Право на возвращение

- Невиновен он... невиновен... не мог Миша муху убить... - повторяла она на разные лады, и ничего больше репортерам узнать от нее не удалось.

- Вот пристали! - с досадой сказала Роза. - Видят же, что женщина в шоковом состоянии.

- Каждый делает свою работу, - назидательно сказал Мирон.

Спать легли пораньше, Карпухин хотел с утра съездить к Гинзбургам - он уже договорился с Юлей, что она будет его ждать, хотя и не знает, о чем, собственно, разговаривать.

Поехать с утра, однако, пришлось не к Гинзбургам, а в посольство. Не в посольство даже - Анисимов почему-то назначил встречу в кафе "Тмарим" на углу Алленби и Бен-Иегуды: пока, мол, вы приедете, мы тут обсудим кое-какие вновь открывшиеся обстоятельства. С кем обсудим? Почему в кафе? Карпухин не стал спрашивать, собрался быстро, на поезде доехал до станции "Хагана", а потом четвертый автобус все-таки застрял в пробке, и минут двадцать Карпухин нетерпеливо выглядывал вперед поверх голов пассажиров, более терпеливых, чем он. Вышел на остановку раньше и оказался прав: в кафе он вошел, когда его "четверка" только показалась на повороте.

Анисимов сидел за столиком в дальнем углу и махнул Карпухину, когда тот вошел и стал вглядываться в сумрак помещения. Дипломат был не один - напротив него (Карпухин видел только затылок и потому не узнал сразу) сидел Мейер.

Поздоровались, Анисимов подал знак, и перед Карпухиным немедленно оказался высокий бокал с капуччино и большой круасан на плоской пластиковой тарелочке.

Кроме них, в кафе почти никого не было - только парочка за столиком у входа тихо беседовала о чем-то своем, интимном и никому больше не интересном.

Лицо детектива сначала показалось Карпухину непроницаемым, но это был, похоже, эффект полумрака - на самом деле взгляд Мейера был жестким, а выражение лица определенно говорило о том, что он пришел к определенному выводу, и никакие возражения его с места не сдвинут. Анисимов сказал, перегнувшись к Карпухину через стол:

- Ноам обнаружил чрезвычайно важную улику, и мы все утро говорили о том, надо ли сообщать об этом следователю немедленно или лучше подождать, пока Ноам не закончит собственное расследование. Он не хочет неприятностей с полицией, я его понимаю, но если просто передать Берману улику в том виде, как она известна сейчас, вся работа Ноама может пропасть втуне, поскольку заниматься этим всерьез полиция не станет, а руки Мейера окажутся связаны ровно в тот момент, когда...

- Да-да, - нетерпеливо сказал Карпухин, - я понимаю. Что за улика?

Анисимов допил кофе и потер пальцами виски, будто включал в голове некие дополнительные мощности.

- Ноам исходил из того, что Гинзбург говорил правду...

- Конечно, он говорил правду, - раздраженно сказал Карпухин, - зачем ему врать?

- Спокойно, - Анисимов коснулся ладони Карпухина своими пальцами и отдернул руку, будто ощутил удар электрическим током. Он хотел продолжить, но в кармане Карпухина заиграл мобильник. Звонила Юля - похоже, очень чем-то недовольная.

- Вы собирались заехать к нам, - сказала она, - я больше не могу ждать, мне на работу.

- Так получилось, извините, - сказал Карпухин. - Что у Михаила Яновича?

Вопрос был дурацкий, но другого не придумалось, и он ведь действительно хотел знать о Гинзбурге: как прошла ночь, например, и что будет сегодня.

- Ничего, - сказала Юля. - Маша и Игорь сейчас в полиции, добиваются свидания, с ними адвокат. Никаких действий на сегодня не намечают. Похоже... - она помолчала, - похоже, там решили, что все уже доказано. Вы видели вчерашние новости?

- Да, - сказал Карпухин с сожалением. Лучше бы он их не видел.

- Для них все ясно.

- Вы... - Карпухин хотел спросить, пробовала ли Юля разбираться в компьютерных кодах свекра, но не стал ничего говорить в присутствии Анисимова.

- В общем, я ухожу, - закончила разговор Юля, - и если вы хотите еще... я имею в виду, поработать с компьютером, позвоните мне после четырех, когда я вернусь домой.

Почему-то ей тоже было важно знать, что спрятал свекор в своих файлах. С чего бы она иначе...

- Это... - сказал Анисимов, когда Карпухин спрятал телефон.

- Юлия, невестка Михаила Яновича, - напомнил Карпухин.

Продолжать он не стал, Анисимов открыл было рот, чтобы задать вопрос, но ход мысли его изменился, и он продолжил с того места, на котором остановился:

- Ноам вернулся в школу, это было вечером, солнце уже заходило, и очень хорошо обозначились малейшие трещины в штукатурке... я имею в виду - в здании школы. Он оценил, куда примерно могли попасть пули, если Гинзбург стрелял поверх голов - так, как утверждает. Ноам поднялся на третий этаж, там довольно широкий карниз, к счастью. Он вылез из окна и... Короче, ниже одного из окон фасада он обнаружил отверстие и в нем - очень сильно деформированную пулю.

- Что?! - поразился Карпухин.

- Пулю, - повторил Анисимов. - Ноам ее выковырял, хотя, по-моему, лучше было оставить, как есть, пусть бы полиция сама...

Должно быть, детектив все-таки что-то понимал по-русски, потому что, услышав сказанное Анисимовым, поднял на него гневный взгляд и разразился довольно длинной тирадой, из которой Карпухин понял только два слова: "время" и "расследование".

- О"кей, - произнес Анисимов, внимательно выслушав сыщика, и, переведя взгляд на Карпухина, продолжил:

- Он говорит, что Берман свою версию нашел и будет ее придерживаться, так что... Короче говоря, пулю он положил в пластиковый мешочек и запечатал своей печатью... Отверстие от второй пули ему пришлось искать довольно долго, уже в темноте, точнее, при свете фонарей. Оно оказалось выше окон третьего этажа, метрах в трех правее места, где он нашел первую пулю.

- То есть, вы хотите сказать...

- Не я, а Ноам.

- Хорошо, Ноам. Он хочет сказать, что Гинзбург стрелял не дважды, а четыре раза? Это абсурд!

- Вы все еще не понимаете, - с сожалением констатировал Анисимов. - Ноам совершенно определенно выяснил, что было четыре выстрела. Две пули угодили в здание школы, две - в тело убитого. Гинзбург стрелял дважды - в этом нет никаких сомнений. Значит, кто-то сделал другие два выстрела. Вы помните, что некоторые свидетели показали, будто слышали...

- Да-да, - нетерпеливо сказал Карпухин. - Все подумали, что это эхо. Вы хотите сказать... то есть, Ноам хочет сказать, будто где-то находился в это время второй стрелок, который...

- Не где-то, - покачал головой Анисимов, - а за школьным забором, в месте, вполне определенном, откуда только и можно было выстрелить так, чтобы попасть электрику в спину и затылок. Ноам приехал к школе сегодня рано утром, вчера искать было уже бессмысленно, темно... Да, и нашел гильзу от "беретты". Одну, к сожалению. Вторую убийца - я имею в виду истинного убийцу - поднял и унес, или она до сих пор лежит в траве, Ноам просто не сумел ее найти. И картина складывается такая: кто-то с пистолетом стоял за школьным забором. Когда электрик бросился от Гинзбурга наутек, тот сделал два выстрела в воздух, а человек за забором, хорошо прицелившись, уложил Кахалани на месте, подставив Гинзбурга и практически приговорив его к пожизненному заключению.

У Карпухина голова не то чтобы кружилась, но ощущение было таким, будто мир потерял устойчивость, и кафе это, и столики, и сидевший рядом израильтянин стали деталями полупрозрачной голографической картинки. Он ухватился обеими руками за столешницу, ощутил ее незыблемую твердость, и опору под ногами ощутил тоже, и только после этого мысли его перестали скакать, будто мартовские коты, он зажмурился, переждал несколько секунд и спросил, надеясь, что никто не обратил внимания на его слабость:

- Кому и зачем нужно было подставлять Гинзбурга?

- Это мы обсуждали с Ноамом перед вашим приходом, - кивнул Анисимов. - Вариантов несколько, и они не кажутся нам верными. Все, естественно, связаны с деятельностью Гинзбурга, с его работами в области ракетостроения.