Легион Кэнби

Почти в ту же секунду на Кэнби налетело что-то непонятное, возникшее из ниоткуда и сбившее его, словно кеглю. Кэнби неудачно приземлился на спину, перед глазами заплясали, как звезды в гиперэкране во время жестокого боя, яркие святящиеся точки. Наконец на фоне серого неба перед Кэнби вырисовалось лицо женщины.

— Вы не пострадали? — с тревогой в голосе спросила она. Кэнби проверил, в порядке ли его руки и ноги.

— По-моему, нет. — Он осторожно рассмеялся. — Разве что человеческое достоинство.

Рядом с лицом женщины появилось лицо мальчика.

— Дамиан, — строгим голосом начала женщина, — я ведь велела тебе смотреть, куда едешь.

— Извини, мам.

— Извиняйся не передо мной, а перед этим господином — М-м, извините, пожалуйста. Кэнби медленно сел, мигая глазами.

— Ничего. — Увидев гравитонолет мальчика, он усмехнулся. — Здорово же мне досталось от твоей машины, Дамиан.

— Мы ужасно сожалеем, — еще раз извинилась женщина. Стряхивая с рук снег, Кэнби встал и только теперь заметил, что она очень симпатичная блондинка. Стройная, примерно пяти футов восьми дюймов ростом, с длинными распущенными волосами. У нее было лицо в форме сердечка, подправленной формы брови, задумчивые голубые глаза, вздернутый носик и полный, чувственный рот. В руках незнакомка держала светло-коричневые кожаные перчатки. Чуть великоватое потертое темно-желтое пальто, очевидно, покупалось на распродаже. Оно полностью скрадывало грудь женщины. Облик завершали миниатюрные светло-коричневые ботинки и предлинный шарфик в зеленую полоску. Кэнби протянул руку.

— Меня зовут Гордон. Гордон Кэнби. И я очень рад с вами познакомиться.

Незнакомка улыбнулась — казалось, ее улыбка осветила весь парк.

— А я — Синтия Тенниел, — сказала женщина, и в ту же секунду из-за облаков выглянуло солнце.

Стал заметен мягкий пушок, нежно покрывающий щеки многих натуральных блондинок.

— А это, — добавила она с тем особым недоверчивым взглядом матери, мой сын Дамиан. Кэнби протянул мальчику руку.

— Очень приятно, Дамиан.

— Пожми мистеру Кэнби руку, Дамиан, — еле заметно улыбаясь, подсказала Тенниел. — И скажи спасибо, что он не надрал тебе уши.

С угрюмым видом мальчик пожал Кэнби руку.

— Э-э, очень приятно, мистер Кэнби. Еще раз простите, что задел вас своим гравитонолетом. Кэнби рассмеялся.

— Бывает, — бросил он.

— Только с неосторожными мальчишками, — добавила Тенниел.

— Извини, мам, я буду поосторожнее. Можно я пойду поиграю?

Улыбнувшись, Тенниел кивнула.

— Вы уверены, что хорошо себя чувствуете, мистер Кэнби? — спросила она.

— Уверен, — ответил Кэнби, глядя, как Дамиан мчится на гравитонолете в парк. — И мое имя Гордон… вообще-то многие зовут меня Гордо. „Мистер Кэнби“ звучит так, будто мне тысяча лет.

— Пожалуй, мне нравится имя Гордон, — заметила Тенниел, встречаясь с Кэнби взглядом. — И вы очень любезны.

— Может быть, оттого, — признался Кэнби, — что я ужасно рад этому происшествию.

— Не понимаю… — промолвила Тенниел.

— Ведь если бы не этот случай, — начал Кэнби, чувствуя, что его щеки загораются, как у школьника, — я бы с вами не познакомился.

— Хорошенький способ знакомиться!

— Я не упускаю никаких возможностей.

— Очень мило с вашей стороны, — ответила Тенниел. — Спасибо.

— Не стоит, — произнес Кэнби, не зная, что еще сказать. — Вы, наверное, часто сюда приходите.

— Как только могу себе позволить, — сказала Тенниел. — Трудно растить ребенка в городе. Здесь он находит хоть какую-то свободу. — Она покраснела. — Когда не пытается кого-нибудь задавить.

— Ну что вы. — Кэнби усмехнулся. — Вы живете в городе?

— Да, — лаконично ответила Тенниел.

— Наверное, работаете тоже здесь, — произнес Кэнби через некоторое время.

— Когда есть работа, — согласилась она, рассеянно проводя рукой по светлым волосам, как будто довольная тем, что Кэнби не пытается узнать больше. — В основном случайная — только чтобы не сидеть на пособии. Я коплю на взнос для получения постоянного места, но, по-моему, так никогда и не накоплю. — Тенниел вздохнула. — Вы похожи на бывшего военного. Теперь, наверное, в отставке?

— Да, — признался Кэнби, чувствуя себя немного виноватым за то, что живет сравнительно благополучно. — О таком подарке, как пенсия, легко забывается.

Улыбнувшись, Тенниел бросила взгляд в сторону Дамиана.

— Вам не стоило этого говорить. Я нисколько не завидую. Я тоже могла бы получать пособие, если бы не захотела работать.

— Вы не похожи на тех, кто живет на пособие, — заметил Кэнби.

— А вы не похожи на того, кто смог бы прожить на пенсию, — подмигнув, добавила Тенниел. Кэнби засмеялся.

— Я бы избавился от нее в ту же минуту, как нашел бы работу, приносящую равноценный доход, — признался он. — Но, судя по всему, в наши дни пилоты никого не интересуют, поэтому — до недавних пор — я всерьез даже не задумывался о работе.

— А теперь? — спросила Тенниел.

Судя по взгляду, ей было искренне интересно, а Кэнби охотно говорил бы о чем угодно, лишь бы эта красивая незнакомка слушала.

— В общем, тут выставили на продажу четыре корабля, и…

Почти до самого вечера Кэнби и Тенниел проговорили о космических кораблях и о планах. Кэнби узнал, что она никогда не покидала планету, и его описания миров, увиденных во время службы во Флоте, казалось, зачаровали женщину. Кроме того, выяснилось, что ее гражданская карьера тоже оборвалась во время Большой Демобилизации. Когда под вечер Тенниел сообщила новому знакомому о том, что должна уйти на временную ночную работу, он спросил, нельзя ли им увидеться снова.

— С, удовольствием, Гордон, — ответила Тенниел, взяв Дамиана за руку. — Пока есть работа, мы почти каждый день бываем в парке.

— Тогда я тоже буду сюда приходить, — пообещал Кэнби. — Во всяком случае, когда смогу.

— Значит, увидимся, — сказала она, протягивая мягкую теплую руку и довольно крепко сжимая Кэнби ладонь.

Пока женщина не скрылась среди прохожих, он все смотрел ей вслед, а потом отправился на поиски Ренфро Гиббонса, который немедленно дал согласие и также решил вложить в дело свою пенсию.

Два экипажа оказались укомплектованы. На следующий день Кэнби планировал зайти к Ольге Конфрасс в ее „веселый дом“ в Свободной Зоне. Однако то, что он намеревался предложить имевшей дурную репутацию мадам, не имело к сексу ровно никакого отношения.

Вместе с Липпи Кобир вошел в каюту Корто спустя несколько минут после того, как их вызвала Гамбини. Кобира сразу замутило от запахов пота, рвоты, испражнений — и страха.

В просторной комнате царил полумрак. Лишь одна яркая лампа освещала обнаженного Корто, неуклюже сидевшего на металлическом стуле. Тонкие пластиковые ремни, которые больно врезались в тело пленного, крепко привязывали его икры и лодыжки к ножкам стула. Подсыхавшие ручейки крови стекали по волосатым голеням на пол и образовывали вокруг ступней лужицы, которые смешивались с гораздо большей лужей — очевидно, мочи. Руки Корто скрывались за спиной, а его широкую волосатую грудь, мокрую от пота, огибал толстый пластиковый ремень. Над ней висела лысая голова, рот был открыт, глаза тупо уставились в колени. Слышалось лишь однообразное бормотание. По спутанным волосам на груди скатывались тонкие струйки рвоты и скапливались вокруг сморщенного полового органа, видневшегося под толстым обрюзгшим животом. К головке пениса крепился крупный зажим с зубцами, от которого тянулся к большому черному ящику на полу электрический провод. Два изолированных провода соединяли этот ящик с зажимами на сосках Корто. Еще три провода выходили из дальнего конца ящика и прятались в темноте за стулом.

Возле капитана стояла Роза Гамбини, а слева и справа от нее — два дюжих члена экипажа Кобира. Сама Гамбини представляла собой невысокого роста, хрупкую и — если забыть о ее склонности к пыткам — довольно миловидную девушку. У нее были светлые волосы, овальное лицо, рельефный нос, тонкие, обычно ненакрашенные губы и синие глаза, в чьи бездонные глубины отваживался заглянуть далеко не каждый. Гамбини считалась ценным членом экипажа, обслуживавшим консоль системотехники. На такие, как теперь, рискованные задания она вызывалась добровольно. Ходили слухи, будто Гамбини оставалась девственницей, и ее возбуждают лишь самые низменные проявления человеческой жизнедеятельности. Казалось, окружающие ее теперь мужчины испытывали глубочайшее отвращение; их одежду пропитывал пот. Гамбини же выглядела лишь чуть-чуть утомленной — словно только что испытала длительный оргазм, — и Кобир подозревал, что так оно и было.