Страница 24 из 103
– Ах, значит, вы господина Макияма… Кем же вы ему приходитесь? Извините великодушно, я этого совсем не знала. Мой муж часто повторяет: «Мы всем обязаны господину Макияма».
Она вдруг заговорила вежливым тоном и в довершение всего склонилась перед Мэйтэем в низком поклоне.
– Э, полноте, – засмеялся Мэйтэй.
Хозяин был совершенно сбит с толку и только молча наблюдал за происходящим.
– Он просил господина Макияма позаботиться и о будущем нашей дочери…
– Вот как?
Даже для Мэйтэя это прозвучало слишком неожиданно, и он не мог скрыть удивление.
– Вообще-то многие просят ее руки, но ведь мы люди с положением и не можем отдать ее за первого попавшегося…
– Совершенно справедливо, – ответил Мэйтэй, постепенно успокаиваясь.
– Вот я и пришла поговорить с вами, – заговорила Ханако своим прежним высокомерным тоном, обращаясь к хозяину. – Говорят, к вам часто заходит человек по имени Мидзусима Кангэцу. Что он собой представляет?
– А для чего вы спрашиваете о Кангэцу? – неприязненно спросил хозяин.
«Наверно, это связано с замужеством их дочери и им хочется все о нем разузнать», – догадался Мэйтэй.
– Было бы очень хорошо, если бы вы рассказали мне о нем.
– Значит, вы сказали, что хотите выдать свою дочь за Кангэцу, – начал было хозяин, но Ханако тут же заставила его замолчать:
– Никто этого не хочет. У нас предложений сколько угодно, так что ничего страшного не случится, если он не женится на ней.
– Тогда вам нечего о нем расспрашивать, – вспылил хозяин.
– Но скрывать тоже не стоит, – с угрозой в голосе заметила Ханако.
Мэйтэй сидел между ними и, держа свою серебряную трубку наподобие гумпай-утива [89], выкрикивал про себя: «Хаккэ, ёй-я, ёй-я!» [90].
– А сам-то Кангэцу говорил, что непременно хочет жениться на ней? – спросил хозяин в упор.
– Сам он этого не говорил, но…
– Но вы думаете, что хочет? – сказал хозяин, очевидно понимая, что с такой женщиной надо говорить только так.
– До этого дело не дошло… Но Кангэцу-сан, наверное, не прочь жениться на нашей дочери. – Ханако попыталась исправить положение как раз в тот момент, когда она уже была оттеснена к самому краю арены.
– А Кангэцу как-нибудь выказал свои чувства к вашей дочери? – спросил хозяин, всем своим грозным видом как бы говоря: «Попробуй только скажи, что выказывал», – и откинулся назад.
– Должно быть, примерно так.
На этот раз «лобовая атака» не достигла цели. Даже у Мэйтэя, который до сих пор с интересом наблюдал за происходившей сценой, корча из себя арбитра, слова Ханако вызвали любопытство. Он отложил в сторону трубку и весь подался вперед.
– Кангэцу даже писал вашей дочери любовные письма? Вот здорово! Еще один анекдот в Новом году прибавился, будет что рассказать, – радовался он про себя.
– Если бы только любовные письма! Хуже! Да как будто вы не знаете, – язвительным тоном сказала Ханако.
Хозяин, словно помешанный, повернулся к Мэйтэю и спросил:
– Тебе что-нибудь известно об этом?
Ответ Мэйтэя прозвучал не менее странно.
– Мне ничего не известно, уж если кто должен знать, так это ты, – ни с того ни с сего заскромничал он.
И лишь одна Ханако сидела с торжествующим видом.
– Нет, – сказала она, – вы оба должны знать об этом.
«Оба», пораженные, воскликнули в один голос:
– Что?!
– А если забыли, то я напомню. В конце прошлого года у Абэсана, в Мукодзима, был концерт, Кангэцу-сан тоже на нем присутствовал, верно? Вечером, когда он возвращался домой, намосту Азумабаси что-то произошло… я не хочу вдаваться в подробности, возможно ему это будет неприятно – но думаю, что этих доказательств вполне достаточно. Ну, так как?
И, упершись в колени унизанными бриллиантами пальцами, Ханако как ни в чем не бывало стала усаживаться поудобнее. Ее нос становился все великолепнее, а Мэйтэй и хозяин для нее уже как будто не существовали.
Не говоря уже о хозяине, даже Мэйтэй, казалось, был поражен этим внезапным ударом, и некоторое время оба находились в состоянии полной прострации, но когда постепенно оправились от потрясения, то сразу почувствовали весь комизм положения и, словно сговорившись, разразились громким хохотом. Только Ханако, видя, что все идет не так, как ей хотелось бы, сидела мрачная и злая, всем своим видом как бы говоря: «Мол, это же очень невежливо, смеяться в такой момент».
– Так это была ваша дочь? Здорово! Все было, как вы говорите, а, Кусями-кун? Не иначе Кангэцу влюблен в их дочь… Теперь уже нечего скрывать, давай признаемся.
– Угу, – только и буркнул в ответ хозяин.
– Конечно, чего там скрывать, и так уже все ясно. – К Ханако вернулось ее обычное самодовольство.
– Ладно, так уж и быть. Расскажем вам все, что знаем о Кангэцу-куне. Кусями-кун! Ты же хозяин. Перестань смеяться, а то так мы никогда не кончим. Ох, и страшная же это вещь тайна. Сколько ни прячь, все равно как-нибудь обнаружится. Но вот что странно. Как это госпоже Канэда удалось проведать обо всем? Просто удивительно, – разболтался Мэйтэй.
– Я-то всегда начеку, – с победоносным видом заявила Ханако.
– По-моему, даже слишком начеку. А все-таки от кого вы узнали об этом?
– От жены рикши, что живет рядом с вами.
– Того самого рикши, у которого есть черный кот? – спросил хозяин. От удивления у него глаза вылезли на лоб.
– Да, того самого. Я частенько пользовалась ее услугами в этом деле. Мне было интересно узнать, о чем говорит Кангэцу-сан каждый раз, когда приходит сюда, вот я и попросила ее подслушать, а потом рассказать мне.
– Какой ужас, – воскликнул хозяин, глядя на Ханако широко раскрытыми глазами.
– Пустяки. Что делаете и что говорите вы, меня совсем не интересует. Только Кангэцу-сан.
– Да хоть Кангэцу, хоть кто… В общем, проделки этой бесстыдницы, жены рикши, мне совсем не по вкусу, – разозлился хозяин.
– Разве она не может подойти к вашему забору и стоять там сколько ей вздумается? А если вам не нравится, что ваши разговоры слушают другие, то или говорите тише, или переезжайте в другой дом, который побольше, – без тени смущения заявила Ханако. – И не только жена рикши. Кое-что мне рассказала также учительница музыки.
– О Кангэцу?
– Не только о Кангэцу-сане, – с угрозой в голосе ответила Ханако.
«Не по себе ему, наверное, сейчас», – только успел я подумать о своем хозяине, как тот произнес:
– Эта учительница, которая корчит из себя благородную, набитая дура…
– Позволю себе заметить, она все-таки женщина. Так что со своим «набитая дура» вы ошиблись адресом.
Манеры Ханако красноречиво говорили о том, что собой представляет эта женщина. Она, кажется, явилась сюда только затем, чтобы устроить скандал. Мэйтэй, как всегда, был верен себе и с интересом наблюдал за перепалкой между хозяином и Ханако. Он был совершенно невозмутим и очень напоминал отшельника Тэккая, следящего за боем сиамских петухов.
Хозяин, понимая, что по части колкостей Ханако намного превзошла его, был вынужден на некоторое время замолчать. Но тут его неожиданно осенила какая-то идея.
– Вы изображаете дело так, словно Кангэцу влюблен в вашу дочь, а я слышал совсем по-другому, ведь правда, Мэйтэй-кун? – воскликнул хозяин, призывая в свидетели Мэйтэя.
– Да, он нам тогда рассказывал, будто ваша дочь заболела… что-то там говорила в бреду.
– Ничего подобного, – воскликнула госпожа Канэда, теперь она выражалась более четко и определенно.
– Однако Кангэцу говорил, что действительно слышал об этом от жены одного профессора.
– Ведь это моих рук дело, я сама попросила профессоршу сделать так, чтобы Кангэцу-сан обратил внимание на нашу дочь.
– И профессорша согласилась?
– Да. Не даром, конечно. Пришлось потратиться.
– Значит, вы решили не возвращаться домой до тех пор, пока не узнаете о Кангэцу-куне всю подноготную? – спросил Мэйтэй необычайно грубым тоном: видно, ему тоже надоела Ханако. – Кусями-кун, если и будем рассказывать, то так, чтобы он не пострадал от этого… Сударыня, мы, я и Кусями, расскажем вам о Кангэцу-куне лишь то, что не сможет повредить. Лучше всего, если вы будете спрашивать по порядку.
89
Гумпай-утива – жезл, который держит в руках судья во время встречи по японской борьбе сумо.
90
«Хаккэ, ёй-я, ёй-я!» – выкрики, которыми сопровождается эта борьба.