Белые птицы детства

Наконец они ставят бричку в специально отведённое место, выпрягают Адмирала и, привязав к заднему колесу, дают ему сена. Бабка Аксинья спешит за весами, а тётка Клаша, наказав Серёже не отходить от брички ни на шаг, бежит занимать места.

Серёжа осматривается. Он ещё никогда не был на базаре, и всё ему здесь кажется в диковинку. Вот мужик в высоких кирзовых сапогах понёс на плечах живого барана. Баран свесил голову и спокойно смотрит на Серёжу бессмысленно-глубокими глазами. А там трое молодых парней продают зелёные штурмовки и весело смеются, когда какому-то деду штурмовка оказывается до колен. Инвалид в низенькой коляске на блестящих подшипниках продаёт блёсны. Они разложены на красной тряпице и сияют под солнцем как начищенные ордена, которые инвалид, наверное, получил бы, не оторви ему ноги в первом же бою. Низко опустив голову, так что над широкими плечами топорщился лишь стриженный под полубокс затылок, он смотрит на свои блёсны, изредка перебирая их короткими круглыми пальцами.

Продают бороны и пилы, топоры, фуганки, стамески, топорища, совковые лопаты, замки, навесы, колёса к повозкам, тулуп, корни лимонника, дробь, лыжи, ружья, лески, крючки и ещё столько, что перечислить невозможно. Отдельным рядом торгуют картошку. А ещё есть ряды мясные, рыбные, молочные, овощные.

«Кому же можно продать такую прорву всего? — думает Серёжа. — Где столько покупателей взять?»

А покупатели находятся, их можно сразу узнать по городской одежде и торопливой походке. Один из них, покупателей, подошёл и к Серёже. Маленький, щуплый, суетливый, он хлопнул Адмирала по спине, заглянул в бричку и строго спросил Серёжу:

— Чем торговать собираетесь?

И Серёжа сразу же вспомнил бабушкины наставления насчёт хулиганов и прочих нечистых на руку людей. Он беспомощно оглянулся на весовую и срывающимся голосом ответил:

— Луком.

— А почём? — не отставал маленький человек, вспрыгивая на колесо и щупая мешки.

— Не знаю.

— Как же ты торговать собираешься? — удивился суетливый покупатель, шмыгая глазами по Серёже.— Как, если ты даже цены не знаешь? А может быть, я весь товар оптом скуплю, если цена хорошая... Ты с кем приехал?

— С отцом, — неожиданно для себя сказал Серёжа. — Вот он придёт и всё вам скажет. А пока нечего на бричку прыгать...

— Вот как? — Человек удивился, потом засмеялся и пошёл дальше по базару.

Когда Серёжа рассказал про него подоспевшей бабке Аксинье, она в первую очередь перепугалась, а потом похвалила Серёжу за сообразительность.

— Ты уже большой,— говорила бабка,— всё должен понимать. Глядишь, годика через три и в заступники выйдешь.

И ещё Серёжу поразил ослик, которого продавал мужик в ватной телогрейке и шапке-ушанке. Ослик одиноко стоял у забора, поджав длинный тонкий хвост и опустив голову. И столько было в нём печали, такой он здесь, среди огромных быков и лошадей, казался чужой, что Серёже до слёз стало жаль его. Но пока выгружали мешки и занимали торговый прилавок, ослик исчез, и Серёжа долго жалел потом, что сразу не подошёл к нему.

— Вот тебе весы и две гири,— подвела Серёжу к прилавку тётка Клаша. — Весы я отрегулировала, будут показывать точно. Вот эта гиря на килограмм, а эта — на два. Если кто половину килограмма потребует, ты гирю снимай и килограммовый вес дели пополам. Ясно? Цену мы с бабкой Аксиньей решили положить в два рубля. Вчера, говорят, и по три к вечеру брали. Ну а с нас и по два достанет... Ты вот мне скажи, если у тебя три килограмма лука попросят, как ты будешь отпускать?

— Поставлю обе гири,— хмуро отвечает Серёжа.

— А у тебя три кило в тарелку-то войдёт, а?

— Ну-у... — теряется Серёжа.

— Ты вначале-то два кило отпусти, а потом и ещё килограмм завесь. Понятно?

— Да.

— Ну а денег сколько за три кило возьмёшь?

Серёжа подсчитывает в уме и говорит.

— Ты вот что, Серёжа, от греха подальше, морщит маленький нос тётка Клаша, — если у тебя большой вес затребуют, ты меня или бабку Аксинью кликни, мы и отпустим. А то тут есть такие артисты, вмиг облапошат и спасибо не скажут. Не посмотрят, что торгует малый, обведут вокруг пальца. И не торопись. Деньги-то куда будешь класть?

Серёжа хлопает по карманам.

— Там дырок-то нет? Ты крупные деньги в один карман, который понадёжнее, клади, помельче, там трёшки пятёрки, в другой карман, а мелочь держи на прилавке, но глаз не спускай. Тут шпана так и крутится, смотрит, где что плохо лежит. Ты меня-то слышишь? — склоняется к Серёже тётка Клаша.— Что хмурый такой?

— Так,— отворачивается Серёжа.

Тётка Клаша поправляет платок и садится на мешок с луком.

— Ты носом-то не крути, Серёжка, не крути, — вдруг совсем другим голосом говорит она. — Я ведь вижу, не слепая, как тебе торговать охота. А что делать, сынок? Пока мать-то у тебя жива была, ничего, она зарплату получала худо-бедно, а деньги в дом приносила. А где же такие деньги бабушка с дедом возьмут? Нет у них таких денег, а вас с Верой одеть-обуть надо и в школу отправить, чтобы не хуже других были... Отец-то ваш, слышно, новой семьёй скоро обзаведётся, до вас ли ему будет, если у него свои дети пойдут... Недаром говорят, что без отца остался вполовину сирота, а вот как без матери, то круглый уже, полный сирота. — Тётка Клаша всхлипнула, не заметив, как тяжело задышал нахмуренный Серёжа, быстро промокнула глаза маленьким платочком и добавила: — Так что рассуди, Серёжа, ты уже большой, помощник в доме. А лук, он не ворованный, его посадить надо было да три раза прополоть, собрать потом да пёрышки обрезать, да в сухом помещении сохранить...

— Что за собрание тут у вас? — подошла бабка Аксинья.

— Да учу вот его, как луком торговать.

— А солнце уже вон где, — показывает бабка Аксинья, — а мы дела не делаем и от дела не бегаем.

— Ничего, — успокаивает тётка Клаша, — мы своё успеем взять.

Вечер уже, солнце на заходе, когда они выезжают с базара, уложив в бричку порожние мешки и накупив городских подарков. Серёжа, по совету тётки Клаши, тоже купил два килограмма «Любительской» колбасы и два — ливерной, килограмм конфет в бумажных обёртках и столько же ирисок, потом ещё пряники и пять метров мануфактуры, которую выбрала тётка Клаша. Всё это лежит сейчас в мешке и сладко тревожит Серёжу. За день он соскучился по дому, и у него такое впечатление, словно выехали они из Озёрных Ключей более месяца назад. От постоянного напряжения у Серёжи побаливают руки-ноги, но боль эта приятна, как бы равняющая Серёжу со взрослыми, и он не без гордости ощущает её, эту приятную боль.

Всё так же поскрипывает втулка на заднем колесе, размеренно обмахивается хвостом Адмирал, медленно проплывают мимо повозки последние дома Малышевки, и вот уже въезжают они в тайгу по узкой, извилистой дороге.

— Ну, Серёжка, сколько ты сегодня мороженого съел? — вдруг спрашивает бабка Аксинья.

— Три порции.

— А ну как застудишься?

— Не-ет, я в Москве больше ел,— отвечает Серёжа.

— С детьми горе, — вздыхает бабка Аксинья, — а без них — вдвое.

— Надо бы нам перекусить, — улыбается тётка Клаша, — чай, заработали себе на обед.

И Серёжа только теперь чувствует, как он проголодался за день.

Потом старухи заводят бесконечный разговор о базаре, ценах. Серёжа вначале слушает, но бричка так монотонно раскачивается, мимо так однообразно проплывают деревья, а голоса старух так усыпляющи, что он укладывается на мешках и мгновенно засыпает. И в этот раз ему ничего не снится.

Однако спит он недолго и, когда просыпается, с удивлением обнаруживает, что бричка стоит. Серёжа поднимает голову и видит, что Адмирал справляет нужду.

— Проснулся? — ласково спрашивает тётка Клаша. — Ничего, поспи, умаялся за день-то.

— Дак он лучше нашего торговал-то. Ему отбоя от покупателей не было.

— А чего, хорошо торговал, — хвалит тётка Клаша и понукает застоявшегося Адмирала.