Собачья работа

— Вы когда-нибудь выезжали на убийство?

— Давайте не будем передергивать. — Внимательный подошел к выходу. — Каждый должен заниматься своим делом. А что?

Максаков отвернулся.

— Ничего. Просто вы — счастливый человек, старший лейтенант.

Хлопнула дверь. Лопатников вытер пот и бросил дубинку на сейф.

— Козел!

— Буян или лейтенант?

— Оба!

— Сука! Б…дь! Ты у меня… — Парень вскочил со стула и орал на Колосову тонким голосом.

Она, откинувшись на спинку стула, спокойно смотрела на него.

«Господи, сколько можно орать!» Максаков подошел к нему и, схватив за шиворот, бросил обратно на стул. Юнец сполз на пол и завыл. На подбородок потекла слюна.

— Не трогай меня, мент поганый, мне плохо, я умереть могу!

— Ломка? — Максаков вытер руку о пальто.

— Не знаю. — Нина невозмутимо закинула руки за голову и сладострастно потянулась. — Говорит — эпилепсия. Все равно на подписку.

Парень перестал выть и сел на полу.

— За что загребли?

Он молчал.

— Попытка сумку рвануть. — Колосова улыбнулась. — На глазах у наряда. Полная сознанка, не судим, прописан, учится. Если задержу — шеф с дерьмом съест.

— Отдайте ножик, — вдруг тихо сказал сидящий на полу парень. — Скажите ей. Этой сучке! Нож отдайте, ментяры! Все, что от бати осталось!

Он снова начал орать. По щекам хлынули слезы. Максаков нагнулся и отвесил ему подзатыльник.

— Заткнись! Еще раз «сучку» услышу — убью.

— Да ладно. — Нинка лукаво посмотрела на Максакова, чуть вздернув в улыбке верхнюю губу. — В одном он прав точно. Я — не кобель.

Парень умолк. Максаков выпрямился.

— Что за нож-то?

Нинка покопалась в пакете на столе.

— Вот.

Обыкновенный раскладной ножик из рыболовно-охотничьего магазина. Не выкидуха. На лезвии гравировка: «Сыну Ромке. Будь мужчиной».

— Где сам батя-то?

— Ушел от нас.

— Алексеич! Готово! — Гималаев махал рукой от дверей.

— Пока, Нин. Полетел. Спокойно додежурить тебе.

— Нож-то отдать, может?

Он обернулся у дверей.

— Как хочешь. Но лучше не надо…

За пультом Лопатников озабоченно разглядывал наполовину оторванный дебоширом шеврон.

— Ну вот. Будем устранять выявленные недостатки.

23

Двор был длинный, проходной и очень темный. Максаков щелкнул зажигалкой. Без десяти четыре. Улица Курляндская, расположенная на отшибе Адмиралтейского района, казалась абсолютно вымершей. На подъезде они не встретили ни единой живой души. Ветер ощутимо колол сквозь одежду. Гималаев и Дронов с фонарем планомерно обследовали парадные в поисках нужной квартиры. Андронов в короткой куртке приплясывал на месте. Маринка, наотрез отказавшаяся остаться в машине, пряталась от ветра у него за спиной.

— Сюда! — Гималаев тихо свистнул. — Мы близки к цели.

— С чего это ты так оптимистично смотришь на жизнь? — У Андронова зуб на зуб не попадал.

Гималаев посветил на светлую «восьмерку», припаркованную у одной из парадной. Под задним стеклом пластырем был прилеплен прямоугольник бумаги: «Продается ВАЗ-2108 1995 года т. 316-42-91, Парамонов Вадим Вадимович. Вечером».

— Телефончик-то наш.

— Имя тоже мы слышали.

— Нашел, — подошел Дронов. — Вон та парадная, третий этаж.

Дверь тоже пришлось изучать в свете фонаря — на улице и то было светлее. Судя по количеству звонков, в коммуналке было комнат семь. Небольшая для этого района квартира. Максаков и Гималаев встали перед дверью. За ними Андронов и остальные. Игорь уверенно надавил кнопочку под табличкой «Парамоновы». Внутри квартиры раздалась соловьиная трель. Тишина давила на уши. Никакой реакции.

«Четыре утра. Самый сон», — подумал Максаков.

Имитация птичьего голоса снова вспорола темноту. Где-то глубоко скрипнули полы. Загремел засов второй двери.

— Кто?

Каждый из оперов, кто изобретает новый способ войти в адрес, достоин памятника.

— Вадим Вадимович? — подал голос Игорь. — Это из милиции. У вас была автомашина ВАЗ двадцать один ноль восемь?

— Что значит «была»?

Захрустели замки. Опять сработало.

— Что значит «была»?

— Тихо! — Максаков, показав удостоверение, оттеснил внутрь квартиры высокого мужчину в халате.

Остальные просочились следом. Хозяин едва не уронил с лица большие круглые очки.

— Что…

— Тихо! — угрожающе повторил Максаков и показал пистолет. — Уголовный розыск. Гена где?

— У себя. — По лицу Парамонова было видно, что он ничего не понимает.

— Где его комната?

— Третья.

— Справа? Слева?.

— У нас все справа.

— Марина, посмотри за ним.

Они двинулись по темному коридору, боясь налететь на тумбочки, столики, велосипеды. Горящее бра осталось в прихожей. Стало темно. Максаков считал двери. Первая. Тяжелый больной храп. Вторая. Детское бормотанье во сне. Третья! Все замерли. Изнутри в щель пробивался свет. Кто-то кашлянул и чем-то зашуршал.

«Пятый час, — подумал Максаков. — Чем он занят?»

«Моторола» в кармане разразилась громким пиликаньем.

«Черт! Черт! Черт!»

Его словно током дернуло. Внутри загремело. Одновременно с Гималаевым они врезались в дверь.

Уже потом он подумал, что если спросить, какая комната у него в квартире спальня, то он ответит — «первая слева», хотя первая слева дверь ведет в туалет. Парамонова спрашивали про комнаты, а не про двери. Он и ответил правду, совершенно упустив ванную. Это вышло боком маленькому курчавому мужику, который удобно расположился в теплой воде со «Спорт-Экспрессом» и бутылочкой «Невского». Увидев в проеме резко открывшейся двери незнакомцев с пистолетами, он ойкнул и ушел под воду. Газета с шуршанием слетела на пол. Плескалась потревоженная вода. Мужик не всплывал.

— Твою мать! Вырубился! — Максаков сунул ствол в кобуру и кинулся спасать потенциального утопленника.

Игорь помогал. Мокрая кожа скользила под пальцами. В узком пространстве они мешали друг другу. Бутылка упала и с грохотом разлетелась о бетонный пол.

— Егорыч в угольной гавани работает, во вторую смену, — бубнил сзади Парамонов. — До утра отмокает, потом спит. Удобно. Ночью-то ванная никому не нужна.

«Утопленник» открыл глаза и безумным взглядом обвел окружающих. Его аккуратно посадили. Максаков вздохнул и грустно посмотрел на мокрые по локоть рукава пальто.

— Дядя Вадик! Что случилось?

В коридоре стоял рослый, бритый наголо парень в трусах и тельняшке. Андронов незаметно сделал шаг ему за спину.

— Гена?

— Ну Гена.

— Уголовный розыск. Поедешь снами.

Максаков готов был поклясться, что лицо парня дернулось в паническом страхе.

— Денис, Марина, возьмите понятых и сделайте осмотр комнаты. Ты ведь не против, Гена?

Спускаясь по темной лестнице, он вспомнил про «моторолу».

— Вениаминыч! Ты меня искал?

— Ты где пропал? — Лютиков явно нервничал. — Почему не отвечаешь?

— Занимаюсь спасением утопающих.

— Чего?

— Да ничего. Что случилось?

— Надо срочно подъехать в вытрезвитель на Синопку. Там сложная ситуация.

— Без меня никак? У меня тут подозреваемый по Днепропетровской.

— Боюсь, что никак. Там якобы деньги у мужика ушли.

— Блин! — Максаков ненавидел разгребать по дежурству эти постоянные вытрезвительские проблемы. — Много?

— Десять тысяч баксов!

24

До РУВД ехали как сельди в банке. Стиснутый на заднем сиденье Гена угрюмо молчал. Он вообще был немногословен. Не спросил даже, зачем и куда его везут. Максаков уже на девяносто процентов был уверен, что они попали в точку и Ляпидевский — тот человек, который им нужен, но он также хорошо знал, что это все только начало, что уверенность в уголовное дело не подошьешь и что при умной позиции Ляпидевский имеет все шансы соскочить и помахать им ручкой. Когда все вылезли, он придержал за рукав Гималаева.

— Игорь, я в «трезвак» смотаюсь. Там какая-то заморочка. Сердцем чую — это он. Попробуйте его заплющить. Если не сможем, то… Впрочем, чего я тебя учу.