Страница 65 из 67
– Кутлун-Шага вскочила с тора.
– В ноги! В ноги! – задыхаясь от ярости, закричала она, подбежав к Кундуз.
– Целуй же сапоги великой Кутлун-Шаги… – шептала едва слышно пожилая женщина, наливавшая им кумыс. – Целуй!.. И она простит тебя, твой сын будет жить!..
– Не надо, мама, не надо! – крикнул вдруг Акберген. – Пусть лучше я умру!..
Шепот, похожий на порыв ветра, пронесся среди тех, кто был в шатре.
Кутлун-Шага словно пришла в себя, пелена ярости упала с глаз, и она с интересом и удивлением посмотрела на мальчика:
– Так вот ты какой… волчонок!
Кайду и Кутлун-Шага ждали, когда нукеры приведут Кундуз и Акбергена.
– Я отдаю ее тебе, отец, – сказала Кутлун-Шага. – Мальчишку же я оставлю себе…
– Ты у меня мудрая, дочь, – улыбнулся Кайду. – Из такого волчонка может вырасти хороший воин, если приучить его брать мясо из рук…
Занавес, закрывающий вход в шатер, отодвинулся, и вбежавший в него нукер упал на колени, пополз к почетному месту, где сидели отец и дочь.
– Беда!.. Пленники исчезли! Нукер, который их охранял, лежит в юрте с перерезанным горлом!
Глаза Кутлун-Шаги расширились.
– В погоню! Догнать беглецов! Живые или мертвые они должны быть у моих ног.
Через два дня отряды, посланные в степь, во все четыре стороны света, вернулись ни с чем.
Кундуз и Акберген исчезли, словно маленькие камешки, брошенные в глубокий, черный колодец.
В год овцы (1271), когда умер Барак, города Мавераннахра переживали трудное время. Разоренные бесконечными войнами между ханами, измученные поборами и постоянным страхом быть убитыми, потерять семью, лишиться крова, жители больших и малых городов роптали.
Когда до ремесленников Бухары и Самарканда дошла весть, что Барак умер и отныне все его земли перешли во владение Кайду, они, ожидая новой резни, начали укреплять свои города и готовиться к отпору.
Но Кайду явил великую милость. Он не стал проливать кровь своих новых поданных, и это вселило в людей надежду. Вспыхнувшая было искра отчаяния, которая могла бы воспламенить человеческую ярость, вдруг потухла. На смену безысходности пришла пусть небольшая и робкая, но надежда.
Именно в этот момент в Бухаре вновь появился Тамдам. Он и его последователи говорили людям, что надежды их напрасны, что не бывает добрых владык, что все останется по-прежнему: и грабежи, и поборы, и кровь.
Шло время, и все оказалось так, как предсказывал улем Тамдам. Все больше появлялось его сторонников в Бухаре, Самарканде, Ходженте и в других городах. Снова забродил Мавераннахр, вновь поползли слухи по пыльным базарным площадям, будоража людей.
С большим трудом добрались Кундуз и Акберген до Бухары. Долгим, полным опасностей был этот путь. И только здесь, среди друзей Тамдама, почувствовала наконец-то Кундуз себя счастливой.
Захватив долину реки Чу, принадлежащую Золотой Орде, Кайду ждал, чем ответит Менгу-Темир. Но хан молчал и не делал никаких попыток вернуть утраченные земли.
Ободренный этим ильхан Абак сделал попытку выйти к Северному Кавказу и отобрать его у Золотой Орды. Здесь произошло несколько небольших сражений, не принесших успеха ни одной из сторон.
Только внешним было спокойствие Менгу-Темира. Еще сильнее окреп за это время Ногай, и именно это тревожило хана Золотой Орды. Ни у кого не спрашивая позволения, Ногай все чаще вел самостоятельные переговоры с пограничными ему государствами и народами.
Больше чем Кайду и Абака, боялся Менгу-Темир усиления влияния Ногая на другие улусы.
Тревожно было и в орусутских землях. Приходилось часто посылать туда отряды для усмирения непокорных то в одном, то в другом месте.
По-прежнему ссорились князья и, желая унизить друг друга, искали помощи у Золотой Орды, просили войска, чтобы свести счеты за давние и новые обиды.
Менгу-Темир не отказывал просящим. И когда княживший в Новгороде Василий Ярославич задумал идти на Литву, дал ему два тумена войска под предводительством нойонов Турайтемира и Алтына.
Тяжко пришлось не только Литве, но и орусутским землям, через которые шли монголы. Снова черные тучи дыма поднялись над городами и погостами, снова крик и плач стояли над вытоптанными полями.
В год змеи (1281) у Менгу-Темир опухло горло. Поначалу он не придал этому значения. Но скоро всем стало ясно, что за ханом Золотой Орды пришла смерть. И случилось то, что должно было случиться. Осенью, когда над Дешт-и-Кипчак опустилось тяжелое, похожее на серую кошму небо и начались нескончаемые обложные дожди, его не стало.
Стараниями Ногая новым ханом Золотой Орды был объявлен Тудай-Менгу. Никто не посмел перечить старому нойону, единственному оставшемуся в живых правнуку Джучи, за спиной которого было сильное войско.
Начиная с Бату-хана и до смерти Менгу-Темира почти сорок лет стояла непоколебимо Золотая Орда, и ни разу не содрогнулась она от внутренней междоусобицы, никто в открытую не желал поднять руку на хана или выразить ему непокорность.
Не знал, не ведал мудрый Ногай, повелев поднять на белой кошме Тудай-Менгу, что отныне иная судьба предопределена Золотой Орде. До последнего ее дня, сколько будет стоять она, не утихнет борьба между потомками великого Чингиз-хана за ее золотой трон. И главным их оружием станут безжалостная резня, тайные убийства и яд…
Тудай-Менгу сел на трон Золотой Орды в год лошади (1282). Семь дней длился праздничный той. Рекой лился кумыс, и каждый, кто присутствовал на тое, ел мяса столько, сколько мог съесть.
Подобно птицам носились над степью родовые кличи монголов и кипчаков, бешеную дробь выбивали копыта скакунов, участвовавших в байге…
На восьмой день чингизиды, эмиры и нойоны собрались в шатре, чтобы услышать первое слово нового хана.
Коротким и невнятным было оно, и каждый мог истолковать его так, как хотел.
Хмурясь, глядя исподлобья на собравшихся, Тудай-Менгу сказал:
– Вы хорошо сделали, что подняли меня на белой кошме. Слишком много развелось кабанов, но теперь им не будет пощады.
Больше ничего не открыл собравшимся великий хан, и все разъехались по своим улусам и аймакам, решив, что под «кабанами» Тудай-Менгу имеет в виду врагов Золотой Орды и что правление его будет твердым и тот, кто посягнет на ее интересы, будет растоптан.
Через полгода хан принял мусульманство и разослал гонцов во все концы Орды с приказом, чтобы в ставку к нему собрались эмиры, нойоны и потомки рода Чингиз-хана.
Не приехал только Ногай.
– Станем ли ждать его? – спросил кто-то из нойонов.
Тудай-Менгу был хмур, лицо его осунулось, глаза лихорадочно блестели.
– А разве он еще жив? – губы хана растянулись в подобии улыбки, обнажив крупные желтые зубы.
Едва ли простил бы ему подобные слова старый Ногай, если бы приехал по зову Тудай-Менгу.
– Слушайте меня, – приказал он. – Я собрал вас для того, чтобы сказать о том, что приближается долгожданное время. Весной следующего года, ко времени, когда свиньи, живущие в камышах, принесут потомство, каждый из вас должен прибыть в мою ставку с пятитысячным войском.
– Скажи, великий хан, что ты задумал? Против кого предстоит нам обнажить свои мечи?
Тудай-Менгу с подозрением посмотрел на спрашивающего.
– Об этом знаю только я, – лицо его окаменело, и никто не решился повторить вопроса.
Гадали, спорили между собой те, кому предстояло весной исполнить ханский приказ. Что задумал Тудай-Менгу? Может быть, опять в поход в орусутские земли?
Предполагать такое мог всякий, потому что в орусутских княжествах происходило удивительное.