые веки, не вкладывал зазубренный меч в ножны — слишком часто попадались живые алькасары, способные ранить всадника или коня.
Одно из тел — где-то здесь в самом начале сошлись две армии — внезапно зашевелилось. Из-под него выбрался раненный человек в залитом кровью халате.
— Ты? — маршал узнал эти серые глаза, их обладатель убил его брата. Он поднял меч.
Гийом не двинулся, все так же прижимая к себе искалеченную руку здоровой. Агриппа — герой и победитель — мог безнаказанно убить его: за халат, за грязное лицо.
Маршал вогнал меч в ножны, слез с коня.
— Держись. Взбирайся. Живой?
— Как видишь, — Гийом был слаб, Агриппа буквально поднял его на коня и посадил в седло. Оруженосец привел ему сменную лошадь.
— Пойдем домой, друг, — неожиданно тепло сказал маршал и повел коня мага за повод.
На поле боя простояли еще два дня, потом войско медленно потянулось на север, везя с собой сотни возов с раненными. Около семи тысяч всадников отрядили на юг, добивать ушедших алькасаров.
Гонцы сообщали, что разгром султанского войска и гибель дракона оказывали на алькасаров разрушительный эффект — их прочие войска и отряды, снимали осады, останавливали грабежи, спешно отходили домой, на юг. Королевские войска, действовавшие западней и восточней реки Тариды, так же одержали ряд побед. Хребет султанцев и их воля были сломлены.
Всеобщую радость и эйфорию, царившую в воске, портил дележ победы, у которой, как известно, множество отцов. Первым прославился Рамон Мачадо, достойно проявивший себя в последней атаке против янычар, он приписал себя общее руководство армией и спасение королевы. Вестники победы, отправленные им, рассказывали об этом в каждом городке, в каждом селе.
Так у Камоэнса появлялся новый герой — Первый Министр Мачадо. Первый из маршалов — Агриппа не тратил силы на бесполезные ссоры, ему не нужна была эта слава, войско знало правду. Предсказание Гийома сбылось, он стер в порошок войско султана, но плата за это оказалась высока. Маршал заболел, лицо стало бледным, как у мага, от нервного истощения выпадали волосы, его часто беспокоило сердце. Он ехал в одной карете и отдыхал в одной палатке с раненным Гийомом, который целыми днями только и делал, что спал.
Его поединок с Кербоном был сравним с борьбой атлета и тяжеленного неподъемного камня. Надрываясь, силач отрывает глыбу от земли, слышит восторг зрителей, бросает ее — и чувствует, что надорвался.
— Почему ты не убил меня, Агриппа? — спрашивал маг, гладя культю — он не как не мог привыкнуть к потере.
— Потому что не смог. Ты сумел стать моим боевым товарищем, Гийом. Не хватало еще нам, настоящим камоэнсцам убивать друг друга, на радость алькасарам, остиякам и людям вроде Мачадо. Я не простил тебе брата, но уже не могу считать врагом и ненавидеть.
Они сблизились за дни пути к Куэнке — крупному провинциальному центру, избранному для временного расположения королевы и войска. Два умных и честных человека впервые за несколько лет смогли поговорить по душам, не опасаясь обмана и ловушек и не строя их.
— Я опасаюсь за будущее, Гийом, — доверялся чародею Агриппа, — Мы спасли Камоэнс, дали ему вторую жизнь, но вот какой она будет? Ангела не Хорхе. Мачадо опасен честолюбием и властностью, он умело использует людей и чужие успехи. Вдобавок ко всему, гранды скоро начнут пользоваться всеми полученными от королевы вольностями — это приведет к крестьянским бунтам.
Гийом кивал, предпочитая молчать. Наблюдательный, он улавливал странные особенности новой жизни. Раненные гранды — графы и бароны — умирали в госпиталях чаще, чем обыкновенные воины. Будто «голубая» кровь их была менее жизненно способна, чем кровь простых смертных. Или же им просто помогали, увеличивая число жертв среди знати, сильно потрепанной гражданской войной и алькасарским нашествием. Одним из грандов, не переживших госпиталя, был неудачливый полководец граф Торе — «победитель Агриппы».