Черная маска

Рэнни стоял и держал Летти за руку, все еще ощущая прикосновение ее упругой груди, вглядываясь в огромные яркие глаза, в слегка раскрытые губы. Он вдруг ощутил желание такой силы, что почувствовал себя тем самым глупым мальчишкой, которого так старательно изображал.

— Мистер Рэнни! Что происходит? Идите сюда оба, я сделаю вам завтрак.

«Благослови бог Маму Тэсс, — подумал Рэнни. — Она хоть и старая мегера, но мудрая женщина». Он отпустил Летти и отступил, пропуская ее вперед, затем последовал за ней на кухню.

Сын Мамы Тэсс Брэдли, взявший себе фамилию Линкольн, был среднего роста, крепок и хорошо сложен. Он был очень похож на свою мать, кожа его была темно-коричневой, лицо четко очерченным, а в глазах светился живой ум. Брэдли поприветствовал Рэнни тепло и непринужденно, а Летти встретил несколько настороженно.

— Итак, вы новая учительница? — поинтересовался он, демонстрируя довольно грамотную речь. — Ну, и как вам показался Юг?

— Трудно сразу сказать, — ответила Летти в некотором замешательстве от столь прямого вопроса.

— Не совсем таким, как вы думали?

— Да, не совсем таким.

— Без замков с башнями, позолоченных экипажей и распростертых ниц бывших рабов, поющих хвалу за освобождение от цепей? Для этого вы несколько запоздали. Все, что осталось: руины, да тяжкий труд, да аристократия в лохмотьях, если не считать рыцарей в белых простынях вместо лат.

— Брэдли! — Мама Тэсс посмотрела на сына и укоризненно покачала головой.

— Я приехала сюда, чтобы работать — В голосе Летти было спокойное достоинство.

— А я думал, вы приехали сюда из-за брата, а учительство — это просто так.

— Брэдли!

На этот раз предостережение в голосе Мамы Тэсс звучало сильнее. Она стояла у стола, на котором был разложен фартук с яйцами, и выбирала неразбившиеся.

Летти охватило раздражение — ей не понравился тон его вопросов, а главное, она не могла не признать, что этот человек прав.

— Вы хотите сказать, мистер Линкольн, что вам не нужна помощь?

— Я хочу сказать, что устал от всех этих людей, которые приезжают и говорят, что хотят помочь, а на самом деле пекутся только о своих собственных интересах!

— Полегче, Брэдли! — прикрикнула Мама Тэсс, а Летти нахмурилась:

— Уверяю вас, если бы я заботилась о своих интересах, я бы осталась в Бостоне. И потом, если вы получаете помощь, столь необходимую вам, разве имеет какое-то значение, почему вам ее оказывают?

— Да, это имеет значение! Потому что вы, мисс Мейсон, и подобные вам никогда не поймете, что мы, может быть, и были рабами, но у нас есть своя гордость.

Летти некоторое время молча смотрела на него, и неожиданно глаза ее потеплели.

— Я, кажется, понимаю… Скажите, когда вы с Рэнни были на войне, вам приходилось стрелять во врага?

— Этого от меня не требовалось. Но когда вы находитесь среди солдат и в руках у вас ружье, а на холм, где вы стоите, волной накатываются две тысячи человек в синих мундирах, которые сделают все, лишь бы убить вас, вряд ли вы задумаетесь об истинных целях их появления. Вы будете думать только о том, как остаться в живых.

Рэнни, сидевший ближе всех к Маме Тэсс, потянулся, взял со стола яйцо и стал вертеть его в руке.

Летти опять заговорила:

— Вы спасли жизнь своему хозяину, когда он был ранен, и, по-моему, были вместе с ним в лагере для военнопленных?

— Если вы хотите сказать, что я не такой, как все, то вы ошибаетесь. Таких, как я, были тысячи. Если я спас Рэнсома, то он делал то же самое для меня десятки раз. Да и что же мне было делать, когда его ранили? Бросить? Я был его слугой, сколько себя помню. Мы выросли вместе. Мы были, как Дон Кихот и Санчо Панса — всегда в поисках подвигов, чем отчаяннее, тем лучше.

— Брэдли, — промолвил Рэнни тихо и печально; одной рукой он подбрасывал яйцо и ловил его с исключительной точностью, — ты слишком много говоришь.

Негр посмотрел на Рэнни, на яйцо, и его хмурый взгляд смягчился.

— Мне очень жаль, что из-за некоторых обстоятельств необходимость в моих услугах отпала. Вместо этого мне пришлось стать слугой радикальных республиканцев.

Рэнни положил яйцо и пристально посмотрел в глаза человеку, сидевшему через стол.

— Я все еще твой друг.

— Да. Все еще.

Брэдли Линкольн протянул руку. Рэнни сжал ее. Мама Тэсс, тихонько фыркнув, собрала разбитые яйца в миску и повернулась к плите. Летти смотрела на обоих мужчин, и ей почему-то было трудно дышать. У нее возникло тревожное чувство, что она чего-то не понимает. Впрочем, она ощущала нечто подобное постоянно с тех пор, как приехала в Луизиану. Между всеми этими людьми существовали какие-то невидимые связи, они как будто обладали неким шестым чувством, которого она была лишена. Из-за этого Летти ощущала себя посторонней. Конечно же, она и была посторонней, но постоянное напоминание об этом раздражало. Они и не думали напоминать ей об этом, а она их не винила. Просто это было реальностью, от которой нельзя отмахнуться. Она не знала, возможно ли, чтобы когда-нибудь такой человек, как она, стал здесь своим.

В тот вечер танцы на веранде Сплендоры были затеяны исключительно из-за набитой лимонами седельной сумки. Лимоны только что прибыли с пароходом из Новето Орлеана, их привез полковник Томас Уорд. Он приехал после ужина, с ним прибыли еще три офицера.

— Это нашествие! — шепнула Летти Салли Энн.

Один из спутников полковника был из Нью-Йорка, второй — из штата Мэн, третий — из Теннесси. Они поднялись по ступеням, на лицах — настороженность и надежда, шляпы в руках, волосы тщательно причесаны.

— Да они же совсем мальчишки, — пробормотала тетушка Эм, выбираясь из кресла-качалки, чтобы поприветствовать гостей.

То, что она сказала, было правдой только отчасти: спутники Уорда действительно были очень молоды, но тем не менее сразу чувствовалось, что это закаленные ветераны. За их подчеркнутой вежливостью скрывались уверенность и решимость.

Летти опасалась, что молодых офицеров встретят с высокомерием, может быть, даже недружелюбно, однако она сразу же поняла, что боялась напрасно. Южное гостеприимство и прирожденная обходительность требовали учтивого приема. Молодые люди были приняты в доме как друзья полковника Уорда, и им дали понять, что в дальнейшем они могут воспользоваться гостеприимством этого дома и самостоятельно. Все зависело от них.

Гости явились не с пустыми руками. Полковник Уорд торжественно водрузил на стол сумку с лимонами, один из офицеров вытащил из кармана бумажный кулек с сахаром, другой достал жестяную коробочку с марципаном, а третий принес скрипку в кожаном футляре. Лимоны и сахар были встречены восторженными восклицаниями и выражением искренней благодарности; Лайонела и Питера тут же отправили на кухню, сопроводив указанием приготовить лимонад. Скоро все с удовольствием попивали кисло-сладкий напиток и мечтательно говорили о том, как хорошо бы было охладить его колотым льдом, как в былые времена. Один из офицеров играл на скрипке; мелодичные грустные звуки музыки поднимались над верандой и уплывали в густеющие сумерки.

Следующий всадник, подъехавший к воротам, всегда был здесь желанным гостем. Джонни Риден выпрыгнул из седла и пошел по дорожке, извлекая из кармана губную гармонику. Увидев инструмент, Рэнни издал театральный стон; стоявший рядом Лайонел повторил его, как эхо.

Лицо Джонни сияло коварной улыбкой.

— Я знал, что вы будете в восторге. Мне сегодня было так одиноко, я все спрашивал себя, с кем бы разделить мою печаль, и вдруг услышал звуки скрипки. Ответ пришел сам собой. Кое в чем нами все-таки руководит всевышний!

— Не во многом, — произнес Рэнни.

— Ты пессимист, — сказал ему Джонни. Изображая обиду, он уселся на ступеньках, спиной ко всем, и поднес к губам гармонику.

Летти ожидала, что сейчас ее ударит по ушам, но вместо этого над верандой поплыла чистая и точная мелодия, которая прекрасно гармонировала со звучанием скрипки, обогащая его. В плавных звуках было столько чувства и искреннего воодушевления, которых она никак не ожидала от этого смеющегося рыжеволосого молодого человека.