И проиграли бой

— Да, но он никогда на меня так не смотрел. Мне нравится тебя слушать. Ты хоть еще и мальчишка совсем, а говоришь складно.

— И слишком много, Лиза. Слов много, а дела мало. Посмотри: вечереет. Скоро фонарь зажжем. Не станешь же ты со мной в темноте сидеть.

— А мне все равно, — быстро проговорила она.

Он еще раз взглянул ей в глаза, лицо у него засветилось радостью.

— А заметила ли ты, Лиза, что по вечерам вспоминается давно-давно прошедшее, причем какие-то мелочи? Однажды — я был тогда мальцом — я смотрел, как заходит солнце. Смотрю, забралась на дощатый забор серая кошка, пушистая такая. И вдруг солнце будто поз олотило ее. На какое-то мгновение она сделалась золотой.

— Я люблю кошек, — тихонько поддакнула Лиза. У меня как-то целых две кошки было.

— Смотри. Солнце почти зашло. Завтра мы будем уже далеко. Знать бы где? Ты будешь скорее всего в дороге. Я, очевидно, — в тюрьме. Мне не привыкать.

Неслышно в палатку вошли Лондон и Мак.

Лондон посмотрел на невестку.

— Что ты здесь забыла? Иди-ка отсюда, у нас дела.

Лиза поднялась, прижала к груди край одеяла. Выходя, покосилась на Джима. Лондон сказал:

— Ничего не понимаю. Здесь кучка, там кучка, о чем то говорят, меня отовсюду гонят.

— Ясно, в чем дело, — ответил Мак. — Ребята просто испугались. Не знаю, что они решат, только ночью, похоже, слиняют.

Разговор затух. Лондон и Мак сидели на ящиках, повернувшись к Джиму. Зашло солнце, в палатку наползли сумеречные тени.

Наконец Джим тихо сказал:

— Даже если ребята сбегут, все равно не напрасно бастовали. Хоть какое-то время боролись все вместе.

Мак встрепенулся.

— И все ж последний бой нужно дать!

— Попробуй поведи их на бой, если их ноги в другую сторону несут! — воскликнул Лондон.

— Не знаю. Может, удалось бы убедить. Поговорим с ребятами, глядишь, что и выйдет.

— Словами из них страх не вышибешь.

— Знаю.

Снова воцарилось молчание. Снаружи тихо журчала многоголосая человеческая река, голоса порой сталкивались, бурлили.

— Спичка найдется, Лондон? — спросил Мак. — Пора фонарь зажигать.

— Еще светло.

— Ничего не видно. Зажигай. В сумерках мне что-то не по себе.

Лондон со скрипом поднял колпак, со скрипом же и опустил.

Мак насторожился.

— Похоже, что-то случилось! Что-то не так!

— Почему-то разом притихли все, — удивился Джим.

Все трое тревожно вслушивались. Послышались шаги. Все ближе и ближе. В палатку вошли близнецы-итальянцы. Они смущенно улыбались, в полумраке белели зубы.

— Разрешите войти?

— О чем речь! Заходите, ребята.

Они встали, точно ученики у доски, переглянулись никому не хотелось начинать.

— Там ребята… в общем… собрание хотят устроить, сказал один.

— Вот как? Это еще зачем?

— Они говорят, проголосовали за забастовку, теперь снова будем голосовать. К чему людей понапрасну гробить? — затараторил другой. И оба примолкли, ожидая от Лондона ответа.

Лондон вопросительно взглянул на Мака.

— Конечно, собрание нужно, — ответил тот. — Ребята сами себе хозяева. Их слово — закон, — он посмотрел на выжидающих посланников. Передайте всем, что через полчаса Лондон созывает собрание. Будем голосовать: драться нам или не драться.

Братья взглянули на Лондона, согласен ли он. Лондон медленно кивнул.

— Все верно. Через полчаса. Как ребята проголосуют, так и поступим.

Крепыши-итальянцы раскланялись на европейский лад, повернулись и вышли.

Мак громко рассмеялся.

— Ну, и отлично! Я думал, все хуже обернется. Думал, они втихомолку все разбегутся. А раз хотят обсуждать, значит, все еще вместе. Отлично! Конечно, могут и за роспуск проголосовать, но тут уж вольному воля.

— А ты разве не попытаешься настроить их на борьбу? — спросил Джим.

— Конечно, попытаюсь. Но это надо как следует продумать. Даже если они и не пойдут в бой, хорошо уже, что не разбежались, как бездомные псы. У нас будет вроде как организованное отступление. А не бегство от погони.

— Что нам делать на собрании? — решительно спросил Лондон.

— Посмотрим. Сейчас уже стемнело. Ты, Лондон, первым выступишь. Объяснишь, почему им достойнее сражаться, чем убегать. Мне, пожалуй, сейчас лучше не лезть. После того, как я их утром отчитал, они меня невзлюбили. Мак перевел взгляд на Джима. — Потом выст упишь ты. Настал твой час. Попробуй их зажечь. Говори, Джим, говори. Ведь ты об этом мечтал.

Глаза у Джима взволнованно заблестели.

— Хочешь, Мак, — воскликнул он, — я сорву повязку, кровь рекой хлынет. Может, это их расшевелит.

Мак прищурился, задумавшись.

— Нет, — решил он. — Расшевелить-то ты их расшевелишь, но им тут же подавай, где доблесть проявить. Однако и спокойно сидеть им не позволяй, не то уснут. Просто поговори с ними. Без обиняков расскажи, что такое забастовка, что это как бой в большой войне. У тебя, Джим, получится.

Джим вскочил на ноги.

— Ты прав, получится. К горлу комок подкатил, но я знаю, — все получится! — Лицо у него исказилось. Оно излучало неистовую силу.

К палатке кто-то бежал. Вот у входа показался мальчуган.

— Там, в саду! — крикнул он. — Какой-то мужик, доктором назвался! Весь израненный!

— Где?! — разом крикнули Лондон, Джим и Мак.

— Там, за дорогой. Говорит, целый день провалялся.

— Как ты его нашел? — спросил Мак.

— Он кричал. Просил к вам прийти и рассказать.

— Покажи, где. Быстрее, быстрее!

Мальчишка выскочил из палатки.

— Лондон, захвати фонарь, — крикнул на ходу Мак. Он бежал бок о бок с Джимом. Впереди несся мальчишка. По открытому месту они припустили еще быстрее. Паренек добежал до яблонь и скрылся во тьме. Лишь по топоту можно было определить, где он. Мак с Джимом нырнули во тьму сада.

Вдруг Мак вскинул руку.

— Джим! Ложись! Живо!

Гулко ударили выстрелы, два раза полыхнуло. Мак растянулся на земле. Он услышал, как несколько человек стремглав побежали прочь. Поискал взглядом Джима, но в глазах еще плясали всполохи выстрелов. Не сразу увидел он друга. Тот стоял на коленях, свесив голову.

— Ну, Джим, ты вмиг все сообразил.

Джим не шевельнулся. Мак, нетвердо ступая, подошел, стал рядом на колени.

— Тебя ранило?

Джим покачнулся и ткнулся лицом в землю.

— Господи! — Мак протянул руку, поднял голову друга, вскрикнул, отпрянул, вытер рук о штаны — лицо у Джима словно срезало. Мак медленно обернулся: за спиной невдалеке прыгал во мраке фонарь, освещая ноги бегущего Лондона.

— Вы где? — прокричал он.

Мак не ответил. Он сидел на корточках и не мог вымолвить ни слова. Все смотрел и смотрел на склоненную, точно в мусульманской молитве, фигуру.

Наконец Лондон приметил их. Подбежал и встал как вкопанный, прочертив фонарем широкую дугу.

— Надо ж, — только и сказал он. Пригнулся, посветил. — Из дробовика били?

Мак кивнул и уставился на свою липкую от крови руку.

Лондон поежился, глядя на застывшее лицо Мака. Вот Мак поднялся, шагнул на негнущихся ногах к Джиму, взвалил его на плечо, словно мешок. Голова свесилась на спину, с нее еще капала кровь. Медленно, с трудом передвигая ноги, двинулся Мак к лагерю. Лондо н шел рядом и светил фонарем.

На пустыре собрались любопытные. Поначалу облепили было Мака с Лондоном, но, увидев их страшную ношу, в ужасе отпрянули. Мак шел сквозь толпу, не замечая ее. Миновал пустырь, кухню — толпа молча шла следом. Дойдя до помоста, опустил Джима у перил, сам взобрался на помост, втащил тело друга, прислонил к угловому столбу, подправил, когда оно стало заваливаться на бок.

Лондон протянул фонарь, и Мак установил его подле тела так, чтобы высветить голову. Потом встал, оглядел толпу. Пальцы судорожно впились в перила. Глаза побелели, зрачки расширились. Перед собой он видел множество людей, в глазах у них играли блики от фонаря; стоявшие дальше были неразличимы во тьме. Мака пробрала дрожь. Он с трудом разнял челюсти. Голос зазвучал высоко, на одной ноте.