Страница 1 из 1
Наталья Иртенина
Святость как национальная идея
Иоанн Кронштадтский
Святые древней и новой Руси – обширнейший пласт истории и культуры, очень медленно, тяжело и неохотно вводимый в оборот научной и общественной мысли. Исследований, равных по значению труду Г. П. Федотова «Святые Древней Руси» (1931 г.), до сих пор, кажется, не появилось, между тем в его книге изучение феномена русской святости доведено лишь до XVII столетия.
Выходят сборники житий и биографий русских святых, в том числе тематические (посвященные, например, новомученикам и исповедникам ХХ в.), по позднейшему периоду (XVIII–XX вв.) существуют многочисленные жизнеописания конкретных подвижников. Однако все это не может претендовать на обобщающее осмысление темы русской святости, бытования этого явления в российской культуре, его воздействия, прямого и косвенного, на сферы духовной, нравственной, социальной и даже политической жизни страны. Между тем тот же Федотов в своей книге писал: «Если мы не обманываемся в убеждении, что вся культура народа, в последнем счете, определяется его религией, то в русской святости найдем ключ, объясняющий многое в явлениях и современной, секуляризированной русской культуры».
Современность фактически утратила понимание феномена святости, этого универсального языка, на котором говорили и, главное, которым жили наши предки. Если попросить любого человека с улицы дать определение святого, в девяти случаях из десяти ответ будет примерно таким: некий странный субъект, практикующий истязание плоти и морящий себя голодом ради достижения «особой духовности», которая неизвестно в чем заключается. Еще, вероятно, можно будет услышать о «просветлении» и «расширенном сознании», а то и вовсе о галлюцинирующих на тему божественного отшельников. И уж точно никто не сможет вразумительно объяснить, почему святыми стали Александр Невский, Дмитрий Донской или Федор Ушаков.
«Классическое» определение святости (оно же – естественная цель жизни христианина), сформулированное Серафимом Саровским, – как стяжания Духа Святого, – понятно лишь людям воцерковленным. Более упрощенная формулировка: раскрытие в человеке образа и подобия Бога, следование правде Божьей и стояние за нее – для секулярных масс также в общем таинственна и непроницаема. Массам более внятен девиз Данилы Багрова («Брат»): «на в деньгах сила, а в правде» – конъюнктурная переделка христианского «не в силе Бог, но в правде». На этом основании Данилу Багрова можно канонизировать как «святого нашего времени», что, кажется, и было сделано (впрочем, с попытками последующей деканонизации).
Иными словами, русские святые совершенно незаслуженно забыты и вытеснены за пределы современной бесцерковной культуры. Они стали всего лишь «преданьем старины глубокой». И это не только недоразумение. По большому счету это преступление против русской истории и культуры, из которых вырезана фактически сердцевина. Попробуй сейчас кто-нибудь изъять из школьных программ весь золотой век русской литературы, а заодно и серебряный – от Пушкина до Гумилева. Засмеют же. Ну а чтобы вставить в эту же программу десять золотых и серебряных веков русской святости, уже много лет идет борьба с минобразом – воз и ныне там. При том что значение множества наших святых для России – едва ли не большее, и намного, чем значение Пушкина для русской литературы.
Как ни странно, нужно объяснять, что русские святые – национальное достояние, наряду с прочими государственными мужами, гениями и народными героями. «Их идеал веками питал народную жизнь; у их огня вся Русь зажигала свои лампадки» (Г. П. Федотов). Святость, устремленность к небу, к правде Божьей, стяжание Духа Святого – это был глубинный язык бытия, понятный всем, от крестьян до государей, объединявший всех в общем служении цивилизационной сверхценности – Святой Троице православного вероисповедания. Благодаря этому общему для всех языку был возможен подлинный демократизм – как один из вспомогательных инструментов власти, была возможна симфония власти и народа. Народ в лице преподобных старцев, монахов, поучал князей и бояр, вел с ними беседы, да не о погоде, здоровье и видах на урожай, а о том, как подобает землей править, как в мире с совестью и с народом жить, как праведный суд строить, как государство русское возводить. Собеседниками и авторами поучительных посланий князьям были Феодосий Печерский, Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Пафнутий Боровский, Иосиф Волоцкий, в эпоху империи – святитель Митрофан Воронежский, которого весьма почитал Петр Первый, митрополит Филарет (Дроздов), с которым советовались три императора, Серафим Саровский, чье письмо, адресованное Николаю II, государь прочел спустя семьдесят лет после кончины преподобного. Нередко святым приходилось напрямую вмешиваться в дела политические, раз за разом доказывая, что и политика не имеет права быть грязным делом, что только тот дом строится прочно, на века, в основание которого положены братская любовь и нравственная чистоплотность. Святость мирила князей в их нередко кровавых усобицах, выступала с обличениями в неправде и произволе (митрополит Филипп во время опричнины). Нравственный и духовный авторитет святых подвижников был очень высок: они могли повелевать правителям, силою слова и собственной личности смирять буйные нравы. И, разумеется, ни с чем невозможно сравнить колоссальное духовно-нравственное воздействие святых на русский народ в целом.
Иоанн Кронштадтский как «переводчик с божественного»
Языком святости Бог говорит с людьми – через своих избранных, когда словом, сообщением свыше становится сама жизнь подвижника, пророчествующего, прозревающего чужие помыслы, исцеляющего, вразумляющего, творящего именем Бога чудеса. Господь возвещает через них: Я есмь, Я здесь, Я слышу вас, радуюсь и ужасаюсь вашим делам, Я желаю всем спасения и только жду, когда вы отворите Мне свои сердца, чтобы Я вошел в них. Святостью своих избранников Бог рассказывает людям о них самих, как и люди тою же святостью немногих праведников говорят Богу о себе: что род человеческий стоит спасения, ибо обещал Он Аврааму: «и ради десяти праведников не погублю города». Святыми своими Господь показывает, чего Он хочет от нас, мы же жизнью святых, прославлением их и любовью к ним отвечаем Ему. И если не все могут хотя бы приблизиться к святости, то всякий может помолиться у гробы праведника или зажечь у его иконы свечу, помянув собственную душу.
2 января 2009 г.(по старому стилю 20 декабря) исполняется сто лет со дня кончины одного из великих русских святых последних двух веков – святого праведного Иоанна Кронштадтского, «всероссийского батюшки», которого с полным правом можно назвать «толмачом божественных глаголов» современности. Именно современности – эпоха, начатая полтора столетия назад первыми взрывами «адских машин» бомбистов-гуманистов, продолжается поныне. Эпоха гниения мозгов, забитых дрянью секулярных «общечеловеческих» ценностей, оледенения сердец, забывших трепетный восторг веры, заплесневения душ, пребывающих в мерзости запустения. Полторы сотни лет назад, придя служить в храм священником, Иоанн Кронштадтский начал свою национально-духовную проповедь длиной в жизнь. Его никто к этому не принуждал. Он просто знал, что должен стать «переводчиком» с Божьего языка для людей, утративших понимание его, вольно или невольно отвергших само существование этого языка. Иными словами, Иоанн Кронштадтский сделался пастырем – истинным, твердым, неколебимым, стремящимся к совершенству, любящим, никого, даже последнюю овцу своего стада, не оставляющим. Очень скоро его стадо увеличилось до всероссийских размеров – паства полюбила отца Иоанна и безоговорочно ему доверяла. Кронштадтское «дно» – пьяницы, нищие и прочая темная публика – первыми ощутили на себе отрезвляющее воздействие языка святости, на котором говорил их батюшка. Сердца начинали оттаивать, души очищались от плесени, разум постепенно отвергал плевелы нечеловеческих ценностей – разврата, кабацкой гульбы, безбожия, «свободы самовыражения». Отец Иоанн стал источником живой воды веры, к которому устремлялись многие тысячи иссохших и истомленных мерзостью запустения: простолюдины и аристократия, неграмотные чернорабочие и профессора университетов. Святость потянула их всех, как магнитом. Пока был жив кронштадтский пастырь, атеистическое глумление над христианством и Церковью было бессильно пресечь этот бесконечный людской поток, половодье горячей веры. Газетные и прочие моськи, исповедующие «свободу, равенство, братство» и мнящие себя властителями дум, охрипли, лая на слона, доказывая «человеконенавистничество» православия. Господь Бог воздвиг столп Иоанна Кронштадтского, чтобы показать «кто есть кто». У кого на самом деле любовь и милосердие, подкрепленные силой молитвы, а у кого – злоба и ненависть, питаемые люциферской гордыней «человеколюбцев».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте