Хан Кене

Иосиф Гербрут и это одобрил. Вождю следует приучать людей к железной дисциплине. Иначе получится, как на его родине, где каждый шляхтич считал себя вождем…

Арыстан пришел в себя и, убедившись в тщетности своей мольбы, вдруг поднял голову и сел, поджав под себя ноги. Оправив на себе одежду, он прямо посмотрел на Кенесары и резким движением отстранил волосатую руку Кара-Улека, потянувшуюся уже было с ножом к его горлу.

— Если тебе так уж хочется попробовать моей крови, то потерпи, успеешь еще! — Он не спускал глаз с Кенесары. — Да, таксыр! Слова требую по закону, султан! Ты приказал отрубить мне голову, но не язык…

— Говори!

Кара-Улек по знаку султана отошел в сторону. Арыстан весь подобрался и встряхнулся, как приготовившаяся к полету птица. По-прежнему глядя на Кенесары сверкающими глазами, он запел:

Глянь ласково, Кене, — я раб у ног твоих,

А хочешь — презирай: останусь нем и тих,

Припомни лишь, что сын того я Атыгая,

Что дал Аблаю в дар красавиц шестерых.

Кенесары в ярости махнул рукой:

— Довольно!.. Лишь на бесстыдных не действует меткое слово. — Он указал на Арыстана: — Свои поступки этот человек завернул в благодеяния, оказанные его предками моим. Могу ли я убить его? Отпустите!

Одобрительно зашумели батыры:

— Верное решение, тюре!

— Не глух ты к памяти предков!

— Не глух к слову…

Иосиф Гербрут еще раз похвалил про себя султана за мудрость. Вождю надо уметь прислушиваться к мнению соратников, ибо они его сделали вождем. К тому же это прощение говорит о его высоком благородстве, великодушии…

И не знал еще Жусуп, что только что помилованный Арыстан будет через несколько дней случайно убит сбросившей его на землю лошадью. Никто не увидит, как это произошло, а на шее неудачливого поэта будет переломлен почему-то тот самый позвонок, который раскрошило падающее дерево у башкира Ашрафа…

Только через много времени поймет Гербрут до конца султана Кенесары, сына Касыма-тюре и внука Аблая. Догадается он и почему так мягко относится султан к пленным русским солдатам, которые бродят без всякой охраны по лагерю мятежников и все чаще остаются у него на службе…

Довольные мудрым решением султана, батыры один за другим выходили из штабной юрты. Каждый направлялся к своей лошади, которую держал под уздцы специальный оруженосец-коновод. Наурызбай тоже подошел к своему коню и, перед тем как вскочить в седло, оглянулся на соседнюю коновязь. Сердце его вдруг остановилось, а потом заколотилось быстро и громко…

Девушка-воин в мужской одежде держала на поводу гнедого коня. В правой руке у нее было копье с кистями. Это была Акбокен…

С тех пор как Байтабын и Акбокен приехали в стан Кенесары с далеких берегов Илека, он служил в отряде Наурызбая, а она — у Бопай. Все ждали, что они обручатся, но шли дни, а этого не происходило. Как брат и сестра они относились друг к другу, и люди недоуменно пожимали плечами. Считали, что они поженятся, когда возвратятся домой.

Наурызбай и раньше встречал ее среди окружающих Бопай женщин, и каждый раз при виде этой девушки сердце его переставало вдруг биться. Сама Акбокен способствовала этому…

Однажды по случаю дня рождения у султана Кошека в стане Кенесары проходил той. Как принято при этом, ему способствовали конные состязания — кокпар и казахская борьба — курес. Наурызбаю пришлось бороться с Байтабыном. Наурызбай был крупнее, да и немного старше своего соперника, и после упорного сопротивления Байтабын был повержен на землю. Каурого иноходца, которого получил за свою победу Наурызбай, он подарил девушке Акбокен.

— Батыр, это ваш долг победителя или подарок? — спросила его Акбокен, взяв под уздцы каурого.

— Это долг победителя перед вашим родственником, самым достойным джигитом из всех, с которыми мне приходилось бороться.

— То-то! — засмеялась Акбокен, сверкнув глазами. — Мы как будто не давали повода думать о себе иначе. Принимаю этого коня только как долг своему приехавшему издалека родственнику…

На шутку требовалось отвечать шуткой.

— Судя по недоброму смеху, сестра, вы бы больше обрадовались победе противоположной стороны, хотя все мы здесь родственники! — улыбнулся Наурызбай. — Если было у вас такое желание, почему не шепнули мне об этом заранее?

Черные, как смородина, глаза Акбокен засияли.

— Если вы прислушиваетесь к шепоту, то думаю, что нам еще представится такая возможность…

— Договорились!

Наурызбай протянул ей руку. Щеки у Акбокен вспыхнули, и она стыдливо коснулась его длинных пальцев. Он почувствовал легкое дрожание ее руки…

Байтабыну казалось, что побежден он был случайно. Просто нога у него подвернулась, и он упал. Ведь боролись они сколько проходит времени между двумя дойками кобылы, или добрый час по-русски, а Наурызбай все не мог его осилить… Не позор же это для него, что оказался на земле. Только легкий смех вызвало его падение среди присутствующих. А вот если бы такое случилось с этим щеголем Наурызбаем, тот бы не перенес. А на подаренном коне пускай Акбокен сама ездит…

Акбокен не спускала глаз с боровшихся и поймала себя на том, что не очень сочувствует Байтабыну. Она много слышала о Наурызбае, знаменитом молодом тюре — остроумном и веселом, и давно уже хотела увидеть его. Девушек всегда привлекают те, о ком говорит народ. И когда он, поступив так благородно с побежденным, протянул ей свою большую руку, она невольно придержала свои пальцы возле нее.

С тех пор словно сотканная из солнечных лучей золотая сеть опустилась на нее и стала быстро опутывать мысли и чувства. Она сама не знала, что с ней творится, но сердце ее больше не трепетало при имени Байтабына. Ночами не спала она теперь, думая об этом… Неужели она такая плохая, что смогла забыть свою клятву верности? Подобает ли это казашке? Ведь с детства любит она дорогого Байтабына, и ближе всех людей на земле он… А может быть, это была не любовь? Что же тогда любовь?

Почему так стучит ее сердце при виде Наурызбая?.. Месяц назад, когда Байтабын был в далеком походе, они обменялись с Наурызбаем тобыком — косточкой из бараньего сустава. Перед этим у них в присутствии множества гостей произошло песенное состязание, и к концу молодой тюре протянул ей маленькую косточку. Это означало дружбу и какую-то тайну между ними. Какую же тайну?..

Знает ли об этом Байтабын? Если знает, то почему молчит? Или, может быть, ему безразлично, что происходит с ней? Разумеется, Байтабын все прекрасно видит. Но какую же надо иметь выдержку, чтобы ни разу ни единым намеком не выдать себя. Чего же он ждет?

Байтабын, выйдя из штабной юрты, тоже увидел Акбокен, но, заметив уже направляющегося к ней младшего султана, остановился в стороне.

Наурызбай, отличавшийся смелостью в обращении с девушками, прямо подошел к ней:

— Здравствуй, сестричка!

— Здоров ли, батыр?

Наурызбай весело рассмеялся:

— Кажется, я застал врасплох Серну-Акбокен!.. Верни-ка мой тобык!

Получившая тобык девушка обязана была на протяжении условленного времени держать его всегда при себе и предъявлять по первому требованию дарившего. Если тобыка не оказывалось, она должна была исполнить по уговору три любых желания. Так что Акбокен, действительно похожая на серну, чье имя носила, во многом уже доверилась Наурызбаю.

— Львы только и ищут удобного случая, чтобы напасть на бедную серну. Но серны помнят об этом. — Она тоже засмеялась и достала вдруг из-под языка маленькую косточку: — Пожалуйста!

— Да, надежней места не придумаешь! — развел руками Наурызбай.

— Где еще хранить такую дорогую вещь!..

В это время появилась Бопай, что-то сказала стоящему поодаль Байтабыну, и вдвоем они подошли к разговаривающим.

— Амансын ба… Здравствуй, Акбокен! — вежливо поздоровался Байтабын.

— Барсын ба, Байтабын!

Байтабын чуть опустил подпругу известного всей степи гнедого коня, на котором ездила Бопай, поправил седло. Бопай искоса посмотрела на него и повернулась к Наурызбаю: