Возница

Он протянул руку туда, где недавно стоял Георг, и почувствовал, что ее пожала чья-то рука.

— Спасибо! — тихо говорит он, голос его задрожал, и глаза внезапно заволокла пелена.

Шатаясь, он пересек комнату и опустился на стул. Он видел, что жена следит за его движениями так, будто в дом вошел дикий зверь. «Она тоже решила, что я пьян», — подумал он.

Чувство безнадежности вновь овладело им. Он бесконечно устал и хотел отдохнуть. В задней комнатушке была кровать, и ему так хотелось растянуться на ней, а не сидеть столбом. Но он не смел туда идти. Ведь стоило ему повернуться к жене спиной, как она выполнила бы задуманное. Он должен был оставаться здесь и караулить ее.

— Сестра Эдит умерла, — начал было он, — я был у нее. Я обещал ей, что буду добр к тебе и детям. Завтра ты сможешь отослать их в приют.

— Полно врать! — оборвала его жена. — Густавссон был здесь и сказал капитану Андерссон, что сестра Эдит умерла и что ты так и не пришел к ней.

Сидя на стуле, Давид Хольм как-то обмяк и, к своему удивлению, заплакал. Его угнетала бесполезность возвращения в мир вялых мыслей и закрытых глаз. Уверенность в том, что ему никогда не преодолеть стены, воздвигнутые его собственными поступками, отнимала у него силы. Жажда, бесконечная жажда сейчас, немедля соединиться с душой, витавшей где-то рядом, и невозможность этого заставляла его лить слезы.

Сквозь сотрясавшие его рыдания он услышал голос жены:

— Ты плачешь, Давид? — спросила она.

Он поднял к ней лицо, мокрое от слез.

— Я хочу стать лучше, — сказал он сквозь зубы, как будто гневался. — Хочу стать честным человеком, но никто мне не верит. Как же мне не плакать?

— Нелегко поверить тебе, Давид, — сказала она, еще колеблясь. — Но я верю, раз ты плачешь. Теперь я верю тебе.

Словно в доказательство своих слов, она села на пол у его ног и уткнулась головой в его колени.

Она сидела так с минуту неподвижно и тоже начала всхлипывать.

Он вздрогнул:

— Ты тоже плачешь?

— Я не могу не плакать. Не смогу стать счастливой, покуда не выплачу все свое горе.

И в этот момент Давид Хольм снова ощутил на лбу легкий холодок. Слезы перестали литься по его лицу, и оно осветилось таинственной смутной улыбкой.

Он исполнил первое, что ему было предназначено этой ночью. Ему осталось помочь ребенку, которого любил его брат. Ему осталось показать таким людям, как сестра Мария, что сестра Эдит не ошибалась, подарив ему свою любовь. Ему осталось поднять из руин свой очаг. Ему осталось передать людям завет возницы. Когда же он все это исполнит, то сможет отправиться к ней, к любимой, желанной.

Он чувствовал себя бесконечно старым. Он стал терпеливым и покорным, как старики. Он не смел ни надеяться, ни желать, а лишь, сжимая руки, шептал новогоднюю молитву возницы:

— О Господи, дай душе моей созреть, прежде чем настанет час жатвы!