Страница 24 из 30
Но учительницей истории Генриетта Ивановна не стала, по распределению в сельский зачуханный район учительницей не поехала, а пошла в аспирантуру по специальности научный атеизм, но тут тоже баллов не добрала, и куратор того курса, на котором Генриетта Ивановна училась и где была назначенной старостой, – куратор курса, молодой, спортивного вида энергичный парень, приставленный к студенчеству от директивных и партийных органов, тоже ходил на прием к ректору и потом улаживал дела молодой аспирантки с заведующей аспирантурой. Так сказать, традиционная, рутинная процедура.
Генриетта Ивановна оказалась гибкой и мобильной натурой, потому и с аспирантурой, а потом и с руководителем своего деликатного предмета – научным атеизмом – у нее все обошлось благополучно. Она даже выучила языки – английский и ставший нынче модным немецкий. Были ведь в ее техническом вузе, где она преподавала после аспирантуры, студенты-иностранцы, и их тоже надо было контролировать. Кстати, тот самый спортивного вида мордоворот, который помогал ей с аспирантурой и быстрой карьерой, оказался потом ее мужем. Но к этому времени он стал уже весьма солидным и энергичным майором, ну а сама Генриетта Ивановна возглавила партбюро кафедры общественных наук и не собиралась на этом останавливаться. Но тут разразилась перестройка.
Наука, как известно, лучше чем тьма и помогает во всех случаях жизни. Научное мировоззрение позволяет быстро ориентироваться в различных социальных сферах жизни, да и вообще ориентироваться. Как много значит осмыслить происходящее и во время примкнуть к побеждающему лагерю. Далеко простираешь ты руки свои, наука! В конце концов каждая специальность дает некий всегда и во всех условиях могущий сослужить службу корпус знаний. Ничего не изучаем мы без пользы! Вот так и наша Генриетта Ивановна, вернее её семья. Бывший мордоворот осознал чудовищную роль органов в жизни народа, покаялся, и теперь его не следует кликать мордоворотом, а следует вежливо называется Константином Федоровичем. Константин Федорович, привыкший всегда есть хлеб исключительно ситный и помазанный сливочным маслом, вдруг вовремя вспомнил, что он крещеный русский человек, да еще вроде бы внук или правнук расстрелянного советской властью священника. А Генриетта Ивановна обнаружила, что для будущего гораздо выгоднее перестать читать студентам основы атеизма, а сосредоточиться на подготовке мужа к принятию сана священника. Для образования новых общественных сил требовались свои новые кадры так почему же противиться объективному процессу! В основе знаний лежали определенные тексты, итоги неких озарений и заблуждений, но лишь от Генриетты Ивановны зависело как их интерпретировать. Она интерпретировала их как надо, и Константин Федорович, в свое молодое время закончивший специальную академию КГБ, учившую в прикладном плане, многому из того, что учат в какой-нибудь семинарии или духовной академии, стал священником. Всё зависит от того, как интерпретировать!
Когда Константин Федорович получил приход в Подмосковье, в одном из поселков, где жила московская элита, – кстати, здесь попадались и лица, которых Константин Федорович обслуживал – и за которыми наблюдал в своей прежней жизни – Генриетта Ивановна рассталась с институтом и сосредоточилась на делах прихода. А дальше всё ясно: терпеливый и усидчивый аспирант, как говорилось о ней промеж ее же товарищей хлестко, но справедливо, – "всё жопой высидит", –энергичный и целеустремленный преподаватель, принципиальный и одновременно гибкий парторг, всегда ухватывающий дух и суть времени, упорный репетитор своего мужа по знаниям Священного Писания, – а почему она не должна была стать образцовой матушкой? Почему она не должна была стать образцовой попадьей, замечательной радетельницей за бедных, принципиальной проповедницей нравственности, главной советчицей и обездоленных, и богатых? Образование – советское образование, как известно, лучшее в мире – давало ей широкий диапазон интеллектуальных возможностей. Она как бы даже прославилась среди других матушек. Были некоторые матушки из Москвы, которые заканчивали Бауманское училище, театральную школу при МХАТе имени Чехова, были математички, химички, писательницы, закончившие Литературный институт имени Горького, но такой, чтобы и писание знали – от зубов отскакивало и даже говорили на двух иностранных языках, таких в епархии кроме Генриетты Ивановны не было. Редко попадались и такие, чтобы быстро и по команде отданной вышестоящим иерархом, нарисовали картину происходящей действительности, которую этих матушек приставили наблюдать. Понятно ли теперь – каким образом матушка Генриетта оказалась на берегу лучезарного Красного моря?
Ах, как ей все там понравилось. Вечно солнечная Хургада – нитка жемчуга, оброненная на берегу моря – каждая такая жемчужинка это какой-нибудь знаменитый отель. Фонтаны, обеды, шведский стол, пляж, бассейн, фитнесс-центр, и всё такое же загадочное, дорогое и значительное! У них, как и у нас, слава Богу, капитализм, и нам дешевки не надо. Матушка Генриетта уже привыкла к стабильно хорошей жизни и здесь, как дитя, наслаждалась обстановкой, вечно теплым морем и отличным шведским столом. Как хороша оказалась жизнь без социализма: и подадут, и комнату уберут, и чемоданы поднесут, и на стол накроют. Она же еще в Москве, через турагентство, все это и выбирала, даже по интернету смотрела расположение отеля и интерьер комнат. Замечательно, Сочи такого и не снилось. Одно было плохо, что-то матушку Генриетту непрестанно томило.
Что же ее так беспокоило, и заставляло в неясном смятении сжиматься сердце? Обилие обнаженных мужчин и женщин, которых она каждый день видела на пляже? Они ходили туда, согласно предписанию еще московских врачей и принимали солнечные, воздушные или морские ванны. Отец Андрей, одетый в скромную маечку и благопристойные спортивные брюки, лежал под грибком в тени на топчане и читал либо журнал "Главный бухгалтер" либо епархиальные ведомости. Совершенно легкомысленный послушник Сергей в спортивных адидасовских трусах и в майке с изображением развратной певицы Мадонны режется в волейбол, а что делать ей, Генриетте Ивановне? В довольно закрытом, но не без кокетства, купальнике, с повязанной косынкой головой, она бродит между лежаками и разглядывает – как живут люди и какие они. Надо определенно сказать, что молодое поколение стало ростом повыше и повадками поувереннее. Заморышей с некормленным детством совсем нет. Длинноногие молодые мужчины и бабы пьют на пляже вволю пиво и другие напитки, будто совершенно не заботясь об их высокой цене, и конечно, все трещат по мобильным телефонам, опять-таки не думая о центах и долларах, которые эфир поглощает с каждой секундой. В её, Генриетты Ивановны, время жили не так. А эти бабы с голыми грудями – оттого, что это называется "топлес", дело не меняется – груди отвисли, как у перекормленных коз, ни стыда ни совести. Но если бы время пошло вспять, разве она не хотела бы стать такой же бесстыжей и молодой!
Но не только марки телефонных аппаратов рассматривает матушка Генриетта на пляже. Господь Бог создал человеческую плоть такой неповторимой и разной, и у нее здесь свои сравнения. Пусть примитивные люди думают, что трусы у мужчин что-то могут скрыть. Это только не для её, матушкиного, густого, как патока, взора. Разгуливая вдоль кромки берега, матушка ищет не только визуальных удовольствий. Она еще пытается нечто, вернее, некого индифицировать.
Матушка Генриетта очень полюбила в этом роскошном отеле, тайные ночные прогулки вдоль выходящих на общую террасу застекленных стен номеров первого этажа. У архитектора верно был девиз: как можно ближе к природе". Если бы что-либо подобное было придумано еще и во внутренних коридорах! Как было сладко– тревожно ночью красться вдоль закрытых дверей, прислушиваясь, что же происходит за ними ,и по вздохам, по шороху простыней, по шуму сброшенной с ноги туфли или скрипу койки представлять объятие и прикосновение. Но это уже в час поздний.