Страница 75 из 161
– Толкуют много. Да как бы промаха не сделать? Научите, ваше сиятельство!
– Да, тут надо без промаха… Ха-ха-ха-ха… Тут промахов не полагается… Прямо в цель попадай… Коли уж до того дело дойдёт, слушай, какой церемониал тут полагается… Заглянет к тебе, словно ненароком, Роджерсон либо иной лекарь, государыни доверенный… Про здоровье станет распытывать. Ты ему говори… Сам ещё попроси: мол, поглядите, посоветуйте, не надо ли чего. Да, на вид – ты богатырь у меня? Не болеешь?
– Нет, ваше сиятельство, храни Господь! Лихорадки бывали там, простуды. А чтобы что… Помилуй Бог!
– Вот он и поглядит… Ты его тоже обласкай, как можешь. Эти лекаря всегда в пригоду… А там и к Протасихе на вечерок тебя пригласят. Тут уж ты не бабься. Гвардию не осрами. Она – баба бывалая. Ворона пуганая. Ничего не испугается, верь мне, Платоша. Я тебя уж так по старому знакомству зову, а?
– Счастлив, ваше сиятельство… Сыном родным считайте… На всю жизнь… Так, стало, робеть не надо?
– Помилуй Бог! Да она и сама с тобой церемониться не станет. Живо карты на стол выложит. Ты ей товар лицом покажи. Поддержи конную гвардию, не скиксуй.[105] А она тебя всяким обхождениям научит, какие приятны дамам высокого света и зрелого возраста… У-у, прожжённая бестия… Неспроста её «испытательницей» называют… Так и ты, гляди… Не осрамись. Do
– Постараюсь, ваше сиятельство… Да одно мне сумнительно. Всем известно, какой случай был с Корсаковым… Заметила государыня, что сей фаворит с графиней Брюс очень уж смело поступил, и тотчас лишила его места. Вот теперь и думается: хорошо, если Анна Никитишна без всякого умысла поступает… А если я только к тому ведён, чтобы в графе ревность поднять, его снова к месту по всей форме вернуть?.. И такая моя смелость в покоях у Протасовой, куда и государыня ежеминутно вхожа, не погубит ли меня?.. Простите, ваше сиятельство! Может, и глупые слова мои. Вам, как на духу… Простите…
– Так и надо. И всегда так будь. Не пожалеешь. Теперь слушай, что я скажу. Первое, ты на вид глупее кажешься. Не обижайся: это похвала. Так на свете легче проживёшь. Пусть никто тебя не опасается, ничего от тебя особого не ждёт. А ты в хорошую минуту и работай, как тебе удобнее. Помни слова старика. Всякое слово прослушивай, да не слушайся никого, никому не верь сполна. Только мне верь, что скажу, делай постоянно. Поставлю тебя на место, и не на год, на два – десятки лет просидишь… Знай. Теперь про твой вопрос скажу. Нарышкиной, ты прав, сполна доверять невозможно. До тебя ей дела мало. Лишь бы «другу своему», государыне угодить она могла. Это для старухи больше и прежде всего. Лет сорок пять они уж дружат. Думаю, нашла тебя Никитишна пригодным, вот и тянет. Что ревнует граф, тоже ты прав. Вчера ещё государыня говорила: «Проходу не даёт мне Александр Матвеевич. Сам как лёд, почитай, с полгода стал. А с меня глаз не спускает: на кого погляжу, с кем словечко молвлю». Тут у меня, признаюсь, язык зачесался было: ляпнуть ей, что самому ведомо. Удержался впору, Бог миловал. И весть-то не больно радостная… Пусть другой её кто… сам пускай «Кафтан красный» и порадует свою благодетельницу. Это – первое. Второе – вижу: последний срок на это настал. Что ж её, матушку нашу, голубушку болезную, раньше времени сокрушать?! Смолчал… Вот тебе и ответ: ты не на очах Мамонова в милость идёшь. Потихоньку тебя выдвигают. Наготове держат. Значит, жди. Что будет на этих днях, то тебе и линию покажет, как надо вести себя. Дочиста ли верить «кумушке» нашей, Нарышкиной, или погодить чуточку. А впрочем, ей всегда верить опасайся. Как тебя она заготовила, чтобы место не пустовало, если абшид[107] дадут «Кафтану», так и на тебя она палочку в уголок поставит, чуть до места доведёт. Помни. В другое говорю: мне одному верь, на меня полагайся…
Князь внушительно, словно приводя к присяге Зубова, поднял правую руку перед собой.
– Верю… Буду… Богом свидетельствуюсь! – со слезами в голосе воскликнул Зубов и, словно в неудержимом порыве, прижал сухую, сморщенную руку князя к своим мягким, влажным губам…
– Ну, ну, будет, не надо, – неторопливо отводя руку, кивая одобрительно головой, заметил князь. – Вижу, признательный ты теперь… И весьма тебе не терпится на место заступить… Ещё бы. Да вот, слушай: молод ты весьма. Боюсь я того. Не сумеешь повести себя с надлежащим видом. Подловат малость по юности. И не бедные вы люди, да отец вас уж через меру в чёрном теле держал по скупости… А тут – совсем иное надо. Ты гляди, не гнись, когда час настанет. Лучше надуйся. И так будет достойнее, чем если по-теперешнему, в глаза глядеть каждому станешь. Угождать – это надо. Мани, обещай всем, чего сами они хотят. Но сам себя не роняй… Так, будто и не хотел бы, да речь ведёшь. Она это любит. Сама, как ангел, простая да добрая. А в мужчине ей геройство нравится. Слабый пол, известно. Помни. Да, поди, тебе уж там старухи всё растолкуют, как в переделку к ним попадёшь… А теперь пора, ступай… Услышишь что, тебя касаемое, так ли узнаешь – сейчас ко мне… Чтобы я раней других осведомился. Тогда и пользу тебе оказать смогу… С Богом… Стой… Ты, я вижу, малый богобоязливый… На Бога надежду имеешь… В речах твоих заметил я…
– Ваше сиятельство, прозорливость у вас, свыше данная. Только на него, на милосердого, и на вас одна надежда… и сейчас в душе решил: в храм пойти молить Господа: дал бы милости…
– Похвально. Так и оставайся. Он – всех нас защитник… Из праха на высоту возводит и низвергает по воле по своей. Но… ты не очень своё благочестие всем показывай… И сама государыня… Как бы тебе сказать… Слыхал, поди, речи её порою… «Смолоду, – говорит, – предавалась и я богомольству… была окружена богомольцами да ханжами… По нужде. Государыня покойная то любила. А в душе – не люблю показного ничего…» Помни слова эти. Молиться хочешь, делай по-моему: тут, у себя, в покое… Знаешь теперь, как я молюсь. Нехотя выдал я тебе молитву свою. И ты так делай. Бог тайную молитву больше ценит. А услышишь, доведётся, от неё слово какое по-твоему вольнодумное, против веры, или иначе – молчи, не оговаривай… На словах только вольность у неё… Душой и сама верит не хуже нашего… Да ещё… Ну, ступай… А то и не кончу я… Ха-ха-ха… Вишь, и меня, старика, в соблазн ввёл… Столько я натолковал с тобою… Годами не приводилось того. Положим, и дело не малое… Может, толк из тебя выйдет? Пользу какую государству и мне, старику, увидим из тебя? Ха-ха-ха… кхм… кхм… Коли суждено новому человеку на старое место сесть, пускай от меня тут доля будет… Моего мёду капелька… С Богом… Чай, скоро свидимся ещё…
– Сам о том прошу, ваше сиятельство… Благодарности слов нету выразить…
– И слава Богу… Не то сызнова заболтаемся… Зови там, чей черёд? Я в кабинет пройду… С Богом…
Разговор этот происходил в субботу утром, 16 июня.
В это самое время Екатерина, отпустив своих статс-секретарей, вела оживлённый разговор с принцем Нассау Зиген, командиром русской гребной флотилии, спешно снаряжаемой против подходящего к Кронштадту шведского флота.
Беседа шла сначала довольно спокойно, хотя лицо государыни было покрыто пятнами, а глаза с расширенными, потемнелыми зрачками были как будто заплаканы.
Нассау, сразу всё разглядев, старался не выдавать своих тревог и наблюдений. Он, как и все во дворце, знал о переживаемом Екатериной кризисе в её отношениях к графу Дмитриеву-Мамонову.
Принцу казалось более удобным делать вид, что её раздражение всецело относится к некоторым неудачам и задержкам в военных делах, на которые горячо жаловалась императрица.
– Нет, дерзость какова! – неожиданно подымаясь со стула и начиная по излюбленной привычке шагать по кабинету, заговорила Екатерина, когда принц дочитал свой доклад о ходе работ по снаряжению гребной флотилии. – Неужели этот «духовидец», неуклюжий Гу, в самом деле думает, что, вступая в наши пределы, пустив к нашим берегам тридцать – сорок военных кораблей, он нас испугал? Напрасно… Ему придают духу наши первые промахи да неудачи.[108] Это – плохая игра. Rira bien qui rira le dernier,[109] – вставила она французскую поговорку в свою немецкую речь, – мы скоро оправимся, я тому порукой.
105
Т.е. не промахнись (от англ. kicks – неудачный удар кием по шару в бильярдной игре).
106
Докажи, что ты способен удовлетворить самое невероятное желание, мой дорогой (фр.)
107
Абшид – отставка.
108
Речь идёт о несогласованности действий в южной части Финляндии и нерешительности командиров корпусов Мусина-Пушкина и Михельсона, что привело к отступлению русских войск в начале русско-шведской войны 1788–1790 годов.
109
Смеётся тот, кто смеётся последним (фр.).