Страница 4 из 4
— Вот память так память! — сказал Витя. — Мне бы такую!
— А ты запоминай! — посоветовала Машка. — Будешь запоминать и все запомнишь!
Мы с Витей уложили Машку спать, но она долго ворочалась, сопела и кряхтела.
Наконец, я не выдержал:
— Ну, что такое? Почему ты не спишь?
— Папочка, — виновато произнесла Машка, — а можно я тебе прочту про московку? Я сейчас придумала. А-а?
И она прочитала:
— Очень хорошие стихи! — сказал я. — Просто очень, очень хорошие! А теперь спи, московка!
Я думал не столько о Машкиных стихах, сколько о птице этой — московке. Оказывается, и неприметная пичуга может о многом напомнить…
Машка уснула. Мы сидели с Витей — пили чай и смотрели телевизор. К слову, и тем хорошо тут, за городом, что и телевизор работает лучше, чем в Москве. Видимость отличная, и никаких помех.
— Пап, — вдруг сказал Витя, — а ты заметил, что Машка все о лете говорит?
— Заметил, а что? Она же у нас выдумщица!
— Нет, здесь дело не в этом, — серьезно сказал Витя. — Просто она твой разговор с мамой тогда слышала. Помнишь, когда ты повестку о медали «За оборону Москвы» получил?
— А какой разговор?
— Ну, что вы с мамой летом собираетесь пройти по Москве-реке, Рузе, Наре, Воре, в общем — где воевали в сорок первом. Так вот, Машка боится признаться, но ей очень хочется с вами…
Теперь, кажется, и я все понял.
— Возьмем с собой Машку, — сказал я. — Даже интереснее вместе. И для нее полезно!
Сказал, а про себя подумал… Подумал, что не вспомнил я о Машке, а она мамины медали подсчитывала. И вот мою последнюю, запоздалую, приняла куда серьезней, чем я. Для меня эта медаль была давним, пройденным, а для нее, оказывается, нынешним. Для нее? И для меня также, но только я боялся раскрыться перед Машкой, а, оказывается, надо было, необходимо было раскрыться.
Говорят, родители, взрослые родители учат детей. А вот, оказывается, и дети учат.
И если бы Машка сейчас не спала… Я бы бросился к ней и сказал бы что-то хорошее, доброе вместо одного слова: «Спасибо!» А можно было сказать ей и это «спасибо».
По телевизору выступал Махмуд Эсамбаев.
— Нравится? — спросил я Витю.
— Нравится. Я люблю его. Здорово он танцует! — признался Витя и через минуту вдруг добавил: — А меня вы возьмете? Мне бы очень хотелось! Ведь я, пап, хоть и взрослый, а никогда не воевал. Я только по книжкам знаю, как тогда под Москвой… И вы с мамой никогда раньше не говорили. Возьмете?
Конечно, я сказал, что возьмем, но, каюсь, мне было чуть-чуть не по себе.
Витя! Что ж мы забыли и его? Я забыл? А он, как и Машка…
В самом деле, не знаю, хорошо или плохо, когда человека сравнивают с птицами. Птица московка и — война. Птица московка — и вот теперь Витя. Знаю, что о птицах надо думать. Но о людях — еще больше. Ведь они, как птицы, разные…