Страница 70 из 71
…Рыбка стала коленями на нижнюю ступень скамейки, а сложенные лодочкой руки положила на верхнюю ступень, и они с сестрой Малгожатой замечательно уместились здесь вдвоем, и Рыбка повторяла непонятные, но такие чудесные, звучные слова, и вспоминала Веника…
…Она так задумалась, что не заметила, как на месте сестры Малгожаты оказался какой-то пожилой человек с длинными седыми усами. Он чередовал те молитвы, которые читала сестра Малгожата, с бормотанием на каком-то другом иностранном языке, и часто повторял одно и то же слово: «Проше! Проше!»
Рыбка оглянулась на зал — скамейки постепенно заполнялись. И еще она увидела несколько человек, терпеливо ожидающих своей очереди помолиться… Она вскочила и смущенно отошла в сторону. Она хотела вообще уйти… Но здесь было так тепло! Так славно! Рыбка села на скамеечку, на самый край… Раз у них сегодня праздник, значит — они должны быть добрые, и не прогонят ее, быть может… А если окажется, что она занимает чье-то место, то она ведь может и у стеночки постоять!
Но никто не спешил ее гнать…
Сестра Малгожата сменила кассету в магнитофоне, прибавила звук, и новые хоралы, торжествующе загремевшие под сводами храма, показались Рыбке еще прекраснее предыдущих! Рыбка закрыла глаза, погружаясь в волны прекрасной музыки… И задремала.
Она очнулась, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Годы жизни среди нищих, воров и убийц научили ее даже во сне ЧУВСТВОВАТЬ такие вещи! Она проснулась и не сразу поняла, где находится. Вздрогнула, вскочила, едва не бросилась бежать… Но вовремя одумалась.
Храм — уже не темный, потому что свечи зажжены! — музыка, еловые ветви, много нарядных людей, и все они смотрят на нее: на девушку в грязной искусственной шубе и убогой детской шапочке, так странно ведущую себя в храме! Рыбка покраснела до корней волос и готова была удрать, но…
На нее больше не смотрели. Видимо, к ней обернулись, когда она вскочила. А теперь — потеряли интерес или просто считали неприличным слишком долго ее разглядывать, они ведь все здесь воспитанные, богатые и красивые, как Веник… Потому что только такие люди могут ходить в такой прекрасный храм!
Только один человек продолжал смотреть на нее, не отрываясь… Наверное, это его взгляд и пробудил Рыбку от дремоты! Он сидел в ряду перед ней — молодой парень в кремовой «обливной» дубленке ( Рыбка оценила ее с первого взгляда такая дубленка, теплая, легкая и красивая, была бы пределом ее, Рыбкиных, мечтаний, если бы только Рыбка осмелилась мечтать о такой замечательной вещи! ), с ярким и пушистым шарфом на шее, с меховой шапкой на коленях, в гладко зализанными назад волосами, в массивных очках — этот парень явно не принадлежал к тем, кого Рыбка называла «своим контингентом», во всяком случае, «снять» его или ему подобного Рыбке не удалось бы, даже если бы она предложила ему все сделать бесплатно! Однако — он смотрел на нее так пристально…
Словно ощупывая глазами ее лицо, рассыпавшиеся по плечам золотые волосы и фигурку под распахнувшейся шубкой… Двое приятелей, таких же молодых и так же хорошо одетых, пихали его локтями с разных сторон и что-то шипели сквозь зубы: должно быть, увещевали его и укоряли в непристойном поведении. Но он не обращал на них ни малейшего внимания… Он смотрел на Рыбку.
И тогда Рыбка улыбнулась ему. Не той «профессиональной» зазывной улыбкой, больше похожей на хищный оскал, а настоящей, детской, так, что ямочки заиграли на щеках, а верхняя губка приподнялась, как у котенка.
— Боже! — истерически выдохнул «созерцатель». — Клаудия Шиффер — ничто! И никто…
— Влад, не будь идиотом! Отстань от ребенка. Ты ее напугал…
— Я… Я не хотел вас пугать, правда! — залепетал Влад, вскакивая.
Тут уже на него зашипели со всех сторон — ведь он повернулся спиной к изображению Пресвятой Девы и к кафедре, возле которой происходили последние приготовления к торжественной мессе! Оба приятеля дружно рванули его за рукава и Влад рухнул на скамейку, не отрывая от Рыбки восторженного взгляда.
— Скажите мне! Скажите мне правду, умоляю вас! — простонал он, молитвенно складывая руки. — Вы — натуральная блондинка?
Рыбка вспыхнула и задохнулась от возмущения: каждый второй клиент, стягивая с нее трусики, вслух выражал желание проверить, натуральная ли она блондинка!
— Натуральная, — угрюмо буркнула она и зашагала по проходу к дверям.
— Нет! Постойте! Чем я вас обидел? — громким шепотом «возопил» Вадим и принялся продираться к проходу мимо сидящих людей, спотыкаясь об их колени.
Он нагнал Рыбку уже за дверями — в том, первом помещении, со стендами, с «умывальником» и с фотографией белокурой женщины — догнал и схватил за рукав.
— Подождите! Куда же вы? Чем я вас обидел? — в его добрых карих глазах, увеличенных стеклами очков, было столько искреннего непонимания и сожаления, что Рыбка почти поверила ему, но — осторожно высвободила свой рукав и попятилась к дверям.
Вслед за очкастым Владом выскочил один из его приятелей.
— Вы не бойтесь, девушка! Он не насильник, не маньяк, не растлитель малолетних, он действительно фотограф, очень хороший и знаменитый, он снимает совсем не порнуху, а рекламу, он — почтенный человек, у него жена, сын и дочки-двойняшки, вы вполне можете доверить ему свою невинность!
— Я еще не сказал ей, что я фотограф! — огрызнулся Влад и снова обратился к Рыбке. — Я — фотограф. Фотохудожник. Не знаю, хороший ли… Но считаюсь удачливым. Я работаю в сфере рекламы. У меня много моделей, они получают хорошие деньги, но вы, ваше лицо, эта особенная мимика, и потом волосы, цвет ресниц, цвет кожи — все указывает на то, что вы — натуральная блондинка… То есть… Я хочу сказать, в вас заложены большие потенции, я вижу это, как профессионал!
— Что во мне заложено?! — подозрительно спросила Рыбка. Для нее слово «потенция» ассоциировалось с чем-то постыдно-неприличным.
— Как бы вам объяснить… Я хочу сказать, что я вижу, уже сейчас могу утверждать почти на… На девяносто девять процентов, что на фотографии вы будете получаться ЕЩЕ ЛУЧШЕ, чем в жизни! Это — особый талант… Как талант актрисы, балерины… Скульптора, художника, писателя…
— …фотографа, — дополнил его приятель. — Вам следует прислушаться к его словам, девушка. Влад не говорит их просто так каждой смазливой мордашке! Я вообще не слышал, чтобы он когда-нибудь говорил такое…
— Поверьте мне, я не собираюсь вас обольщать или чего-то там от вас требовать, нет, я женат, у меня прекрасная супруга, я ее очень люблю, я верный семьянин… Но я предлагаю вам попробовать себя, как фотомодель! Ничего неприличного, противозаконного, максимум, что я могу попросить — в купальнике или в кружевной ночной рубашке, но к этому даже ваши родители не придерутся… И я буду вам платить за каждый час съемок! А потом, возможно, вы сможете сделать карьеру! И я сделаю из вас звезду!
— Спроси лучше, сколько ей лет!
— Пятнадцать, — чуть слышно прошептала Золотая Рыбка.
Она не могла поверить в реальность происходящего.
— Пятнадцать! Она несовершеннолетняя! — трагически воскликнул приятель Влада.
— Ну, и что? — удивился Влад. — Сейчас модели стремительно молодеют! Шиффер начинала в семнадцать! Бриджитт Холл — в шестнадцать! Елена Ляндрес, насколько мне известно, в пятнадцать лет! А Наталья Семанова, самая значительная, самая потрясающая изо всех русских моделей, вообще выплыла на «звездный небосвод» в четырнадцать лет! Так что… Почему вы плачете? Я что, опять чем-то огорчил вас?
— Нет, нет, нет, — шептала Рыбка, запрокидывая голову, словно пытаясь заставить слезы «влиться» обратно, в глаза.
— Просто — я так давно мечтала! И не верила, что так может быть… Что подойдет фотограф… Или — режиссер… И скажет… Вот как вы… Только — я не верила! И сейчас мне кажется — я сплю!
— Э, вы только не надейтесь на то, что все будет, как в сказке про Золушку и добрую фею! — угрюмо заметил приятель Влада. — Влад заставит вас вкалывать, как ломовую лошадь!
Сидеть на диете — на жареных баклажанах и минералке! Вставать в пять утра, учиться правильно ходить, ведь, помимо фотографий, будут еще и «дефиле» в ночных клубах, а то Влад разорится…