Страница 3 из 67
Да, Бату-хан всегда был жесток и беспощаден. Тогда сто женщин были бессильны перед Бату – судьбой, сегодня он, непобедимый владыка, оказался бессильным перед судьбой в образе орла.
Хан считал, что жизнь – это борьба, и потому справедливо, что побеждает в ней сильный. Вчера таким был он сам, а сегодня сила оказалась за черным орлом. Так было, так будет всегда. Иной не представлял Бату себе жизнь, и потому одной из первых была мысль о мести. С того момента, когда он увидел солнце и степь, хан знал – врага нельзя щадить. Порой ему казалось, что все это вошло в него с молоком матери, и потому Бату всегда и повсюду был безжалостным к тем, кто вставал на его пути или стремился посягнуть на его честь. Только кровь могла искупить кровь. Иные решения были ему неведомы. Только когда Бату собственными руками убьет черного орла и напьется его горячей крови, только тогда будет отомщен Барак. Хан был сыном степи и знал повадки орлов. Проклятая птица рано или поздно вернется туда, где однажды нашла добычу.
О страшной смерти Барака Бату-хан не сказал никому. Народ, привыкший к его величию, веривший, что хану помогает само Небо, не должен был знать, что с внуком Чингиз-хана может случиться то же, что и с обычным смертным. Да и враги обрадуются, разнесут по всей земле весть о его горе.
В ставке никто не решился спросить, куда исчез мальчик. Сотня личных телохранителей хана, видевшая все издали, в эту же ночь была отравлена колдовским настоем. Бату действовал по завету, оставленному Чингиз-ханом: «О ханской тайне не должна знать ни одна живая душа».
Как и прежде, ежедневно он занимался делами Орды: принимал послов, отдавал приказы. Казалось, близкая смерть не пугала его. Хотя каждый, кто имел глаза, видел, как все более немощным становится тело Бату-хана. Немигающие, похожие на дедовские раскосые глаза его, всегда грозные, сделались теперь мутными и тусклыми.
Лишь после полудня, покончив со всеми делами, Бату надевал красный чапан и шапку, отороченную выдрой, – такие же, как носил Барак, – и уезжал в степь к заветному кургану. Телохранители следовали за ним на почтительном расстоянии, боясь потревожить хана. Иссушенный болезнью, маленький и слабый, он медленно ехал по степи, и здесь, где никто не мог видеть его лица, к нему снова возвращались тяжелые и мрачные мысли. С каждым днем он все меньше боялся смерти и все дороже становился ему каждый прожитый миг. Месяц назад тибетский лекарь, присланный великим ханом Каракорума Менгу, чтобы лечить Бату, сказал: «Высо-кочтимый хан Золотой Орды, в подлунном мире нет такого лекарства, которое бы могло вылечить вашу болезнь. Человек покидает этот мир, когда из двадцати частей воды, которая есть в его теле, остается лишь одна. С этим ничего не поделаешь. Кровь становится густой, и никакие радости мира уже не заставят ее бежать по жилам. Сколько вам осталось жить – я не знаю. Все в руках Неба».
Они сидели в шатре одни, а Бату-хан, прикрыв глаза тяжелыми веками, слушал тихие слова лекаря. И ничего, кроме горечи, не было в этот миг у него в душе. Он никому не рассказывал об этом разговоре, но помнил о нем постоянно.
Конь хорошо знал привычный путь. Он легко поднимал Бату-хана на вершину кургана. Хан отпускал коня, и тот уходил в степь, туда, где на расстоянии полета стрелы прятались в высоких травах телохранители. Один Бату знал, зачем он приезжает сюда каждый день. Хан ждал орла. Для этого он надевал красный чапан, для этого прятал под его полой острый меч. Бату верил, что птица ошибется и примет его иссушенное болезнью тело за тело ребенка.
Пристально оглядев небо, хан садился на камень и терпеливо начинал ждать. Болезнь отняла у него силы, но разум по-прежнему был светел. Близкий уход тревожил Бату-хана. Он не мечтал о чудесном исцелении, а думал о будущем созданной им Золотой Орды. Он должен был оставить потомкам заветы, которым бы они вняли, – и каждый бы помог им не уронить остов великого ханства. Предстояло научить их, несмотря ни на что, оставаться судьбой, карающим мечом для покоренных народов.
Потомки… Человек приходит в жизнь и уходит из нее. У потомков своя судьба, свой путь, и, быть может, о них не стоит тревожиться? Великий дед Чингиз-хан когда-то сказал ему: «Всю свою жизнь я мечтал лишь о двух вещах. Первой – чтобы росла бесконечно моя слава, и второй – чтобы слава не оставила моих потомков и они всегда правили бы другими народами».
Бату-хану вдруг вспомнился разговор деда с одним из его военоначальников – Боракулом.
– Что тебе дорого в этом мире? – спросил Чингиз-хан.
– Жизнь, – ответил Боракул.
– А чем ты сможешь доказать это?
– Благодаря великому из великих Чингиз-хану я стал сейчас одной из девяти главных опор, поддерживающих верхний круг остова Великой Орды, – заметил Боракул. – С плеча великого хана надел я горностаевую шубу, прошитую золотыми нитями, женился на тридцати девушках, превосходящих красотою друг друга, получил в управление улус и бесчисленные стада скота… Но я стал стар. Мне теперь ближе могила, чем почетное место. И если бы всевышний спросил меня: «Согласен ли ты, отказавшись от славы, достигнутого счастья, вернуться в пору молодости, когда был лишь простым пастухом? – я согласился бы, не раздумывая.
– Верно говоришь, – сказал Чингиз-хан. – Нет ничего на свете дороже жизни…
– А ты бы мог поступить так? – спросил его тогда Боракул.
Чингиз-хан надолго задумался, потом сказал:
– Нет. Я бы не смог. Тебе легко оставить славу, счастье, почет, потому что у тебя нет детей. У меня же четыре сына, и все они цари, каждый внук – хан, да и правнуки уже начали сами седлать коней… Благодаря им моя слава становится крылатой. Если бы всевышний вернул мне молодость, то кто знает, сумел бы я снова дать им то, что каждый из них имеет? Я ведь жил, боролся, проливал кровь непокорных не только ради себя. Нет. Я никогда не смогу решиться начать все сначала. Пусть лучше будут долгими и удачными дни моих потомков. Только тогда я буду много раз рождаться заново – в каждой их победе, в каждом шаге вперед. Дети – продолжение моей жизни. Если их слава сделается вечной, то и я не умру никогда. А разве это не самое большое желание для человека?
Так говорил великий и мудрый Чингиз-хан с Боракулом…
Тяжкая истома овладела всем телом Бату-хана, клонило в сон. Он втянул голову в плечи и, казалось, задремал. Но это только казалось. Не затем приходил на курган Бату…
Среди семнадцати сыновей Джучи самым могущественным был Бату-хан. По положению и славе стояли вслед за ним старший из братьев – Орду и младший – Берке. Остальные же управляли обычными аймаками – округами.
Еще в те времена, когда Бату поднял над землями Дешт-и-Кипчак знамя Золотой Орды, он помог старшему брату превратить обычный улус Ибир-Сибир в ханство. Оно получило имя Синей Орды. Другие сыновья Джучи тоже правили покоренными народами, владели бесчисленными стадами скота, но ни один из них не поднялся до звания хана. По могуществу и славе среди всех внуков Чингиз-хана с Бату могли сравниться только хан Северного Китая – Кубылай и хан Кавказа, Азербайджана, Рума, Ирана и Багдада – Кулагу. Но ни один из них не покорил столько народов, такого пространства, как Бату-хан. Их владения, по сравнению с владениями Золотой Орды, были похожи на шкуру овцы рядом со шкурой быка. В далеком Каракоруме, сменяя друг друга после Чингиз-хана, правили монгольским ханством Угедэй и Гуюк, а совсем недавно на белой кошме подняли Менгу. Бату-хан был равнодушен к родине предков. Он создал Золотую Орду сам, и все помыслы его были здесь.
В чем была причина удачи Бату-хана? Люди объясняли это тем, что с самой юности Бату свято чтил заветы предков. И если другие потомки Потрясателя вселенной часто предпочитали руководить набегами и походами из ставок, то Бату всегда шел впереди своих туменов. Управляя Золотой Ордой, он никогда не носил одежд из шелка, не украшал себя золотом – он жил так же просто, как и его великий дед. Летом на нем были чекмень из верблюжьей шерсти, на голове кипчакский борик, отороченный белкой, тело защищал нагрудник из шкуры жеребенка. С наступлением зимы Бату надевал темно-коричневый полушубок или волчью шубу и шапку – тымак из густого корсачьего меха.