Страница 15 из 55
– Но надо же различать синто и…
– Синтоисты, буддисты – никакой разницы, всех бы их в один мешок да в море. Одни грабят народ при рождении, вторые – после смерти.
– Моя семья испокон веков буддисты. Благодаря моему дому в Японии…
– Ну вот, снова завел ту же песню. «Моя семья, мой дом»…
– Наследие! Как ты не понимаешь?
– Вот чего я действительно не могу понять… Как ты совмещаешь свои идиотские религиозные убеждения и серьезные научные интересы. Ты лучший студент физического факультета, а…
– Знаешь, больше не физического. Я сменил специальность. Долблю логику. Это необходимо для моего дела.
– Шутишь? Похоже, что в больнице тебе что-то в голове повредили. С чего это тебя потянуло на логистику?
– На логику, дурочка, на логику. Изучаю пропозиции, импликации р и q, «пэ» и «ку».
– «Пэ» и «ку»… «Pet» и «cub? [1] Ну, ты даешь! Не хуже твоих квантов, козявок, которые то ли есть, то ли их нету и которых никто не видел.
– Я тебе сто раз говорил, что кванты никакие не козявки. И чему вас только учат на вашем факультете?
– Иван Тургенев, Александр Дюма, Вальтер Скотт. Но ты ж у нас выше этого, ты презираешь литературу!
– Ну, чаще всего это всякая подрывная, размягчающая дрянь.
– Понимал бы ты… Сплошь увлекательные, захватывающие истории…
– Вот-вот, истории. Пыль в глаза, лапша на угли. Грезы, галлюцинации!
– Эти галлюцинации воспитывают чувство!
– Для слезливых девиц…
– Я уже давным-давно не девица. Можно поинтересоваться, чья в этом заслуга?! По правде, меня больше всего интересует не литература. Меня интересует только одно: когда мы поженимся?
Никто в школе не понял, почему повздорили молодой Ивасаки и молодой Сога. Тихий, сдержанный, спокойный, чуть ли не скучный Хитоси не из тех, с кем легко поссориться. Лишь изредка, когда он, представляясь, называл свое имя, в его осанке и голосе проскальзывала искра гордости, даже гордыни. В остальное время он чаще всего молчал; когда все заразительно ржали, слегка улыбался; когда все бурно переживали, слегка хмурил брови.
Сначала вообще никто ничего не понимал. Ни драк, ни споров, оба вели себя ровно, вынимали из портфелей тетради и ручки, что положено – записывали, когда спросят – отвечали. Сначала никто даже не заметил, что они больше не здороваются.
Но Хитоси перестал подходить к группам ребят на перемене, и на это обратили внимание. Если кто-то хотел обратиться к нему с вопросом, тут же встревал Ивасаки. Нет, только не Сога. Попробуй не заметить!
Подумывали, что это простая свара. Да ладно, эка невидаль – поссорились… Так же и помирятся. Но проходили недели, а положение не менялось.
– Ивасаки, в чем дело? Расскажи нам, в конце концов, с чего вы вдруг? То водой не разлить, везде вместе, а теперь чуть зубами не скрипишь…
Но никто так и не получил никаких разъяснений. Начали гадать. Кто-то высказал предположение: ревность. Кто-то узнал, что их матери встречались. Знал об этом и сам Ивасаки. Мать отослала его наверх, но он набрался храбрости и притаился за плохо прикрытой дверью.
– Вы сами виноваты, нельзя оставлять наедине без присмотра мальчика и девочку, – начала наступление мамаша Сога. – Природа берет свое.
– Но они же еще совсем сосунки! – отбивалась мамаша Ивасаки. – Одиннадцать и тринадцать, подумать только! Откуда я могла знать, что ваш мелкий негодяй сластолюбив, как похотливый старикашка!
– Судя по тому, что мне рассказал Хитоси, ваша дочь слишком рано созрела. Она была инициатором, она начала его ощупывать кг…
– Хватит! Прекратите немедленно! – взвилась мамаша Ивасаки. – Я не хочу этого больше слышать!
Тяжело дыша, женщины уставились друг на друга горящими от гнева глазами. Ситуация действительно сложилась щекотливая. Будь детишки постарше, их можно было бы, скрипнув зубами, сочетать браком – и дело с концом. Но одиннадцать и тринадцать лет! Мамаша Сога, несколько успокоившись, спросила недоверчиво:
– А вы уверены, что они…
– Еще бы! Положение, в котором их застали, не оставляло никаких сомнений. Они даже шторы не потрудились задернуть. Совершенно все было видно, он был весь-весь внутри…
– И это… не первый раз?
– Бог знает в который! Где они только этого не делали! В комнатах, на веранде, в саду, даже на бильярдном столе. Слуги, похоже, знали, но никто из этих трусов не пришел к нам и не сказал. А как они это делали, что вытворяли при этом, страшно сказать… Щенки паршивые! – Она вытерла платком глаза, промокнула взмокший лоб. Чуть успокоившись, заговорила снова: – Что ж, сделаем вид, что ничего не случилось. Пройдет несколько лет, выдадим ее за какого-нибудь наивного беднягу. Вашему сыну, разумеется, в нашем доме делать более нечего. Сколько вы хотите за молчание?
Мамаша Сога ответила совершенно спокойно:
– Мы, разумеется, не столь богаты, как вы, но ни в чем не нуждаемся.
– Что ж, – вздохнула госпожа Ивасаки. – Так даже лучше. Премировать разрушителя счастья дочери…
Расстались женщины, погруженные каждая в свою печаль.
Возвратившись домой, мамаша Сога многое высказала своему сыну. Тухлая селедка, идиот, помесь редьки и горчицы и многое, многое другое было помянуто в этом монологе. Она упрекнула его в потере ценного покровительства богатых друзей. А бедный отец, не погибни он под Порт-Артуром, обязательно помер бы от огорчения, причиненного гнусным поведением недостойного сына.
Мамаша Ивасаки проявила в отношении своей дочери ничуть не больше милосердия. И как только она могла?! И с чего это ей вздумалось?! И что она только в нем нашла, в этом Сога?! Ни харизмы, ни утонченности, ни индивидуальности… Ласковый только мальчишка, так что ж? Собаки вон гоже ласковые. Дочь чуть не ляпнула, что он больше не мальчишка, но вовремя сдержалась и только безжизненно кивала. Не говорить же ей, что она ничего не понимает, что есть в нем и утонченность, и индивидуальность, и много чего другого…
Боясь огласки, Ивасаки оставили семью Сога в покое. Неприятное происшествие предали забвению. До поры до времени.
Императорский университет расположен в нескольких сотнях шагов от резиденции Ивасаки. Университет должен притягивать таланты, и Хитоси Сога оказался в числе его студентов. Повзрослев, он не растерял своих экстраординарных способностей, но внешне изменился, возмужал, приобрел сходство с отцом. Детская неуклюжесть, привычка часто моргать, манера внезапно замирать, как бы отключаясь от реальности, у него сохранились.
Декан факультета возлагал на Хитоси большие надежды, вплоть до Нобелевской премии. Он ревниво следил за успехами своего протеже и, когда тот вдруг оказался в больнице, регулярно навещал его, забыв о своем артрите. Если кто-то вдруг обращал внимание на отсутствие у его любимца шарма, харизмы, декан резонно замечал, что наука есть в первую очередь труд, а не театральное представление. Велико было доверие наставника, и тем горше оказалось разочарование, когда Хитоси, вернувшись из больницы, вдруг заявил, что оставляет физику.
– Как так? Что вы, Сога, об этом не может быть и речи! Вы наиболее одаренный студент курса, да что я говорю – поколения! Работы по Эйнштейну и Планку просто замечательны! Подождите, мы их опубликуем, увидите реакцию. Не только в Японии, а во всем мире.
– Нет, я уже принял решение. С физикой покончено.
– Да с чего вдруг?
– Изучать следует ту отрасль, в которой что-то узнаешь. Физика мне уже ничего не может предложить.
– Да как у вас язык повернулся такое утверждать? Физика неисчерпаема, полна тайн, нерешенных проблем множество, хватит на века…
– Нет-нет, вы заблуждаетесь. Я понял, что пора приступать к главному делу моей жизни.
– Да, вы правы, я ничего не понимаю. Что за главное дело, Сога?
1
«Пук» (испускание газов) и «попа» (место, откуда газы выходят) (фр., груб.).