Страница 94 из 98
НАРКОЗА НЕ БУДЕТ
(Коша)
Коша снова и снова вспоминала моменты проведенные на столе хирурга.
Внутри был ожог. Оттуда текла жидкая алая водица. Это не могла быть кровь. Это клюква. Из травматологии, где ей запихали в сломанный нос вату, Кошу сразу отправили в женскую больницу.
Даже воспоминание доставляло боль. Неужели жива? Вот как все просто. Это не геройский подвиг разведчика в гестапо. Просто им не заплатил за наркотик. Почему они ничего не сказали? Есть же деньги. Но они решили сами, что у нее денег нет. Они все решили за нее сами. Вот и все.
Боль раздвигает время так же, как ЛСД. Так же, как однажды она думала, что никогда не сдвинутся стрелки, Коша думала, что эта боль никогда не кончится. Она знала, что просто умерла, потому что все кишки были намотаны на нож хирурга.
Она брела из операционной в палату, держа полотенце между ног. Оттуда текла жидкая дешевая кровь. Боялась испачкать пол.
Ожог ободранного мяса напоминал о процедуре.
Никогда больше. Какого черта надо думать о том, чтобы что-нибудь не испачкать? Она вдруг взбесилась. Почему не думать о том, чтобы ее никто не пачкал? Ярость выгнула Кошу дугой. И бессильное сожаление о ненужной аккуратности сдавило ей глотку и свело мышцы судорогой. Захотелось курить. Коша заворочалась на железной больничной койке.
Рыжая соседка мрачно стрельнула взглядом и спросила:
— Курить, небось хочешь?
— Ага. — шепнула Коша.
— На. Я спрятала, — рыжая тайком протянула сигарету.
— Спасибо, — шепнула Коша и пошла в душ.
Санитарка покосилась с испуганным удивлением, но ничего не сказала. Никотин сладко шмыгнул в легкие и стиснув сосуды, затуманил голову. Внезапная слабость. Включила воду. Внутри произошла какая-то битва, после которой каждая клетка тела просит покоя. Не было жалко того, что в ней убили. Наверняка это был плод Евгениевой люби. Ну его к черту!
Не надо было и пробовать! Это плата за попытку быть, как все.
Но радость от того, что перестали мучить, была сильнее. Она долго стояла под дождиком, не до конца осязая мокрость воды. Казалось, что она была мокрее раньше. Упало мыло. Когда Коша пыталась его поднять — все время выскальзывало из пальцев. Больше всего не хотелось выходить из душевой, не видеть никого, ни с кем не разговаривать. Вытерлась.
Выкурила еще сигарету, не выключая воды. Набрызгала дезодорантом. И просто села на стул перед зеркалом. Вдруг стало интересно, какое у нее лицо — обычно на лицо не смотришь — смотришь на прическу, есть ли прыщики, мешки под глазами, а вот собственно лицо хочется разглядеть в какие-то особенные моменты, узнать, остался ли на нем отпечаток того, что было.
Она провела ладонью по щеке.
Это было не ее лицо — такого выражения прежде никогда не было. Она стала разглядывать внимательнее и вдруг произошла странная вещь — лицо сначала затуманилось, а потом и вовсе исчезло, а на месте него возникло бледное изображение Легиона. От ужаса Кошу откинуло к стене, она схватила бутылку с шампунем и швырнула прямо в это лицо — зеркало раскололось на несколько кусков. Но этого было мало — все еще боясь, что он может выйти из одного из них — колотила осколком бутылки, пока от зеркала не остались мелкие кусочки. Порезала обе руки.
— Я не человек. — сказала она вслух. — Я — мутант. Поэтому я не умею жить среди людей. Я ненавижу себя за это. Но мне нужен кто-то, кто скажет мне, как мне жить.
Нет никакой морали. Мораль — это бабки и власть. Власть — это секс и бабки.
Холодная злость натянулась в Коше упругой струной. В дверь стали колотить и орать, чтобы она открыла. Коша усмехнулась — впервые в жизни она испытывала удовольствие от того, что кому-то из-за нее пришлось напрячься.
Не спеша оделась и вышла. Окинула отвердевшим взглядом санитарку и того мясника, который ковырялся в ней без наркоза. Прибежали!
— Я упала в обморок, — сказала Коша равнодушно. — Если надо, я заплачу за зеркало.
— Да нет, — усмехнувшись, сказал мясник. — Обойдемся. Завтра домой пойдешь.
— Хорошо, — сказала она послушно и, пройдя мимо подозрительной санитарки, направилась в палату.
— Зайди ко мне в кабинет! — раздался голос за спиной.
Медленно оглянулась: врач стоял один посреди коридора, санитарка гремела внутри душевой стеклами.
— Зачем? Мне нехорошо, я хочу прилечь.
— Ладно, — ответил он ей с той же внутренней жесткостью. — Зайди позже. Вечером. Я сегодня долго буду.
Да пошел ты… Знала — зачем. Молча легла в свою койку. Женщины в палате журчали о своем, о женском. Она старалась не слушать. Долго изучала потолок.
— Слышь, — тихо позвала ее рыжая. — А ты чего? Ты как сюда?
— Да… С крыши прилетела, — мрачно сказала Коша. — Жопой так долбанулась, что все вылетело.
Рыжая покачала головой:
— С какого этажа-то?
— С большого. То ли восьмой, то ли седьмой. Хорошо сугроб был внизу… — со смиренной иронией Коша пожала плечами.
— Да… Повезло с сугробом-то… — рыжая задумчиво теребила губу.
— А ты куда с таким пузом? Сохраняешься?
Рыжая покачала головой:
— Не… Избавиться никак не могу. Сначала я в дурке лежала — никакой возможности не было, потом денег не было. Когда нашла уже — во. Пять месяцев.
Рыжая злобно хлопнула себя по брюху.
Смутная догадка шевельнулась в Кошином мозгу, затаив дыхание он спросила:
— А чего в дурке-то?
— А… Тошно вспоминать. Дура потому что! Халявы захотелось… Зато намаялась я… Теперь умная. Пойду цветочницей работать. Если только от этого чудовища избавлюсь.
— От какого чудовища?
Рыжая внимательно посмотрела на Кошу и позвала:
— Иди сюда ко мне. Я под одеялом расскажу, чтобы никто не слышал.
Коша шмыгнула к ней. Девушки закрылись с головой.
— Слышь. Я в группе песни пела. Ну такое про черепа, вампиров. В курке-косухе ходила. Вот. Планы у нас были супер-пупер. А денег — ни фига. Ну, вот мне гитарист и говорит — хочешь звездой стать? Я говорю — хочу. А он мне — есть человек, который из тебя ведьму сделает, и ты без всяких денег звездой станешь. Только надо ритуал посвящения пройти. Я, естественно, согласилась. Э, тебя как зовут?
— Коша…
— Странное имя. Ну фиг с ним. Короче. Кош. Летом дело было. Две недели я какие-то замороченные книги читала. Потом мы поехали на Каменный остров в особняк и там две тетки меня сразу в ванну поволокли. Властные такие. Красивые обе. Одна, правда, старая, но все равно красивая. Благородное лицо такое. Как давай же меня молодая в ванной тискать. О! Я думала — умру. Но самое гадкое — не от боли, а от удовольствия. Потом старая пришла. Напоили меня чем-то, обдымили. Бормотать мне давай в уши. Я ничего не помню, только какой-то ибис. Чибис. А дальше помню — но как сон. Будто мне все приснилось. Выхожу я во двор. А там тринадцать парней в черном и гитарист мой среди них и человек такой в черных очках, а у него глаза, через очки светятся. Как меня к нему потянуло!
— Потянуло?!
— Ну да! Прямо как на веревке! Я сама хотела, чтобы он все сделал. Меня прямо разносило. Короче, когда он это сделал, я тут же сознание потеряла. И что дальше было — не помню! Такое наслаждение, огонь во мне горел и больно и сладко. Очнулась — в дурке. Что две недели делала — не знаю. От кого залетела — не знаю… Мне кажется они все там побывали. Но я убеждена, что ребенок от него. Мне надо убить его обязательно. Ты смотрела фильм про ребенка, который родился от собаки? Дамиен его звали?
— Ну…
— Так вот — это фигня! Антихрист не от собаки. Он от пришельца. Этот мужик — пришелец. Инопланетянин.
— А как же тебя выпустили из дурки-то? — усмехнулась Коша.
— А я, когда поняла, что мне все равно не поверят, сказала им, как они хотели. Меня и выпустили…
Рыжая замолчала, грызя губу.
Коша перебирала в памяти подробности одной известной ночи и думала, что только в этом безумном городе жизни совсем разных людей могли сплестись в такую безумную пьесу. Неужели тот, кто писал сценарий, из рода людей? Неужели это не игра вероятностей? Может быть Роня когда-то напишет книгу и объяснит все?