Страница 18 из 108
Огромное раздражение назрело и в армии. Причин было масса: конверсия, свёртывание оборонной промышленности, изменение стратегической концепции, уступки Западу в области вооружений, абсолютно неподготовленная передислокация войск из Восточной Германии, вынужденное участие в межнациональных конфликтах, которые подвергали угрозе жизнь и здоровье военнослужащих и их семей.
Наконец, дала трещину и основная опора горбачевской власти — исполнительная вертикаль. Новый премьер Павлов за период с апреля по июнь очень резко обозначил независимость своей позиции, «особое мнение» по многим экономическим и политическим вопросам, противодействие общему курсу горбачевской администрации. Это дало мощный и совершенно неожиданный резонанс. Для того, чтобы «окоротить» зарвавшегося Павлова, у Горбачёва, как вдруг выяснилось, не было никаких средств и возможностей. Не было «верхней структуры», которая бы согласованно принимала жёсткие решения под влиянием Президента. Политбюро было, по сути, легально отстранено от власти. Президентский совет, после ухода оттуда Шеварднадзе, Бакатина, Яковлева, перестал быть тем органом, на который можно было опереться. Компартия раскололась на левых, правых и центристов и была очень недовольна своим официальным лидером.
Горбачёв оказался в одиночестве.
Крючков внимательно изучал ситуацию, сложившуюся вокруг главного «прораба перестройки». Метания Горбачёва между разными политическими силами дорого стоили первому и последнему Президенту СССР.
По агентурным данным, Горбачёв потерял доверие широких слоёв населения и начал терять авторитет у главных западных политиков. В справке КГБ, представленной Крючкову, говорилось, что «…в ближайшем окружении Дж. Буша полагают, что М.С. Горбачёв практически исчерпал свои возможности как лидер такой страны, как СССР… В администрации Буша и правительствах других западных стран пытаются определить возможную кандидатуру на замену Горбачёва»…
Дело не в том, насколько это сообщение КГБ соответствовало действительности, важно, что Крючков явно опирался на эти данные, строя тактику заговора. Тактику не чисто военного, а фактически легального, административного изменения в верхних эшелонах власти — замены «всем надоевшего» Горбачёва.
Вечером 18 августа в Кремле, в кабинете премьер-министра СССР Павлова, им впервые предстояло собраться всем вместе без Горбачёва. Всей «команде президента», которая быстренько договорилась о замене самого тренера.
Так бывает не только в футболе.
И все-таки пойти на заговор было психологически очень трудно. Крючков поделил всех участников событий как бы на три группы: первые вместе с ним принимали основные решения — это были прежде всего представители КПСС Бакланов и Шенин, а также Павлов и Язов, хотя последний все время играл пассивную роль. Вторые осторожными переговорами и намёками втягивались в орбиту ГКЧП. Третьи должны были примкнуть, увидев, какие силы ратуют за чрезвычайное положение. Примкнуть или уйти в сторону.
Но уйти не смог никто. Не хватило ни мужества, ни дальновидности.
Не ушёл Лукьянов. Хотя сразу сказал, что как представитель законодательной власти не может войти в состав ГКЧП, и попросил вычеркнуть его из списка. Затем Лукьянов затих и вместе с остальными стал дожидаться «группы товарищей», которая возвращалась из Крыма после встречи с Горбачёвым. Ждали несколько часов. Главное Крючков уже сообщил. Но все хотели знать детали, хотели увидеть лица говоривших с Горбачёвым, прочитать на этих лицах нечто важное, что не передать словами.
Не ушёл и Янаев. А когда наконец вместе со всеми дождался прилетевших из Фороса сотоварищей и узнал о том, что Горбачёв был резок и категоричен, разом отрубил все концы, связывавшие его с «командой» — видимо, заволновался, и долго не мог заставить себя подписать документы ГКЧП. Но в конце концов подписал.
Так они ломали друг друга…
Последним сломался министр иностранных дел Бессмертных, срочно прилетевший из дома отдыха в Белоруссии, как был, в джинсах и куртке. Он тоже испугался, заговорил о том, что ему не стоит подписывать такие серьёзные документы, ему предстоит общаться с министрами иностранных государств, у него должно быть поле для манёвра. Но и его заставили по линии МИДа поддержать решения ГКЧП.
Здесь было даже не сопротивление, а попытка лавировать, удержаться на двух стульях. Все трое: вице-президент, спикер парламента и министр иностранных дел — сначала слегка отстранившись, затем послушно заплясали под дудку главных организаторов путча.
Почему я так подробно останавливаюсь на этом?
Именно эта «третья группа» лиц, присоединившихся к путчистам уже на последнем этапе, имела какие-то шансы их остановить. И в тот момент, когда Лукьянов просил вычеркнуть его из состава ГКЧП, и когда Янаев тянул с подписанием документов ГКЧП, и даже когда вошёл Бессмертных — все ещё можно было изменить. Но все происходило по законам уголовной банды. Каждого новенького «повязывали», чтобы он уже не мог «выйти из дела». Основным мотивом прилетевших из Крыма заговорщиков было нежелание стать «козлами отпущения». То есть простой страх. Они настаивали на коллективной ответственности, на круговой поруке. И они её добились.
Сказалась и «послушность» руководителей, не привыкших принимать самостоятельные решения. Сказалось и советское воспитание, привычка голосовать единогласно. Сказалась простая человеческая слабость, затертость личности в жерновах власти. Но сказалось и желание этой властью обладать, теперь уже без надоевшего и «доставшего» всех Горбачёва.
Эти люди и решили нашу судьбу на долгие годы вперёд. Их надо «благодарить» за распад Союза, за связанную с этим страшную драму общества. Но об этом — позже…
В Архангельском
Рано утром, часов в семь, в Архангельское приехали рабочие, начали укладывать асфальт. По дорожкам сада ездил внушительный каток. Рабочие в оранжевых жилетах степенно и бережно рассыпали горячий асфальт. Это была старая история, тянувшаяся несколько месяцев. Директор дома отдыха долго бился за этот асфальт со своим начальством. И надо же было такому случиться, чтобы асфальт и рабочих ему дали именно в то утро.
Дорожные рабочие испуганно озирались. Вокруг носились какие-то люди с настоящими автоматами, с возбуждёнными лицами. Приезжали одна за другой чёрные «Волги». Да и за воротами людей и машин было явно больше, чем обычно.
…И я вдруг представил себя на месте этих работяг. Да гори оно огнём, это историческое событие! У нас асфальт стынет!
Как часто бывает в такие страшные дни, погода была просто замечательная. Горячий асфальт пахнет каким-то странным уютом. Уютом дороги.
Разбудила меня в то утро Таня. Влетела в комнату: «Папа, вставай! Переворот!» Ещё не совсем проснувшись, я проговорил: «Это же незаконно». Она начала рассказывать о ГКЧП, о Янаеве, Крючкове… Все это было слишком нелепо. Я сказал: «Вы что, меня разыгрываете?»
Тот же самый вопрос задавали друг другу люди по всей стране. Именно теми же самыми словами. Мы все не верили, что такое возможно. Оказалось — возможно.
А в это время по улицам Москвы сплошной колонной шли бронетранспортёры и танки. Совершалась невероятная по своей бессмысленности акция — в абсолютно мирный город вводились части сразу нескольких мотострелковых и танковых дивизий, другие части стояли на пороге Москвы, стягивались к столице.
Руководители заговора решили ошеломить город огромным количеством военной техники и солдат. Придать ему фронтовой вид. Заставить забиться всех по углам.
Над Москвой в течение нескольких часов стоял непрерывный тяжёлый гул.
«Война?» — хватались за сердце московские старушки.
«Военный переворот», — отвечали более молодые, тоже с трудом осознавая, что случилось.
Члены ГКЧП. Парадокс заключался в том, что это были действительно профессионалы, классные специалисты, исполнители, но при этом почти у каждого был не очень заметный со стороны личностный дефект. Какое-то отклонение в поведении, мышлении, психологии.