Черная маска

Летти едва замечала, по каким дорогам они скакали, и не думала о том, куда они едут. А если и думала, то полагала, что они возвращаются в Сплендору, — пока Рэнсом не свернул на проселок и не остановился перед так хорошо знакомой хижиной под раскидистыми дубами. Летти пристально посмотрела на него, но ничего не сказала. Он помог ей выбраться из седла и повел лошадей под навес, а Летти подошла к крыльцу и села на ступеньки. Она машинально сняла шляпу, поправила растрепавшиеся волосы и, опершись локтями на колени, закрыла лицо руками. Внезапно ее охватил гнев — неудержимый гнев и горечь из-за этой его последней выходки. Ну зачем он привез ее сюда?! То, что этот гнев всего лишь скрывал боль, было неважно: он вполне годился вместо щита.

— С тобой все в порядке? — раздался совсем рядом голос Рэнсома.

Она и не слышала, как он вернулся. Его умение двигаться беззвучно и заставать ее врасплох всегда раздражало Летти, а сейчас оказалось той последней каплей, которая переполнила чашу. Летти выпрямилась, глаза ее сверкали:

— Конечно, я в порядке! А что же со мной может случиться? Меня чуть не похитили, чуть не изнасиловали. Я наблюдала, как двое мужчин избивают друг друга до полусмерти, а потом оказалась так близко от виселицы, что меня можно считать очевидцем казни. Ну и что такого? Вполне обычное утро!

— Мне жаль, что так вышло…

— Тебе жаль? Это замечательно! Я одного не понимаю: зачем ты притащил меня сюда? Ведь ты должен понимать, что это место совсем не навевает приятных воспоминаний.

— Я хотел поговорить с тобой. Я должен поговорить с тобой, объяснить…

— Я слышала все, что хотела услышать, и сказала все, что хотела сказать. А теперь я хочу одного: вернуться домой, в Бостон. Единственное, что ты можешь для меня сделать, — это позаботиться, чтобы я села на поезд раньше, чем пропадет мой чемодан!

— Нет.

Это единственное слово прозвучало очень спокойно и взвешенно. Летти смотрела на Рэнсома, и гнев ее нарастал.

— Что значит «нет»? — грозно спросила она.

— Это значит, — откликнулся он, — что я не собираюсь отпускать тебя, пока всего не скажу.

Летти поднялась. Она стояла на ступеньках, а Рэнсом на земле, поэтому их глаза находились на одном уровне.

— Если ты думаешь, что можешь меня здесь удержать… — начала она.

— Я не только думаю, я знаю это.

Он загораживал ей дорогу, его широкие плечи были очень прочной преградой. Но еще более прочной преградой был решительный блеск его карих глаз. Однако Летти выдержала его взгляд, не отворачиваясь.

— Ты об этом пожалеешь! — с тихой угрозой в голосе произнесла она.

— Несомненно. — Он криво улыбнулся, оглядывая ее: щеки раскраснелись, грудь вздымалась, сжатые кулаки уперлись в бока в подражание его воинственной позе. — Но прежде всего я хочу выяснить, почему ты боишься за меня?

Летти хотела гордо промолчать, но ее, как всегда, подвел длинный язык.

— Ты же мне не совсем чужой человек. Сдается мне, Шипа скоро настигнет возмездие, справедливое или несправедливое. А я не желаю этого видеть: казней с меня хватит.

— Не думаю, что дело в этом. По крайней мере, не только в этом. Мне кажется, ты что-то ко мне чувствуешь, хотя и не хочешь в этом признаться.

— А, ты вот о чем, — Летти пожала плечами с нарочитой небрежностью. Да, ты довольно привлекательный мужчина, как тебе, должно быть, известно. А меня очень легко взволновать широкими плечами и усами — часа два назад ты мог в этом убедиться.

— Не говори так! — Впервые в его голосе зазвучал неподдельный гнев.

— Почему же нет? Ты сам видел.

— Я ничего такого не видел. Чего ты хочешь? Наказать себя за то, что использовала обычные женские уловки, которыми вас всех наградил господь?

— Ну, хорошо. Согласна, я разыгрывала прожженную соблазнительницу, настоящую Далилу! Но ты-то при виде этого почему пришел в такое замешательство? Мужчины сами превращают женщин в существ, единственная цель которых — привлекать их внимание, а потом оскорбляются, когда женщины обращают свою привлекательность в оружие. Где здесь логика, где справедливость?!

— Если я и был в замешательстве, то по единственной причине. Я боялся: вдруг твои уловки сработают так хорошо, что мне придется стоять и смотреть, как тебя насилуют.

— Ты подумал, что я бросаю тебя ради Мартина, признайся?!

— Если бы это могло спасти твою жизнь, я ничего не имел бы против. Но мне сразу все стало ясно. Черт возьми, Летти, я верил тебе! Я знаю тебя и ни на секунду не усомнился в том, что ты делаешь. Иначе я бы не оказался наготове.

Он был прав, и когда Летти осознала это, с плеч ее свалилась огромная тяжесть. Она смущенно взглянула на него, и этот признак неуверенности впервые дал Рэнсому надежду.

— Дело только в том, что мне невыносимо смотреть, как ты сражаешься вместо меня, — сказал он тихо. — Какими бы ни были твои приемы.

— Мне тоже пришлось стоять и смотреть, как вы дрались, — заметила Летти. — мне это было легко?

— Ты не просто стояла и смотрела. Ты была наготове — и ждала.

Она посмотрела на него каким-то отсутствующим взглядом.

— Я чуть не убила его. Он был так близко, и этот револьвер… Я ничего не чувствовала. Как если бы это была ядовитая змея, которую необходимо убить. Я хотела его убить, правда!

— Я знаю.

— Я никогда не думала, что способна на это. А ты?

— Я научился этому на войне.

Летти опустила голову и отвернулась. Подобрав юбки, она поднялась еще на две ступеньки, ступила на крыльцо и прислонилась спиной к обструганному кипарисовому столбу. Рэнсом последовал за ней, но она не смотрела на него. Взгляд ее был устремлен куда-то в пространство.

— Все-таки жаль, — пробормотала она наконец. — Во мне нет ничего, что должно быть у настоящей леди. Ни изысканности, ни утонченности…

— Мне не нужна никакая леди, мне нужна ты. И тебе, должно быть, это известно.

На губах у нее появилась скупая улыбка, но глаза оставались безрадостными.

— Конечно, известно. Я же не дура, хотя, наверное, и вела себя, как дура. Как легко ты меня обводил вокруг пальца! И как, наверное, смеялся…

— Никогда! Клянусь!

— Ну, не надо. Весь этот спектакль: «Вы поцелуете меня, мисс Летти?», «Вы можете меня еще чему-нибудь научить, мисс Летти?» Когда я думаю об этом, мне хочется…

— Хочется чего? Кричать? Ударить меня? Ну, давай! Давай, и покончим с этим. Я не могу смотреть на тебя, когда ты такая.

Голос его был тихим и напряженным. Он прямо смотрел ей в лицо, и в глазах его была боль. Но Летти едва взглянула на него.

— А эта ночь на пароме? «Плата за жизнь Джонни»… Ты назначил эту плату, и я, как безмозглая идиотка, заплатила! Так легко, все было так легко… — Она опять сжала руки в кулаки и поднесла их к глазам.

Цепь, на которой Рэнсом держал свои чувства, лопнула. Он схватил ее за запястья и притянул к себе.

— Прекрати! Не делай этого с собой! Не делай этого с нами…

Летти билась в его руках, но не могла освободиться.

Наконец она сжала губы в тонкую ниточку и яростно посмотрела на него.

— Я делаю это не с собой и не с нами, ты, подлец! Я делаю это с тобой! Какого справедливого и доблестного рыцаря, воюющего со злом, ты из себя изображал! Такого доброго, чистого, утонченного и галантного. Но то, что ты сделал со мной, не было поступком джентльмена.

— Нет, не было, — сказал он спокойно, хотя лицо его побледнело. — Я действительно стремился делать то, что справедливо, но никогда не изображал из себя святого. Я пытался извиниться, пытался исправить…

— О да! — усмехнулась она. — «Выходите за меня замуж, пожалуйста, мисс Летти».

Рэнсом встряхнул ее так, что шпильки вылетели, и волосы рассыпались по спине. Заключив Летти в стальные объятия, он запутал пальцы в шелковых локонах и прильнул к ее губам, наслаждаясь их сладостью. Он прижимал ее к своему мускулистому телу, как человек, который боится, что сокровище, которое oh так долго разыскивал, отнимут у него.