Страница 71 из 80
Он махнул рукой по столу, разрушив холмы; разноцветные ленточки оказались зарытыми в песок.
— С того дня, как он сделал меня Доблестным Воином, он готовил меня для того дня, когда я выполню свое предназначение, встречу свою судьбу. За эту тысячу лет у меня были тысячи идей, но как раз на сегодня я не планировал ничего.
Одним мысленным усилием Хаману погасил фонари в штабе. Он вышел из комнаты и обнаружил Энвера, сидевшего на полу рядом с дверью.
— Ты слышал? — спросил Хаману.
Перекошенное от ужаса, бледное, с отсутствующим взором лицо Энвера ответило раньше, чем в его сознание появилась соответствующая мысль.
— Иди домой, дорогой Энвер. — Хаману помог своему управляющему подняться на ноги. — И оставайся там весь завтрашний день. Ты узнаешь, что надо делать.
Энвер покачал своей головой из стороны в сторону. — Нет, — прошептал он. — Нет…
Хаману положил руку на макушку лысой головы дварфа, как если бы он имел дело с ребенком. — Так будет лучше, дорогой Энвер. Может так случиться, что я не смогу защитить тебя и спасти тебе жизнь, а тот, кто придет после меня…
— Ваше Всезнание, для меня не будет никакого после —
— Совершенно верно. Я дам тебе питье, которое освободит тебя.
Дварф потряс головой, выскользнув из-под руки Хаману. Его фокус — специфическая особенность дварфов — который вел их при жизни и определял их судьбу после смерти, появился на поверхности его сознания, затмив все остальные мысли и образы. Это было лицо, которое Король-Лев с трудом узнал, хотя это был он сам, Хаману, как его представлял себе Энвер.
— Твой фокус будет выполнен, дорогой Энвер. Это я покину тебя, а не ты покинешь меня. — Он положил руку на плечо своего стюарта и слегка подтолкнул его от штабной комнаты. — Теперь иди домой. Время.
Энвер сделал несколько шагов на негнущихся ногах, потом повернулся, запечатлевая в сознании новый облик своего бога, потом повернулся опять. Быстрый яд, убивавший без боли и мучений, который Хаману пообещал всем своим слугам, был, на самом деле, самой обыкновенной предосторожностью, которая всегда была с ним, куда бы он ни вел свою армию. В конце концов Доблестные Воины Раджаата узнали, как убивать друг друга. Решение дварфа не использовать его было чем-то вроде скомканного плаща, про который он подумал, что надел на плечи. Хаману надеялся, что он передумает. Судьба всякого, кто был близок к Королю-Льву, будет не слишком приятной, когда Король-Лев уйдет из этого мира.
Хаману подождал, пока коридор перед ним не опустеет, и потом пошел по следам Энвера. Из штаба он направился в оружейную, а оттуда медленно пошел через все залы и комнаты дворца. За исключением помещений для рабов и слуг, в которые он не стал заглядывать, дворец Короля-Льва был пуст и тих. Всех, кого возможно, он отослал в лагерь Джаведа или к их собственным семьям.
Солнце село несколько часов назад. Рабы вставили факелы в сотни стенных канделябров, как это они делали на протяжении многих веков. Проходя мимо, Хаману гасил факелы один за одним, мыслью или движением руки. Наконец он вошел в тронный зал, в котором стоял его чудовищный трон; вот с этим ему будет не жалко расставаться.
Над троном висел светильник в виде головы льва, вечное пламя Урика. Хаману вспомнил день, когда он повесил его и зажег. Бессмертный не означает вечный. Он всегда знал, что придет день — или ночь — когда его уничтожат, но не этой ночью. Он оставил светильник гореть, и чувствовал взгляд его желтых глаз на спине, выходя из тронного зала, затем опять пошел по дворцу, по своим личным комнатам, закрывая двери и говоря «прощай», пока не дошел до своего убежища.
Его история, написанная на листьях пергамента, была там, рядом с ней стоял кожаный ящичек для свитков. Он не описал ничего из того, что произошло после последней битвы с Виндривером. Тысяча лет осталась неописанной, все эти войны с соседями, мятежниками, бандитскими шайками и дураками-отравителями. За исключением смерти, все эти войны были совершенно одинаковы. Если бы он стал описывать их, они бы все прочитали: Мы сразились. Я победил. Урик процветает. Урик живет дальше.
Больше писать было не о чем. Хаману собрал все листы вместе, свернул их, перевязал шелковой лентой и положил в ящичек, который поднял на плечо. Омываемые лунным светом стенные фрески с видами Кригилл состояли, казалось, только из себряного света и черных, как уголь, гор; они были настолько реальны, что их страшно было касаться. Орудия Павека стояли там, где он их оставил, прислоненные к стене маленького коттеджа. Новичок-друид восстановил сожженную землю. Он посадил зерно в землю, из него выросло растение, и Павек продолжал ухаживать за ним. Высокое, как предплечье человека, оно тоже серебрилось в лунном свете.
Хаману сорвал побег и прижал к носу. Он вспомнил запах.
Заперев двери своего убежища в последний раз, изнутри, Хаману привычным движением рассек воздух. Туман нижнего мира нежно обволок его тело. Наружу он вынырнул уже за воротами-башней дворца, в облике худого юноши-человека с черными волосами, несущего ящичек со свитками на узком плече.
Темпларская стража не обратила на него никакого внимания, как и все остальные. Улицы Урика были спокойны и тихи, хотя не так смертельно тихи, как дворец. Война была достаточно частым гостем в Урике во время правления Короля-Льва. Даже лагеря осаждающих за кольцом рыночных деревень не были чем-то новым — и обычные Урикиты не слишком переживали по этому поводу. Кроме того, магически-усиленные голоса ораторов постоянно напоминали им: Урик никогда не проиграл ни единой войны с тех пор, как Король-Лев возглавил его армии.
За пределами узкого круга советников и помошников Короля-Льва, настоящее положение города было мало кому известно. Сознание смертных, как давным-давно выяснил Хаману, было плохо приспособлено для длительных поединков с безысходностью. Пускай несут свою веру до конца, или к фонтану Короля-Льв в центре города, где, несмотря на ночь, при лунном свете и свете факелов собралась небольшая толпа.
Длинные узкие угри носились в нижних бассейнах фонтана. Днем они были серебряными полосами, ночью — темными тенями, но острые зубы были у них во рту в любое время дня и ночи. Когда Урикиты загадывали желание, им не нужно было ничего опасаться: несчастье поджидало любого вора, с самыми быстрыми пальцами, пытавшего достать керамические монеты со дна бассейна. Монеты принадлежали Королю-Льву, живому богу, который заботился о них, но не нуждался в них. Угри ели все, но их любимой пищей были пальцы рук, особенно большие пальцы рук.
Хаману какое-то время постоял в стороне, глядя как обычные женщины, мужчины и дети шепчут молитвы, бросая куски керамических монет в воду. Своим сверхъестественным слухом Хаману слышал все, что только бог может услышать. Большинство молилось за безопасность своих близких и любимых: мужей, жен, родителей или детей. Этой ночью пол-города находилось за стенами, пытаясь заснуть хоть ненадолго рядом со своим оружием. Остальная половина города молилась за их здоровье. Некоторые молились и за себя, чтобы не выглядеть трусом и не допустить ошибку перед глазами Короля-Льва, который видит, как всем известо, все. Некоторые молились за Урик, который, помимо всего прочего, был их домом. А один или два — к изумлению Хаману — молились за своего короля…
Дай ему привести нас к победе. Сделай его непобедимым перед лицом наших врагов. Верни нашего короля нам целым и невредимым.
Как если бы они знали, что Хаману, Лев Урика, совсем не бог.
Он не услышал дальнейшей молитвы, так как его дернули за край его простой иллюзорной рубашки, которую он надел.
— А что ты хочешь пожелать? — спросил маленький мальчик.
Мысль мальчика была о брате, о брате-гиганте, которого призвали во время второго набора пятую часть года назад, и о матери, сморщенной женщине на другой стороне фонтана.
Женщина улыбнулась смущенной беззубой улыбкой, когда Хаману взглянул на нее.
— Мой брат снаружи, — сказал мальчик. Как он, так и его мать не имели ни малейшего понятия, что никакие объяснения не нужны. — А у тебя тоже брат снаружи? Или сестра? Или еще кто-нибудь?