Сатиры

В деревне мертво и безлюдно.

Башкиры в кочевья ушли,

Лишь старые идолы нудно

Сидят под плетями в пыли,

Икают кумысной отрыжкой

И чешут лениво под мышкой.

В трехцветном окрашенном кэбе

Помещик катит на обед.

Мечеть выделяется в небе.

Коза забралась в минарет,

А голуби сели на крышу —

От сих впечатлений завишу.

Завишу душою и телом —

Ни книг, ни газет, ни людей!

Одним лишь терпеньем и делом

Спасаюсь от мрачных идей:

У мух обрываю головки

И клецки варю на спиртовке.

Бронхитный исправник,

Серьезный, как классный наставник,

С покорной тоской на лице,

Дороден, задумчив и лыс,

Сидит на крыльце и дует кумыс.

Плевритный священник

Взопрел, как березовый веник,

Отринул на рясе крючки,

— Тощ, близорук, белобрыс —

Катарный сатирик, очки и дует кумыс.

Истомный и хлипкий, как лирик,

С бессмысленным пробковым взглядом,

Сижу без движения рядом.

Сомлел, распустился, раскис и дую кумыс.

«В Полтаве попался мошенник», —

Читает со вкусом священник.

«Должно быть, из левых», —

Исправник басит полусонно.

А я прошептал убежденно:

«Из правых».

Подходит мулла в полосатом,

Пропахшем муллою халате .

Хихикает… сам-то хорош! —

Не ты ли, и льстивый и робкий,

В бутылках кумысных даешь

Негодные пробки?

Его пятилетняя дочка

Сидит, распевая, у бочки

В весьма невоспитанной позе.

Краснею, как скромный поэт,

А дева, копаясь в навозе,

Смеется: «бояр! Дай канфет!»

«и в риге попался мошенник!»

Смакует плевритный священник.

«повесить бы подлого Витте», —

Бормочет исправник сквозь сон.

«За что же?!» и голос сердитый

Мне буркнул: «все он… »

Пусть вешает. должен цинично

Признаться, что мне безразлично.

Исправник глядит на муллу

И тянет ноздрями: «вонища!»

Священник вздыхает: «жарища!»

А я изрекаю хулу:

«тощища!!»

Поутру пошляк — чиновник

Прибежал ко мне в экстазе:

— Дорогой мой, на семь фунтов

Пополнел я с воскресенья…

Я поник главою скорбно

И подумал: если дальше

Будет так же продолжаться,

Он поправится, пожалуй.

У реки, под тенью ивы

Я над этим долго думал …

Для чего лечить безмозглых,

Пошлых, подлых и ненужных?

Но избитым возраженьем

Сам себя опровергаю:

Кто отличит в наше время

Тех, кто нужен, от ненужных?

В самых редких положеньях

Это можно знать наверно:

Если Марков захворает,

То его лечить не стоит.

Только Марковы, к несчастью,

Все здоровы, как барбосы, —

Нервов нет, мозгов два лота

И в желудках много пищи…

У реки под тенью ивы

Я рассматривал природу —

Видел заросли крапивы

И вульгарнейшей полыни.

Но меж ними ни единой

Благородной, пышной розы…

Отчего так редки розы?

Отчего так много дряни?!

По степям бродил в печали:

Все коровник да репейник,

Лебеда, полынь, поганки

И глупейшая ромашка.

О, зачем в полях свободно

Не растут иные злаки —

Рожь, пшеница и картошка,

Помидоры и капуста?

Почему на хмурых соснах

Не качаются сосиски?

Почему лопух шершавый

Не из шелковых волокон?

Ах, тогда б для всех на свете

Социальная проблема

Разрешилась моментально…

О, дурацкая природа!

Эта мысль меня так мучит,

Эта мысль меня так давит,

Что в волнении глубоком

Не могу писать я больше…

1909 Дер. Чебни

Провинция

Бульвары

Праздник. Франты гимназисты

Занимают все скамейки.

Снова тополи душисты,

Снова влюбчивы еврейки.

Пусть экзамены вернулись…

На тенистые бульвары,

Как и прежде потянулись

Пары, пары, пары, пары…

Господа семинаристы

Голосисты и смешливы

Но бонтонны гимназисты

И вдвойне красноречивы.

Назначают час свиданья,

Просят «веточку сирени»,

Давят руки на прощанье

И вздыхают, как тюлени.

Адъютантик благовонный

Увлечен усатой дамой.

Слышен голос заглушенный:

«ах, не будьте столь упрямой!»

Обещает, о, конечно,

Даже кошки и собачки

Кое в чем не безупречны

После долгой зимней спячки…

Три акцизника портнихе

Отпускают комплименты.

Та бежит и шепчет тихо:

«а еще интеллигенты!»

Губернатор едет к тете.

Нежны кремовые брюки.

Пристяжная на отлете

Вытанцовывает штуки.

А в соседнем переулке

Тишина, и лень, и дрема.

Все живое на прогулке,

И одни старушки дома.

Садик. Домик чуть заметен.

На скамье у старой ели

В упоеньи новых сплетен

Две седые балаболки.

«Шмит к серовой влез в окошко…

А еще интеллигенты!

Ночью, к девушке, как кошка…

Современные… студенты!»

1908

Священная собственность

Беседка теснее скворешни.

Темны запыленные листья.

Блестят наливные черешни…

Приходит дородная Христя,

Приносит бутылку наливки,

Грибы, и малину, и сливки.

В поднос упираются дерзко

Преступно-прекрасные формы.

Смущенно, и робко, и мерзко

Уперлись глазами в забор мы…

Забыли грибы и бутылку,

И кровь приливает к затылку.

«Садитесь, Христина Петровна!» —

Потупясь, мы к ней обратились

(все трое в нее поголовно

Давно уже насмерть влюбились),

Но молча косится четвертый:

Причины особого сорта…

Хозяин беседки и Христи,

Наливки, и сливок, и сада

Сжимает задумчиво кисти,

А в сердце вползает досада:

«Ах, ешьте грибы и малину

И только оставьте Христину!»

1908