Страница 6 из 8
— Но без мужа — ни-ни. Последнее дело, по рукам пойдешь. Как мать твоя беспутная. Тьфу!
— Неправда, мама хорошая, и муж у нее теперь хороший.
— Значит, скоро бросит ее.
— Бабусь, зачем ты так?
— А чего ж она к матери мужа-то не привезла показать? Даже и не сообщила, что замуж вышла.
— Она на тебя обижена.
— На обиженных воду возят! И где такое видано, чтобы на мать родную обижаться? Ладно, заболталась я с тобой тут. Ты вот что, девка, к курям наведайся, может яичко свеженькое скушаешь.
Ева поняла, что бабка не хочет продолжать разговор.
Целый день Ева, сама себе удивляясь, ждала возвращения Георгия Ивановича. Но он так и не появился. Небось заночевал у своей… — вдруг с ненавистью подумала Ева. А чего я бешусь, мне-то что? Тянет меня к нему… Бабка вот говорит, с любимым сладко… Почему-то мне кажется, что с ним было бы сладко… А почему? Где ему до Платона… Нет, надо выбить эту дурь из башки… Хотя причем тут башка?
На другое утро она проснулась поздно. Прислушалась. На кровать вскочил бабусин кот Чалдон. Пушистый красавец. Бабуся запрещала ему на кровать прыгать, а Ева наоборот, привечала, а котище и рад, ластится, мурлычет.
— Хороший, хороший, котяра, умный, ты чего, голодный небось? — Ева вскочила в одной рубашке и налила коту молока.
— Бабусь! — позвала Ева, но тут же вспомнила, что бабка еще вечером предупредила, что пойдет с утра в сельсовет.
На столе в кухне стояла тарелка, прикрытая мисочкой. Ева приподняла миску. Там горкой лежали оладушки. Ева и себе налила молока, достала банку с медом, помазала оладушки. Ох, как вкусно. Она даже не присела, так ей хотелось есть, просто одной коленкой встала на стул. Бабушка не одобрила бы такого — в одной рубашке, нечесаная, неумытая… В сенях вдруг раздался топот. Ева замерла.
— Можно, Варвара Семеновна?
Дверь отворилась. На пороге стоял Георгий Иванович.
У Евы от смущения ноги отнялись. Она ощутила, что он буквально раздел ее взглядом.
— Ой, простите… — пробормотала она. — Я сейчас…
— Не смущайтесь… Вы такая красивая… Настоящая Ева…
Он сделал шаг к ней. Но вдруг отвернулся.
— Простите, ради бога простите, — и как ошпаренный выбежал из дома.
— Ты чего так сияешь, а? — спросила бабушка, застав внучку за учебниками. — Покушала?
— Да, бабусь, спасибо.
— Так чего радуешься?
— Не знаю, хорошо мне тут у тебя, бабусь…
— Да оно видно, вон уж щечки не такие проваленные… Ничего, я тут тебя откормлю. — Бабушка погладила ее по голове. — Волосы у тебя хороши, у меня в молодости такие ж были… Ты их только не стриги, не вздумай!
— Ой, я хотела, даже в парикмахерскую пошла, а тетка-мастер и говорит: нет, такую красотищу резать не буду. Ну я и ушла. Но с ними столько возни, сохнут долго и вообще…
— И не думай, девка! Мужики любят длинные волосы, любого спроси. А у вас в Москве, говорят, это редкость большая. Молодые, они глупые, хотят быть как все, а уж ты мне поверь, лучше быть на особицу.
— Ой, бабусь, в Москве длинноволосых тоже хватает.
— Да видала я в кино, они там все больше с распущенными волосами-то ходят. Это срам.
— Почему?
— Да пойми… это ж все равно что голой при людях ходить. Бабу голую да с распущенными волосами только муж должен видеть.
— Это, бабусь, пережитки!
Опять в дверь постучали.
— Варвара Семеновна!
— Заходи, заходи, мил человек.
Это опять был Георгий Иванович. На Еву он не смотрел.
— Вот, Варвара Семеновна, забрал я вашу справку, как обещал. И пряников мятных купил.
— Спасибо, спасибо тебе, Иваныч. Чаю хочешь? С пряничками, а?
— Да нет, спасибо, я пойду, наверное…
— Нет, мил человек, ты уж попей с нами чайку-то… Мы, Евушка, с Георгием Иванычем очень мятные пряники уважаем. Особливо ежели свеженькие. Поставь стаканы-то. Да вареньица достань.
Бабушка налила всем чаю, откусила кусочек пряника.
— Ох, хорошо… В Москве-то у вас такие пряники есть?
— Бывают, только все больше черствые.
— А у нас в районе в пекарне один ссыльный пекарь их делает… Секрет знает, они долго не черствеют. Так знаешь, его хотели обратно в лагерь закатать, из зависти. Неймется людям, ежели кто-то что-то лучше делает. Технолог начал его гнобить, нарушение технологии, то, се, но он ничего, отбился, правда, жена второго секретаря райкома помогла, ее детишки очень уж те пряники обожают.
Ева не могла оторвать взгляда от рук Иваныча. Глаз он на нее не поднимал. Между ними вдруг словно возникла тайна, о которой никто не должен был догадаться.
— Вот, Георгий Иваныч, ты скажи моей дурище, чтобы волосы-то не стригла.
— Что? — словно очнулся от забытья сосед.
— Да вон она косу отрезать хочет. А я говорю, не смей!
— Да, вы правы, жалко, красивые волосы… — пробормотал он. — Жалко, очень жалко. — Он вдруг поднял глаза. Еве показалось, что они стали совсем темными, хотя только что были голубыми.
— Да ладно, уговорили! — с торжеством засмеялась она, чувствуя, что победила, наповал сразила этого мощного немолодого мужика.
Зачем он мне, думала она ночью. Незачем, а все равно приятно. Ей было радостно и весело.
Ева пробыла у бабки еще девять дней, но Георгия Ивановича больше ни разу не видела. Он не заходил в бабке, не появлялся во дворе.
На четвертый день Ева не выдержала.
— Бабусь, а чего это Иваныча не видно? — как бы между прочим спросила она.
— В район ушел. К бабе своей. Да еще какие-то бумаги ему пришли, вроде к лету освободится. А тебе чего? Нешто глаз на него положила?
— Да ты что, бабусь? — ахнула Ева. — Просто был человек и вдруг нету. А глаз ты знаешь на кого я положила…
— Да уж, справный малый, не Иванычу чета.
— Вот именно!
— Лали, вы позволите?
— Садитесь, — не слишком приветливо отозвалась она.
— Спасибо. Такой чудный вечер сегодня…
— Я здесь уже несколько дней и все вечера такие.
— Это приятно.
— Да.
Она не стремилась поддерживать беседу. Достала сигарету из пачки. Он схватил со столика зажигалку.
— Вы красиво курите.
— Спасибо. Я думала вы скажете другое…
— Что именно?
— Что курить вредно и еще, что целовать курящую женщину, все равно что пепельницу.
— Боже! Я произвожу такое кошмарно-пошлое впечатление?
— Да, пожалуй, нет, — засмеялась она. От улыбки ее лицо буквально расцветало.
— Я хотел сказать совсем-совсем другое, но, боюсь, это все-таки тоже будет банальность.
— Попытайтесь.
— Нет, пожалуй не буду. А скажите лучше, почему вам показалось, что мы знакомы?
— Шутки памяти, ничего больше.
Она опять умолкла. Только что ему почудилось, что она готова с ним флиртовать, но видимо обманулся.
— Лали, а почему вы одна?
— В каком смысле?
— Ну, вы днем были с этим юношей…
— А вечером без юноши, только и всего.
— Ох, как с вами трудно.
— Да. Со мной трудно. И если вы решили за мной приударить, то должна сразу честно предупредить — бесполезно. Только время потеряете.
— А я не спешу.
И он пристально посмотрел ей в глаза, включая на полную мощность свое мужское обаяние.
Но на нее, похоже, это не действовало.
— А почему, позвольте спросить? Из-за этого мальчика?
Она вдруг фыркнула.
— Представьте себе.
— Но зачем такой очаровательной женщине сидеть вечером одной в баре, пить вполне мужской коктейль и отшивать возможных поклонников, тогда как юноша развлекается в городе и неизвестно еще…
— Вы хотели сказать, неизвестно еще с кем, да?
— Именно.
— Я должна ответить на эту тираду?
— Хотелось бы.
— Хорошо. Потому что мальчикам в девятнадцать лет следует на отдыхе развлекаться.
— Но… Разве вас это не… унижает?
— Унижает? Да почему?
Она уже вывела его из терпения.
— Потому что вы намного старше, а он… он же ваш любовник, а вы готовы мириться с его свободой?