Магический код

В общем, поди разберись.

— Доброе утро, — повернувшись, первым поздоровался Иван.

— Доброе утро, — прозвучал разрозненный хор голосов, в котором несостоявшаяся оперная певица явно исполняла сольную партию.

— Как водичка? — поинтересовался удачливый бизнесмен, на котором в это утро были не синие, а оранжевые плавки в тонкую черную полоску.

— Блеск, — ответил Иван и для убедительности поднял большой палец.

В тот же миг мимо него пулей промчалась дочка удачливого бизнесмена, подразнила круглыми ягодицами цвета ряженки в мелких ямочках уже проглядывающего раннего целлюлита. Бежевая треугольная тряпочка на фоне слегка загорелого тела казалась совсем уж неразличимой, попа выглядела абсолютно голой. Эх, будь Иван на месте удачливого бизнесмена в оранжевых плавках — надрал бы он эту попу ремнем и приодел бы в купальник, более соответствующий возрасту. В нормальные человеческие трусы, а не в эти символические веревочки, по сравнению с которыми даже фиговый листочек показался бы вполне достойным монашеским убранством. Ну никакой девичьей скромности у этих современных подростков нету. Вот ведь времена настали.

Впрочем, и в былые времена… Вере-то ведь вообще тринадцать было, когда она…

Не думать о Вере, напомнил он себе снова, почти спокойно, и почти с легкостью думать о Вере перестал. Девчонка с бритым наголо затылком и короткими, абсолютно зелеными волосами на макушке уже показалась на поверхности, радостно отплевываясь.

— Ма-а-ам! — не проговорила, а пропела, и тут же вслед за ней мимо Ивана пронеслась еще одна пуля, на этот раз — более крупнокалиберная, да и не пуля вовсе, а настоящее пушечное ядро. Слегка припадая на левую ногу, сиганул в воду и бизнесмен-штангист. Мелькнули на поверхности оранжевые плавки, розовые пятки, море у берега стало совсем разноцветным, похожим на летний овощной салат — укропно-зеленые волосы дочки, помидорно-красные чашечки бюстгальтера мамаши и майонезная белизна тела главы семейства.

— А-а-а! — разнеслось над берегом пронзительное колоратурное сопрано несостоявшейся оперной певицы в тот момент, когда муж легко, как пушинку, подхватил ее на руки, перекинул через плечо и с размаху бросил в воду. После чего довольно крякнул: — Так тебе, Ма-ар-р-руся! Так тебе! — и расхохотался вместе со своей сексуально распущенной дочкой, которая в этот момент восторженно ему аплодировала, подпрыгивая на одном месте.

Иван молча улыбался, глядя на все это безобразие и думая о том, что эта семья так непохожих друг на друга людей наверняка счастливая, если уж так охотно, дружно и весело впадает в детство в присутствии абсолютно постороннего человека. Поднявшись, он мысленно пожелал удачливому бизнесмену дальнейших успехов в бизнесе, его дочери — пятерок в школе, его жене Марусе — простого женского счастья, потому что ничего более подходящего придумать не смог, так и не определившись с ее профессиональной принадлежностью.

— Уходите уже? — поинтересовалась богемная Маруся, на мгновение прекратившая бесплодные попытки утопить мужа.

— Ухожу, — кивнул в ответ Иван, продолжая улыбаться. — Я ж здесь с пяти утра.

— Там сегодня на завтрак совер-р-ршенно обалденные пир-р-рожные! — восторженно прорычал бизнесмен.

— Учту, — пообещал Иван, как обычно по утрам абсолютно не ощущающий голода, заранее зная, что весь его завтрак будет состоять из двух чашек кофе и одного бутерброда. Но все же бизнесмена поблагодарил: — Спасибо!

— А вечером стриптиз будет! Придете? — дерзко поинтересовалась Вирсавия, захихикала и тут же ушла под воду, скрываясь от возмездия богемной Маруси, возмущенно пропевшей: «Ангели-и-ина! Ка-а-ак ты себя ведешь?!»

Удачливый бизнесмен, улучив момент, пока женская половина была занята междоусобными разборками, злокозненно подмигнул Ивану. Иван подмигнул в ответ, выразив мужскую солидарность.

Слегка обтершись желтым отельным полотенцем, он перекинул его через плечо вместе с шортами, махнул на прощание рукой веселому семейству и направился вверх по деревянным мосткам, предусмотрительно разложенным вдоль всего пляжа — чтобы мелкие камушки не создавали дискомфорта, попадая под нежные ступни отдыхающих граждан. И дальше — по любимой своей тропинке, дав себе слово, что не в последний раз, что вечером непременно снова придет на пляж искупаться, так что в запасе есть еще целых два раза.

В ресторане было многолюдно. Здесь атмосфера была уже совершенно иной, по-настоящему интернациональной, хотя ничуть не менее оживленной и веселой. Те же любители утреннего плавания, с которыми Иван неоднократно встречался на пляже, торопливо и радостно доедали свои завтраки, сидя за столиками уже с полотенцами наготове и в пляжной одежде. Торопливо и радостно хвалили ресторанную кухню, весело жаловались на головную боль после вчерашнего похмелья. Русские дети объедались шоколадной пастой, намазанной на крошечные булочки или вообще ни на что не намазанной, французские дети чинно поедали овсяные хлопья, залитые молоком. Французские дети по большей части были чистыми, но в глазах у них плясали точно такие же бесенята, как и у перемазанных шоколадной пастой русских детей.

Главный повар стоял у стола с десертами и сиял улыбкой, как начищенный до блеска самовар, символизируя собой безусловные преимущества системы «все включено». Бесшумные и почти невидимые официанты улыбались посетителям, посетители улыбались бесшумным и почти невидимым официантам, главному повару и друг другу. Отовсюду только и слышно было: «приятного аппетита», «bon appetit», «спасибо», «merci». И изредка — «тешеккюрлер», на совершенно безобразном, но очень искреннем турецком, от тех отдыхающих, коих благодарность переполняла прямо-таки через край. В общем, одна большая, дружная и веселая семья.

Девчонки с тугими косами и сине-зелеными глазами в ресторане не было. Иван долго искал ее взглядом, ругая себя за это и в то же время успокаивая тем, что это все-таки лучше, чем думать о Вере и искать взглядом Веру. Искать, заранее зная, что не найдешь, и все равно искать, и снова запрещать себе думать о Вере.

Желтое полотенце — очевидное свидетельство принадлежности девчонки к интернациональной отельной семье. Он ясно видел, как она перекидывала через плечо это желтое отельное полотенце. Следовательно, искать ее среди отдыхаюших — не такое уж бесполезное занятие. В том смысле, что результат очень даже может оказаться положительным. Правда, не совсем понятно, для чего вообще ее искать. Разве что спросить, напомнил себе Иван, в какой именно детско-юношеской спортивной школе она занимается и с каким результатом проплывает стометровку. И почему у нее глаза точно такого же цвета, как море. Впрочем, на этот вопрос девчонка вряд ли ответит.

Девчонка. Сколько ей лет, интересно? С виду — так больше семнадцати и не дашь. Ну, от силы, может быть, восемнадцать — это если ее одеть и накрасить. И причесать нормально, расплести эти косы дурацкие, расплести, расплести, расплести, чтобы не думать о Вере.

Вот ведь как. Иван усмехнулся. Вероятно, в глубине души все еще живет тот самый семилетний мальчишка-первоклассник, который влюбился двадцать лет назад в такую же семилетнюю девчонку с двумя тугими косичками. Наверное, прав был Фрейд, когда толковал о каких-то образах, к которым человек всегда подсознательно стремится. Получается, не заплети незнакомая сегодняшняя девчонка этих дурацких кос — не возникло бы этого дурацкого ассоциативного ряда, и проплыл бы он себе спокойно мимо этой сегодняшней девчонки, и совсем бы ему было неинтересно, в какой именно детско-юношеской спортивной школе…

Да нет, вряд ли. Глаза-то у девчонки сине-зеленые. Цвета моря.

В ресторане ее точно не было. Наверное, успела уже позавтракать. А может, и вовсе не завтракала, а прямо с пляжа нырнула в долмуш и умчалась себе с ветерком в аквапарк в Анталью. Там-то ей и место — катается себе с этих дурацких разноцветных горок, визжит и захлебывается, вылетая с восторгом из немыслимых дурацких туннелей, любуется на ручных дельфинов в дельфинарии.