Страница 90 из 161
– Конечно, оно верно… Но из чего вы заключаете? Я хотела бы знать.
– Дело видимое. Кто не знает, что при всём благородстве граф на деньги неглуп. Из рук их выпускать не любит… Вон когда имение своё последнее купил… Вяземский мне сказывал: надо было двести тридцать тысяч отдать. У него дома ассигнаций было тысяч на двести, без малого. Да золотом столько же. Он ассигнации отдал, а золото ни за что! У Сутерланда, у банкира, взял под векселёк. Мол, от государыни когда новые милости будут, тогда отдаст. Чтобы на золоте лажу не потерять… Любит он его, голубчик…
– Вот как! Никогда бы не подумала, что Саша… что граф такой… интересан… и мелким делом увлекается… Мне казалось…
– Так всегда бывает, государыня, когда очень близко стоит кто: видишь глаза, рот… А каков он ростом, во что одет, и заприметить трудно, не то что в каком кармане рука у него…
– Правда ваша. Это вы верно, друг мой. Но вы не сказали…
– Про невесту? Да всё дело короткое. В долгу она, как в шелку… Уж на что деньги шли? На притиранья да наряды либо на то, чтобы рты людям заткнуть подарочками, чтобы раньше времени их шашни амурные куда надо не дошли… А задолжала. И родители не больно в деньгах купаются. Вот им фортуна-то графа и кстати… А он всё заплатить за неё обещал, я верно знаю. Ну разве ж не спятил, сердечный? От такого счастья на своё разоренье пошёл! Из-за чего? Тьфу! Одно и думается: обошли чем молодца!
– Может быть, вы и правы, друг мой… Не насчёт приворотного зелья, конечно… а что Иван Степаныч говорит о его помешательстве… Совсем, правда, он не прежний стал… каким столько лет и я, и все знали его… Жаль… Иван Степаныча надо завтра на сговор позвать. Я и забыла о нём в своих хлопотах. Вы со мною обедаете сегодня, душеньки?
– Простите, ваше величество… Должна отклонить честь. Гости у меня нынче приглашены… В первый раз, отказать им неохота…
И Протасова бросила на Екатерину быстрый, выразительный взгляд, как бы желая пояснить, кто этот гость.
Та вспыхнула, не хуже молодой девушки, услышавшей в первый раз вольное слово о любви, и в досаде на себя нахмурилась сейчас же.
– Не удерживаю вас… С Богом… в добрый час!..
Протасова откланялась и вышла.
– Вы, надеюсь, не покинете меня, – по-французски обратилась к Нарышкиной государыня. – Вы видите, как я страдаю, как я одинока… Я знаю, что вам тяжело, пожалуй, целыми днями возиться со мной, такой печальной, растерянной. Но вы добры. Вас видят люди у постели больных, там, где нужда, где горе. Теперь горе заглянуло и в этот роскошный дворец. Неужели вы покинете меня?
– Увы! Как ни растрогали меня ваши не заслуженные мною милостивые слова и похвалы, государыня… Но нынче и я не могу оставаться вечером с вами во дворце. У меня свидание…
– Пустое… вздор… Свидание? Какое? Где?
– Галантное… В парке, на четвёртом квадрате, за Флорами, знаете?.. Небо вон прочищается, вечер хороший обещает. Именно для рандеву.
– С кем, с кем?..
– С красивым, молодым ротмистром… С амуром в кирасе… С господином… Назвать?
– Молчи… Я и не поняла сразу, что ты благируешь.[137] А по-нашему, по-русски говоря, балагурка ты, шутиха и больше ничего!
– Рада быть чем угодно, лишь бы видеть вот эту улыбку, слышать этот весёлый смех взамен слёз. Довольно их.
– Ох, нет, не довольно. Что ещё завтра, в середу, во время сговора будет? Чует моё сердце, не выдержу я, – снова затуманясь, отозвалась Екатерина и тихо пошла к раскрытому окну.
– Ну, нынче хорошая подготовка была. Я и довольна, что не сразу сговор. Не зря и я их позвала сегодня. Именно испытать, подготовить себя хотела. Привыкнуть к тому, как завтра держать себя надо… Так за Флорами, говоришь ты? Смешной он… Дитя совсем, а сам петушится так мило.
Екатерина глядела вдаль, в просветы аллей, на зелёные кущи живых изгородей, словно хотела разглядеть то далёкое место за Флорами и всё, что там произойдёт через несколько часов.
Желая подавить невольное волнение, она перенеслась мыслями к совершенно другим вопросам, и снова грусть заволокла ей глаза…
– А знаешь, мне поистине жаль его, A
– Ротмистра-амура? Вот странное для меня заключение, мой друг!
– Вовсе нет. Я говорю о Саше… Об Александре. Правда, она неприятная, хоть и мила собой… Модница излишняя. Видела, какие хахры-махры распустила себе! Думает: мир поразила! А он, пожалуй, меньше виновен, чем все говорят… Я постараюсь так с ними проститься, чтобы не поминал меня лихом…
– Посмел бы! Столько благодеяний!
– Это души не покупает. Мне было приятно, я дарила, и он хорошо знал… А тут, при разрыве, каждое внимание получит особую цену… Пусть знает и помнит, кого он потерял во мне!
– Ах вот разве что… Чтобы совесть мучила его, чтобы жалел об утере. Ну, тогда, конечно: чем ни донять скверного мужчинишку, по мне, всё хорошо…
– Смешная ты! Как это всё у тебя? Не то я сказать хотела… Хотя… В самой сути ты права… И светлейшему, знаю, будет приятно. Мне сказали: Саша писал уже, просил у него защиты. А тут выйдет: и защищаться не от кого. Но посмотрим… Слышишь, два… Пора за стол… Идём, мой друг. Вон и Захар стучит в дверь. Иду, иду, я готова! А скажи, – остановясь на пороге, негромко проговорила она, – поспеет твой «амур в кирасе» на свидание от Степановны? Не очень задержит она его?
– Она бы задержала, – со смехом отвечала Нарышкина, – да, полагаю, он сам не больно задержится, убежит как можно скорее.
– Балагурка ты, и больше ничего!
И прежним громким весёлым смехом вторила Екатерина шумному, циничному смеху своей старой подруги и наперсницы.
Тихо догорел ясный июньский вечер, переходя в такую же тихую, белую ночь.
Тихо, безлюдно сейчас в той части парка, куда направилась Нарышкина на прогулку со своей спутницей.
Тихо, не колыхнув ни единым листочком, стоят деревья и кусты, зеленеют ковры изумрудных лужаек… Протянулись прямые аллеи, полные пряным, дурманящим ароматом и влажной тьмой…
И на перекрёстке одной из аллей желанная встреча.
Нарышкина, увлечённая любовью к ботанике, ушла далеко вперёд, срывая полевые цветы и ландыши, пролески, которых много в этом конце парка.
Медленно идёт Екатерина, опираясь слегка на руку своего молодого спутника и время от времени заглядывая в его лицо.
– Вы любите, очевидно, уединение и природу, господин Зубов? Мы с вами сходимся в этом. Только вы счастливее меня, вы свободней, можете легко следовать своей склонности. Тогда как моё ремесло почти всегда требует пребывать на людях… Порою в самом большом обществе. Но когда возможно, я живу по-своему. Должно быть, вы пригляделись к моему порядку здесь?
– Немного, ваше величество. Служба… И далеко я, собственно, состою…
– Узнаете поближе… В Зимнем, в Таврическом[138] почти тоже, что и здесь. Только шумнее, народу служебного и чужого больше… Сядемте, если хотите. Ноги у меня уж не так неутомимы, как раньше… Так. Мы не будем звать Анну Никитишну. Она занялась своими коллекциями. Придёт к мавританской бане… Мы условились. Ну-с, так вот мой день… Встаю я в шесть, зимою в семь. Одна сижу за делами, за письмами, за своими скромными сочинениями… Я познакомлю вас… Так часов до восьми, до девяти. Пью чашку кофе. С девяти начинаются доклады, приёмы. Их много: секретарей, министров, начальников главных по войску, по Сенату, по духовным делам. У всех свои дни. Скоро присмотритесь… Так возимся до полудня. Тут кончается главная моя служба государству. Самая тяжёлая и важная. В полдень является старик мой, Козлов. Треплет мои волосы, и пудрит, и чешет, как ему угодно. Он уж знает мой вкус и что к какому дню идёт. В это время кто-нибудь приходит ко мне, чтобы я не слишком скучала. Болтаем и в уборной, пока мне дают мой лёд, и я тру себе щёки. Это мне сберегло мой цвет лица… Горжусь. Смотрите: ни крошки румян… Ха-ха-ха… Он всё краснеет! И так дальше. Перехожу в спальню. Тут уж брюзга моя, Матрёна Саввишна, берёт меня в свои руки, снимает милый утренний капот, рядит меня вот в такое платье, меняет чепец… Словом, наряжает в парадный мундир, средний, так сказать. До двух выхожу к моим друзьям и придворным, которые собираются перед обедом. Болтаем, смеёмся, если есть чему. По праздникам тут бывают и послы… Кстати, вы… у вас очень хороший французский говор. Напоминает мне Сегюра. Вы знакомы с графом?
137
Т.е. шутишь (от фр. blaguer).
138
В 1711 году Пётр I построил себе Зимний дом около Зимнего канала (Зимняя канавка). В 1721 году рядом с ним возводится новый Зимний дом, который постепенно достраивается новыми помещениями, и в 1768 году архитектором Растрелли окончательно завершается постройка Зимнего дворца. С этого времени он становится местом постоянного пребывания императорской фамилии. Таврический дворец был построен в 1783 году архитектором Старовым по воле императрицы Екатерины II, которая подарила это здание «герою Тавриды» князю Г. Потёмкину.