Черная маска

16

Одни сумерки очень похожи на другие: солнце село, свет померк, наступила ночь. Так было на протяжении тысячелетий и будет еще тысячелетия. Единственным отличием этого вечера от всех других за прошедшие недели — ив том числе от вечера накануне, когда Летти оставила записку в дупле, — было то, что ветер дул с юго-запада. Горячий, сухой и порывистый, он шелестел листьями деревьев, пока они не начали стучать, как маленькие бумажные тарелки. Именно этот ветер Летти считала причиной своей головной боли.

Они с тетушкой Эм сидели на веранде после ужина. Летти усиленно делала вид, что читает, а тетушка Эм обметывала наволочку, заменяя кружевную оборку, которая оторвалась во время стирки. Рэнни и Лайонел были на кухне с Мамой Тэсс, которая решила испечь пирожные, подслащенные черной патокой. Она собиралась подать их с молоком, что охлаждалось в ведерке, опущенном в колодец.

— Утром я заезжала в Элм Гроув и разговаривала с Питером. Он, кажется, примирился с тем, что отцом у него будет янки, — заметила тетушка Эм. Томас пообещал ему маленькую тележку и пони. Конечно, нехорошо покупать благосклонность ребенка, но я полагаю, в любви и на войне все средства хороши.

— Боюсь, добиться благосклонности Салли Энн ему будет не так просто, усмехнулась Летти. Тетушка Эм пожала плечами:

— Салли Энн все еще прохладно к нему относится, но по крайней мере разговаривает с ним. Не уверена, что она держит его на расстоянии из-за того, что не испытывает к нему чувств. Скорее всего, причина в ее сатанинской гордости. Представляю, что будет, если после всего сказанного и сделанного она откажет ему! Но он сам в это ввязался. А пока Элм Гроув защищен от сборщика налогов или кого бы то ни было еще, кто задумал бы его захватить. Ужасно смотреть на все с этой точки зрения, но так уж выходит.

— Довольно практичный подход.

— Да, нам приходится быть практичными. — Тетушка Эм завязала узлом нитку и подняла наволочку, чтобы рассмотреть ее. — С Салли Энн я тоже говорила.

Она расстроена. Оказывается, Анжелика, подруга Мари Вуазен, получила предложение, которое я не могу назвать иначе, как непристойным. Какой-то мужчина набрался нахальства и предложил ей поехать с ним в Новый Орлеан и стать его любовницей. — Тетушка Эм тяжело вздохнула. — Но если она захочет быть практичной, то согласится.

— Потому что она не чистой крови? — Голос Летти прозвучал резче, чем она хотела.

— А что же ей делать? Она слишком хорошо воспитана и образована, чтобы выйти замуж за освобожденного невольника. Но у нее больше нет огромного приданого, которое могло бы убедить белого человека взять ее в жены.

— Но любовницей!..

— Такие женщины пользуются в Новом Орлеане определенным уважением. У них есть собственные дома, лошади, экипажи. Подобная связь может длиться годами, часто так и бывает. Иногда эти мужчина и женщина живут вместе до конца дней. Если есть дети, отец обеспечивает их, дает им образование… Конечно, такое положение ниже, чем положение жены, но гораздо выше положения уличных женщин. Подобная жизнь совсем не так плоха.

— Наверное, нет. Для мужчины. Тетушка Эм пожала плечами:

— Я все думаю, кто же ей это предложил. Она нравилась О'Коннору. Надеюсь, Анжелика не доверится ему, если это именно он. Возможно, он слышал о таких связях, но будь я проклята, если он понимает, как действуют такие договоренности. Он продержит ее месяц или два, и на этом все кончится. Да я и не слышала, чтобы он собирался переезжать в Новый Орлеан.

Летти делала вид, что ее очень интересует рассказ, на самом же деле ей хотелось, чтобы собеседница помолчала. Все, что ей было нужно, это посидеть тихо и дождаться часа, когда можно будет уйти спать, а на самом деле отправиться на назначенную встречу.

Большой бледно-зеленый мотылек подлетел к лампе, трепеща крылышками. Летти протянула руку, чтобы отогнать его от жаркого пламени за стеклом, и мотылек сел ей на руку, подрагивая крылышками. Летти смотрела на него как завороженная. Ее странно тронула его доверчивость. Он не мог знать, что ей доверять нельзя…

— Кстати, о переезде, — продолжала тетушка Эм. — Говорят, миссис Риден будет жить у родственников в Монро. Она не может оставаться здесь, где был убит ее сын. Во всяком случае, так рассказывают. Но что касается меня, я бы уезжать не стала. У каждого из нас своя тяжелая ноша, и все мы должны нести ее, кто как может.

— Да, это верно, — сказала Летти и сама не узнала своего голоса.

Тетушка Эм испуганно посмотрела на нее.

— Господи, как же вы бледны, моя милая. Надеюсь, вы не заболеваете? Новички часто болеют, пока не привыкнут к жаре. Может быть, вам дать лекарственного чая с сассафрасом? Старики говорят, он разжижает и очищает кровь.

— У меня просто немного болит голова.

— Тогда я вам сейчас дам опийной настойки из запасов Рэнни? Я знаю, что такое головная боль. У меня голова болит не часто, но когда болит — это ужасно.

— Нет-нет, спасибо. Все и так пройдет. — Летти знала, что от опийной настойки она заснет, а этого ей хотелось меньше всего. — А вот и Рэнни с пирожными. Может, это как раз то, что мне нужно.

Летти казалось, что время остановилось и этот вечер никогда не кончится. Но, наконец, часы в гостиной пробили одиннадцать, пора было идти спать. Оказавшись в своей комнате, Летти немного подождала, а потом выскользнула из темного дома через окно на веранду.

В одних чулках она бесшумно прошла по веранде и спустилась с крыльца. Внизу она остановилась, надела свои сапоги для верховой езды, вышла за ворота и двинулась по дорожке — туда, где ее ждал полковник. Он привел ей лошадь. Летти взобралась в седло с его помощью и подобрала поводья.

Летти вполне могла отказаться от этой поездки — не было никакой необходимости ей ехать самой. Вполне достаточно было ее утреннего визита к полковнику, дальше он и его люди прекрасно обошлись бы без нее. Но она не могла не поехать. Ей было необходимо увидеть все своими глазами. «Это мой долг, — говорила она себе. — Я это начала и должна знать, чем все закончится. Ради Генри и ради всех других погибших должна увидеть, как схватят Шипа, убедиться, что он больше никому не причинит зла».

Однако дело было не только в этом. Ей хотелось знать, необходимо было знать, кто этот человек, который обольстил и обманул ее, использовал — и научил любить. Летти не могла больше выносить неведения ни дня, ни часа. Любопытство разъедало все внутри, как мучительная болезнь. Она знала, что не остановится, не успокоится, пока не узнает его имени, не поймет, что он за человек.

Но и это было еще не все. Как в конце какого-нибудь чудесного сна, Летти чувствовала потребность задержать пробуждение. Где-то в глубине души она продолжала надеяться, что реально существует человек, который рискует собой ради спасения других, принципы которого непоколебимы, кто борется со алом не потому, что может что-либо выиграть или потерять, а потому, что это — зло. В конце концов, кончина героя заслуживала того, чтобы на ней присутствовали один-два плакальщика…

Ну а если все это сказки для наивных людей, Летти хотела сама в этом убедиться. Она хотела посмотреть ему в лицо и воочию увидеть в нем расчетливого убийцу, каким он наверняка и был на самом деле. Ей были необходимы доказательства, подтверждения, осознание своей правоты, чтобы неотступно преследовавшие ее сомнения развеялись, чтобы она могла заключить мир со своей душой.

Наконец, она должна была присутствовать при аресте Шипа ради Генри, чтобы остаться верной его памяти. Она хотела знать, что человек, которого она помогла поймать, — убийца ее брата, что она добилась того, ради чего ехала так далеко. Летти хотела убедиться, что она выполнила долг перед памятью Генри, что она может уехать отсюда со спокойной совестью и больше никогда не возвращаться.

Оправдания, опять оправдания! На самом деле она хотела самой малости ей просто надо было увидеть его. Летти чувствовала, что должна встретиться с ним наедине во имя того, что между ними было.