Страница 101 из 106
И уж, конечно, по-прежнему велось множество всяких разговоров о реформах, а осенью, «как и планировалось», даже была предпринята нерешительная попытка «приватизации». Приватизационные ваучеры, номинальной стоимостью в 10 тыс. рублей каждый, были отпечатаны и вручены каждому гражданину России. Но население отнеслось к этому без особого энтузиазма: никто не представлял себе, какого рода собственность можно приобрести за эти ваучеры. Можно ли на них купить что-то полезное, скажем, землю или дома, или это означает приобретение крохотной доли какой-нибудь гигантской допотопной фабрики, которая никогда не принесет никакого дохода? Поскольку первое уже было «приватизировано» партией аппаратчиков и дельцами «черного рынка», народу оставалось второе.
Между тем, ваучеры, едва были запущены в обращение, просто добавили примерно триллион к уже вырвавшейся из-под контроля инфляции, став не более чем очередным средством платежа. К концу 1992 года рыночная цена ваучера упала до 2 000 рублей.
Так закончилась «рыночная реформа» Гайдара, сделав народ в двадцать раз беднее, лишив иллюзий, озлобив его. Подобная «реформа» как нельзя лучше сыграла на руку коммунистам: хотя в стране по-прежнему не было ни демократии, ни рыночной экономики, обе идеи были окончательно дискредитированы. Что касается Ельцина, то для него этот крах ознаменовал начало долгого отступления. Если весной 1992 года ему пришлось принести в жертву свои политические убеждения, к осени он принес в жертву и свою команду (в том числе и Гайдара), а весной 1993-го уже боролся за свое политическое выживание. Даже штурм Белого дома и насильственный разгон старого Верховного совета не укрепил его позиции: новый парламент (Дума) получился едва ли лучше прежнего, и с этого времени Ельцин фактически становится заложником «властных структур» (армии, министерства внутренних дел и нового КГБ — ФСК). Они оставались единственной силой в стране, поддерживавшей Ельцина, хотя, выражаясь словами Ленина, поддерживали его как веревка — висельника.
Очевидно, для того, чтобы страна могла выжить, необходимо, чтобы новые силы, новые люди — предпочтительно новое поколение — объявились на политической арене России. Пока этих новых сил нет, а нынешние недостаточно мощны, чтобы разрешить существующий кризис. Именно по этой причине ни один из обычно предполагаемых сценариев будущего России не представляется вероятным — ни вариант большевистского переворота 1917 года, ни вариант Веймарской республики с возникающим из хаоса новым Гитлером, ни вариант военного переворота по типу пиночетовского в Чили, ни вариант всеобщей гражданской войны, как в бывшей Югославии. Ведь если бы в России имелись силы, способные воплотить какой-либо из известных сценариев, эти силы уже давно победили бы или по крайней мере заявили бы о себе сколько-нибудь убедительно.
Возьмем, к примеру, нынешних «большевиков»: стремятся ли они принять на себя ответственность абсолютной власти? Что-то непохоже. Они предпочитают пока набивать себе карманы, но чтобы ответственность оставалась на Ельцине и его команде. Нынешние «большевики» — из разряда тех, кто, как остроумно заметил один российский журналист, нажил себе состояние на собственных похоронах. Таким образом, воскресение из мертвых вряд ли входит в их планы.
Или посмотрим на российских националистов, расписываемых на Западе так, будто они вот-вот предпримут штурм Кремля. Даже штурм телецентра у них не увенчался успехом. Где были их «черные сотни» в октябре 1993 года, когда Москва практически сдавалась им без боя? При стольких годах беспорядка, при всей их амуниции, вызывающей в памяти Веймарскую республику, националисты только и смогли, что получить 23 % голосов за «шестерку» — осведомителя КГБ Владимира Жириновского (большинство которых было подано явно из протеста против остальных претендентов).
По-настоящему численность российских националистов едва ли превышает численность «бритоголовых» в любом европейском государстве. Вот почему в России им приходится объединяться с коммунистами в коалицию, теперь известную как «союз красно-коричневых»: сошедшиеся в этот брак не по любви партнеры понимают, что каждый слишком слаб и в одиночку не выживет.
Военная диктатура — сценарий еще менее вероятный. Канули в прошлое те времена, когда армия представляла собой монолитную силу, спаянную железной дисциплиной в железный кулак партии. Нынешняя российская армия, судя по ее действиям в Чечне, раздираема внутренними проблемами и противоречиями. Новобранцы хотят домой, младший офицерский состав желает улучшения жилищных условий и повышения жалованья, даже между генералами нет сейчас полного согласия. Многие из командиров на местах предпочитают держать свои воинские части в казармах. Страшно даже вообразить, что может произойти, если в самом деле какой-нибудь безумный генерал предпримет военный переворот: никто не может сказать, в кого начнут стрелять эти солдаты, превратившиеся в банду мародеров.
Но кроме всего прочего — ни одна из вышеупомянутых сил не имеет ни малейшего представления, как решить проблемы страны. Если отставить в сторону их обычную демагогию, коммунисты понимают, что теперь нет возврата к пятилетним планам и кампаниям «социалистического соревнования». Самые крайние националисты понимают, что не может быть возврата в прежнюю империю иначе как через долгую кровопролитную войну, на которую у России уже нет сил. Да и демократы, запутавшиеся со своими реформами, также не имеют ясных ответов.
Поскольку центр с группками погрязших в бесконечных раздорах московских политиков и с правительством, печатающим все больше и больше бумажных денег, парализован, периферии только и остается искать свои собственные решения.
В действительности распад самой России начался уже задолго до нынешнего конфликта в Чечне, лишь ускорившего этот процесс. Некоторые регионы и области в отчаянном стремлении к стабильности ввели у себя местную валюту в качестве заслона от инфляции рубля; другие открыто подумывают о выходе из Российской Федерации. И армия может последовать в том же направлении, предоставляя местным политикам свою силу и взамен получая от них необходимый провиант, которым Москва больше не в состоянии ее обеспечить.
Возможно, так и должно произойти в государстве, которое исторически создавалось не снизу вверх, а сверху вниз. В самом деле, кто объяснит, почему Сибирь, по-прежнему сказочно богатая всякими ресурсами, должна по-прежнему влачить жалкое существование на том лишь основании, что где-то далеко-далеко, за девять часовых поясов, в Москве, какие-то дураки только и знают, что препираются из-за каких-то формулировок в конституции? Что вообще дала Москва Сибири, кроме приказов, взысканий, налогов, а теперь и гиперинфляции?
Бесспорно, стремление к «суверенности» стало наиболее мощным фактором последней революции в России, причем оно затронуло не только разнообразные этнические группы. На самом деле понятие «суверенности» может обернуться единственным массовым пониманием свободы в сверхцентрализованном тоталитарном государстве — желанием отделиться от него с помощью какой-нибудь границы, а еще лучше железного занавеса. И именно это желание, а вовсе не горстка бывших коммунистов — ныне демократов — решительно покончило с тоталитарным контролем.
Накатывающая волна гиперинфляции, как и неуклонное снижение добычи нефти (на 15–20 % в год), может лишь еще сильней подогреть это желание. Поскольку нефтяные промыслы в России по-прежнему остаются основным добытчиком твердой валюты, вся экономика России зависит от того, как продается нефть. При том, что российская промышленность застыла на нуле, даже основные потребительские товары ввозятся теперь из-за границы, прямо как в Нигерии (которую Россия все более и более напоминает). Таким образом, как только добыча нефти скатится до уровня, когда ее станет достаточно лишь для внутреннего потребления, целые области останутся без горючего, транспорта, отопления, в то время как несколько крупных городов (таких, как Москва, Санкт-Петербург и др.) будут по-прежнему импортировать товары с Запада. Одна эта ситуация расколет Россию гораздо решительней, чем любые столкновения на национальной почве.